Шатров нашел созвездие Большой Медведицы, привычно отсчитал от края ее ковшика пять равных отрезков и увидел Полярную звезду. Повернувшись к ней лицом, Алексей сориентировался по давней фронтовой привычке, определил, куда идут извивы Кедровки.
Прибежал запыхавшийся комендант. В низеньком бревенчатом домике он растопил железную печку, принес большую охапку дров и, пожелав спокойной ночи, ушел. Алексей остался один. Но, как это часто бывает, теперь, когда он добрался наконец до постели, сон отлетел. Погасив свет, слушая, как гудит в трубе пламя, наблюдая за крохотными раскаленными угольками, которые выскакивали из поддувала на пол, Шатров лежал в постели, жевал окаменевшую колбасу и вспоминал события последних дней.
Вспомнилось, как он подпрыгивал на бочках с бензином в кузове попутного грузовика, по дороге к Глухариной заимке. Жгучий ветер забирался под полушубок, в рукава, пронизывал даже кожаную меховую шапку, сжимая обручем голову. В ватных брюках, словно голые, коченели колени.
Около часа Алексей все же вытерпел, ерзая на нестерпимо холодной железной бочке. Потом отчаялся. Проехали едва сорок километров. Оставалось вшестеро больше.
Услышав барабанный стук по крыше кабины, шофер остановил машину. Шатров долго пытался разлепить смерзшиеся губы, объяснить, что больше вынести не в силах. В глазах застыли слезы. Но объяснять ничего не пришлось. Махнув рукой на все правила, шофер без спроса посадил Алексея в кабину четвертым.
— Мысленное ли дело ехать в мороз наверху без тулупа! Так и загнуться недолго.
Шатров сел на колени Черепахину. Рядом бочком втиснулась какая-то деваха в телогрейке. Зажатый в углу, шофер с трудом ворочал рулем, переключал рычаг скоростей под ногами пассажиров.
В кабине инженер оттаял. Не хотелось вылезать снова на мороз. Но от Глухариной заимки пришлось идти с Черепахиным на лыжах. Старик шел легко, свободным размашистым шагом, сильно отталкиваясь палками, молча, без передышек. Только в полдень, когда Алексей готов был повалиться в изнеможении на снег, Никита Савельич скомандовал привал.
Вечером лыжники остановились в защищенном от ветра распадке, густо заросшем молодыми лиственнич-ками. Шатров подивился тому, как ловко старик нарубил веток, устроил из них постель, разжег костер. Путники натаяли снегу, вскипятили чай. Кажется, никогда еще Шатров не пил такого вкусного, пахнущего снегом и дымком чан.
Потом Шатрову вспомнился просторный, светлый кабинет начальника горного округа. Разумовский подвел
Алексея к стене, отдернул штору. Открылась огромная, от пола до потолка, географическая карта района деятельности треста «Севзолото».
— Вот нащ поселок Атарен— центр Восточного горного округа. Как видите, он на правом берегу реки Северной. Километров на пятьсот вниз по реке идет тракт. Прокладываем его дальше. В будущем, сорок восьмом году дотянем до самого устья. Но вам надо проехать по тракту только триста километров до Глухариной заимки. Вот она — при впадении слева Кедровки. Отсюда постоянной автодороги на запад, к прииску «Крайний», нет. Сообщение с ним летом — катерами, вверх по Кедровке, зимой — по автозимнику, по льду. В обоих случаях от заимки еще километров двести. Итого от Атарена — пятьсот. Добавьте к этому, что весной и осенью связь с прииском прерывается, пока Кедровка не очистится ото льда или, наоборот, замерзнет. По болотам не пройдешь. Тогда остается только радио...
Неожиданно в воображении Алексея возникла Зоя, такая, какую он оставил в гостинице Атарена: тоненькая, гибкая. Узкие темные брови и зачерненные ресницы делали глаза неестественно большими, нарисованными. Положив руки на плечи мужа, Зоя напутствовала его:
— Как только доберешься, Алеша, сразу же проси себе семейную квартиру. Не соглашайся на холостяцкую. Я приеду, когда на «Крайний» пойдут машины. Береги себя, не отморозь ноги.
— Ты тоже себя береги, не форси в туфлях. Ходи в валенках. Тут не Кавказ.
— Очень нужно! Что я, старуха? Еще не хватало — срамиться в валенках!
— Здоровье дороже красоты.
— Да? А я и не знала... С каких это пор ты стал так заботиться о моем здоровье? Скажи лучше — капроновых чулок жалко. Ты вообще, я вижу, рад бы меня в стеганку да подшитые валенки наряжать. Дешевле.
— Что ты говоришь, Зоя? Опомнись! Когда я для тебя жалел что-нибудь?
Вспомнив об этой необъяснимой вспышке жены, Алексей поморщился. Все-таки не надо было раздражать Зою, да еще перед самым отъездом. Что стоило уступить? Подумать только, из-за этих проклятых валенок она даже не попрощалась с ним толком. Правда, ничего обидного он жене не говорил, но все же можно было погасить вспышку в самом начале. Мужчина должен иметь больше выдержки, чем женщина.
