Желая отомстить за потерю замков Бреста и Гродно и пойти войной на Литовское княжество, князь Витовт и крестоносцы собирают значительное войско из числа своих иноземных рыцарей (среди которых находился Ланкастер, старший сын английского короля Генриха,[61] с английскими и французскими рыцарями, а также маркграф Фридрих[62] со многими немецкими графами) и вторгаются около праздника святого Иоанна Крестителя (24/VI) в Литву тремя отрядами, из коих один вел магистр Пруссии Конрад Валерод[63] с иноземными рыцарями, а именно английскими, немецкими и французскими, другой — магистр Ливонии,[64] третий — князь Витовт. Устроив прежде всего с большой торжественностью рыцарский пир в Старом Ковно, они подходят к городу и замку Троки и сжигают их, затем теснят тяжкой осадой и виленские замки. Князь Витовт располагает стан свой и своего войска, набранного из литовцев и русских, вблизи Кривого замка; магистр Пруссии — на стороне реки Вильно, обращенной к Польше и к селению виленского капитула Понар; магистр Ливонии — за рекой Вильной, напротив селения Мижехолы.
Не успели еще из вражеского стана открыть какие-либо действия против осажденных, как литовцы и русские, которые считались верными королю, из расположения к князю Витовту и подговоренные им, поджигают Кривой виленский замок.[65] Так как пламя из-за вражеского приступа нельзя было остановить, то князь Казимир, иначе Коригал, родной брат польского короля Владислава,[66] бросается бежать из самого огня, но попадает живым в руки врагов, в великом множестве окружавших горящий замок, и тотчас же падает обезглавленный; насадив голову убитого на длинное копье, враги показывают ее для устрашения полякам, которые обороняли верхний Виленский замок, убеждая их сдаться и сдать замок, так как их король-де убит. Но поляки, хотя и видели, что в Кривом замке, преданном изменой, около четырнадцати тысяч поляков, литовцев и русских сделались добычей пламени либо пали от вражеского меча, все же встречают насмешками и пренебрежением такого рода угрозы. Враги непрерывно, ночью и днем, громят замок ядрами из бомбард, отчего его стены на расстоянии полета стрелы скоро были разрушены и сравнены с землей. Однако Клемент, староста виленский, чтобы представить осаждающим некоторую видимость восстановления стен, приказал развесить в этих местах шкуры, так что каждый удар ядер, теряясь в слабо натянутых пазухах кож, оставался тщетным. Со стороны крестоносцев был убит тогда Альгард граф фон Гогенштейн.
Верхний Виленский замок постигла бы та же участь, что и Кривой, если бы поляки, разделив между собой все обязанности осажденных, не запретили исполнять их литовцам и русским из-за сильного против них подозрения. При этом поляки проявили столь блистательную храбрость и стойкость, что на всякое место, обнаженное и разрушенное осадными орудиями, они днем и ночью вставали стеной, подставляя свои тела под ядра бомбард, и препятствовали врагам, всеми силами старавшимся прорваться к замку через проломы: на место каждого убитого тотчас вступал другой, живой.
Итак, поляки оборонялись более всего двумя способами: во-первых, они заделывали проломы во внешней стене землей, навозом и шкурами животных; во-вторых, они вставали на место убитых или производили внезапные вылазки на осадные орудия и неприятельскую стражу и тем наносили сильнейший урон врагам. Истинно, что нужда действеннее всякого человеческого искусства; она заставляет применять не только привычные средства защиты, но и новые, например, заделывать разрушенные стены шкурами животных, которые без вреда выдерживали бы стрелы и ядра. Так как та и другая стороны всеми силами добивались победы, то во время этой осады, которая длилась от праздника святого Иоанна Крестителя (24/VI) вплоть до пятницы после праздника святого Михаила (29/IX), с обеих сторон было такое множество убитых, что домашние собаки, откормившиеся трупами убитых людей, впали в волчье бешенство; и даже после прекращения осады, привыкнув лакать человеческую кровь, бегали стаями по сожженным и опустошенным селениям и пожирали много людей, набрасываясь даже на одиноких всадников [...]
Хотя Миколай из Мошкожова, подканцлер Польского королевства, управлял с польскими рыцарями верхним Виленским замком, однако во главе власти стоял князь Скиргайло, родной брат короля. Вместе с подчиненными ему литовцами и русскими князь причинял урон вражескому войску тайными вылазками из нижних замков,[67] чаще ночными, чем дневными, оставляя много врагов убитыми и ранеными, и постоянно возвращаясь в свой лагерь победителем.
Негодуя на эти обиды, Витовт умертвил заведовавшего королевскими замками князя Наримута, который был взят в плен при поединке, и с большей, чем подобало сану того и другого, жестокостью повесил его за ноги на дереве вязе[68] в поле, где стояли прусские бомбарды; литовцы, русские и татары добили его стрелами. Жену его Юлианию, родную сестру Анны, супруги князя Витовта,[69] по прошествии времени взял в жены литовец Монивид.[70] Но и брат Витовта, князь Тотивил, внезапно погиб, пораженный бомбардой из замка, и был погребен в виленской церкви.
Пока длилась осада, между рыцарями обеих сторон возникали частые споры и перебранки: французы обвиняли поляков в том, что те оказывают помощь варварам против верующих; поляки же возражали, что поступают свято и благочестиво, так как ради веры стали на защиту новообращенных против монахов лжеревнителей веры.[71] И обе стороны уговорились, что в доказательство правоты своего дела как поляки, так и французы вступят в рыцарский поединок при дворе Венцеслава (в то время короля римлян и Чехии)[72] в Праге в назначенный день, в равном числе, по четыре рыцаря с каждой стороны.[73] По наступлении этого дня обе стороны выполнили условие а, именно: когда четыре рыцаря со стороны короля Владислава, Ян из Влощова, каштелян добжинский, Миколай из Вашмунтова, Ян из Здакова и Ярослав Чех, со стороны же французов четыре других рыцаря явились в Прагу, они отправились в сад при зверинце, чтобы попытать удачи в состязании. Однако по повелению Венцеслава, короля римлян и Чехии, противники были разведены и удержаны от схватки, польские рыцари — Иоганном, герцогом люксембургским, братом короля Венцеслава, а французы — Йодоком, маркграфом моравским,[74] и приведены, француз в паре с поляком и поляк с французом, к королевскому столу, где их сначала пышно приняли и угостили, а затем король Венцеслав, выступив как посредник, примирил их и привел к согласию.
