Он был дитя, когда в тесовый гроб
Его родную с пеньем уложили,
Он помнил, что над нею черный поп
Читал большую книгу, что кадили
И прочее… и что, закрыв весь лоб
Большим платком, отец стоял в молчанье.
И что когда последнее лобзанье
Ему велели матери отдать,
То стал он громко плакать и кричать…
Эти строки из лермонтовской поэмы «Сашка» относят обычно к автобиографическому эпизоду жизни поэта — к похоронам Марьи Михайловны, к тому, что запомнилось из этого скорбного эпизода трехлетнему мальчику.
Если дочитать строфу до конца, то можно увидеть, каким поразительным лукавством оборачивается вроде бы полный «автобиографизм» произведений Лермонтова:
… И что отец, немного с ним поспоря,
Велел его посечь… (конечно, с горя).
Обстоятельства смерти матери, ее похороны — совершенно такие, как у Марьи Михайловны. А вот отец героя поэмы, Иван Ильич, совершенно не похож на Юрия Петровича Лермонтова: немолод, привержен недоброй старине — «разбрасывает» внебрачных детей по деревням, сечет сына, тиранит жену. Не похож! А она отчасти, быть может, похожа:
На брачном ложе Марья Николавна
Была, как надо, ласкова, исправна.
Но говорят (хоть, может быть, и лгут),
Что долг супруги — только лишний труд.
Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывеска для виду.
Еще один намек на взаимное охлаждение — по ее вине, и притом совсем не в том смысле, как считает Алла Марченко, а в прямо противоположном.
Однако и это может быть только вымыслом, не имеющим никакого отношения к действительности.
После смерти Марьи Михайловны Елизавета Алексеевна предпринимает сразу несколько деяний, каждое из которых отбрасывает все более густую завесу тайны на раннюю пору жизни Лермонтова.
Во-первых, с этого времени она начинает прибавлять себе года.
Во-вторых, сносит старый барский дом в Тарханах и строит на его месте церковь.
В-третьих и самых главных — она отбирает внука у Юрия Петровича и вступает с зятем в сложные морально-имущественные отношения. Здесь Елизавета Алексеевна ухитрилась запутать дело так, что десятки свидетелей, родственников и исследователей с учеными степенями до конца не разобрались — и никогда не разберутся.
О возрасте мы уже упоминали. Для чего все-таки не старой еще женщине потребовалось рядиться в «библейские» («мафусаиловы») одежды? Может быть, для того, чтобы склонить общественное мнение в свою пользу? Мол, у дряхлой старухи бессердечный зять пытается отобрать последнюю отраду жизни — внука? Родственники Арсеньевой так и пишут: «Елизавету Алексеевну ожидает крест нового рода: Лермонтов требует к себе сына и едва согласился оставить еще на два года. Странный и, говорят, худой человек: таков, по крайней мере, должен быть всяк, кто Елизавете Алексеевне, воплощенной кротости и терпению, решится сделать оскорбление» (М. Сперанский — А. Столыпину).
Что касается уничтожения дома… Старинный барский дом в Тарханах таил в себе слишком много горестных воспоминаний. Здесь умерли муж и дочь, здесь было пролито слишком много слез. Дом был продан на слом. В десяти саженях от снесенного дома Арсеньева заложила маленькую каменную церковь во имя Марии Египетской — небесной покровительницы Марьи Михайловны. До сих пор в Тарханах имелась только деревянная церковь, построенная еще при Нарышкиных. Церковь Марии Египетской была закончена в 1820 году, она выстроена в стиле ампир.
Новый дом для бабушки и внука был построен меньше прежнего: это небольшое одноэтажное деревянное строение с мезонином.
Лермонтов прожил здесь с 1815 до 1827 года, приезжал летом 1828 года, затем в декабре 1835-го.
В стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен…» он вспоминает места, где прошло его детство:
… И вижу я себя ребенком; и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями…
По завещанию Арсеньевой Тарханы в 1845 году, после ее смерти, перешли к A.A. Столыпину; после его смерти имением владел его сын, затем — М. В. Каткова. Никто из наследников в Тарханах не жил. Безучастное отношение владельцев поместья к памяти поэта, частая смена управляющих тягостно отразились на состоянии усадьбы. В 1867 году управляющий Горчаков, из крепостных, едва не продал дом. Предполагали продать старый дом на снос, но «разошлись из-за пятидесяти рублей». Причем начали уже разбирать строение. Некий г-н Прозин, написавший об этом эпизоде в «Пензенских ведомостях» в 1876 году, утверждает, что видел мезонин снятым с главного корпуса. Однако затем дом был приведен в прежний вид. В 1881 году биограф поэта П. А. Висковатов зарисовал внешний вид и снял план внутреннего расположения комнат.
В ночь с 13 на 14 июня 1908 года дом сгорел. В 1909 году на старом фундаменте был поставлен новый, сохранивший внешний вид и планировку прежнего. 30 июня 1939 года здесь был открыт дом-музей Лермонтова, преобразованный в ноябре 1944 года в музей-усадьбу.
