Впрочем, от этого исполнения было решено отказаться и впервые эта песня была издана только в 2001 году на одной из компиляций музыки, написанной Генсбуром для кино. Сам он тоже появляется в кадре в эпизодической роли пианиста. Несмотря на пикантную тематику и контркультурных героев, «Стриптиз» - кино очень старомодное. На обложке dvd издания оно аттестуется как классика Новой волны, но это, конечно, далеко от истины. Режиссура здесь подчеркнуто ровная, незапоминающаяся, сценарий наивен, разве что операторскую работу можно назвать выдающейся – камера выхватывает четкие черно-белые планы, сценические выступления и огромные глаза Нико. Как охарактеризовал фильм «Стриптиз» кинокритик Sight&Sound Тим Лукас – это страннейший артефакт, который в одно и то же время оказывается гораздо больше и гораздо меньше наших ожиданий.

А вступительную песню вместо Нико в итоге замечательно исполнила Жюльетт Греко. Она звучит на начальных титрах фильма.

 Дмитрий Волчек: Чешская республика выдвинула на премию Оскара в категории «лучший фильм на иностранном языке» картину «Алоис Небель». Не все в Чехии довольны этим решением – многие считают, что выдвижения заслуживала последняя лента Яна Шванкмайера «Пережить свою жизнь», о которой мы уже рассказывали. Но нет, не подумайте, что «Алоис Небель» – это какая-нибудь «Цитадель». Картина интересная, хотя адресованная зрителям, хорошо знающим чешскую историю двадцатого столетия; подозреваю, что многих членов американской академии за просмотром киноверсии комикса о печальной жизни стрелочника Алоиса Небеля, быстро сморит сон. Хотя, быть может, они угадают источник вдохновения художника Яромира-99, нарисовавшего комикс о Небеле, первый в чешской истории графический роман; источником этим были мрачные американские комиксы 50-х годов. Жизнь Алоиса Небеля определена двумя историческими событиями: изгнанием немцев из Чехословакии после второй мировой войны, и – через почти полвека – выводом советских войск, расквартированных возле железнодорожной станции, где трудится Небель.

Центральная часть графического романа – «Главный вокзал». Алоис Небель теряет работу и приезжает искать справедливости у пражского железнодорожного начальства. Декабрь 1989 года, коммунизм рушится, Вацлава Гавела избирают президентом Чехословакии, и обитатели главного вокзала – нищие, проститутки и пьяницы – встречают новый год и новую жизнь. Новая жизнь начинается и для Алоиса Небеля, который знакомится на вокзале с туалетчицей Кветой. Повесть о маленьком человеке и большой истории нравится чешским зрителям: я смотрел «Алоиса Небеля» на обычном дневном сеансе через несколько недель после премьеры, и зал был почти полон. В московских кинотеатрах на показах нового фильма Андрея Звягинцева в первые дни после ее выхода в прокат тоже были полные залы,  иной раз даже билеты нельзя было купить, а показ «Елены» 6 ноября по Первому каналу прошел с необычайным успехом: рейтинг в Москве — 9%, а общероссийский показатель— 7,4% с долей 19,5%, это очень много. О «Елене» мы уже говорили в октябрьском кинообозрении, и сегодня Борис Парамонов продолжает разговор:

Борис Парамонов: Новый фильм Звягинцева производит сильное впечатление. Очень действенно это сочетание кошмарного сюжета и чрезвычайно сдержанных средств выражения. Звягинцев в этом фильме минималист. Эффект получается тот же, что у Хемингуэя или у Чехова. Из Чехова он напоминает рассказ «Убийство» - редкий у него случай построения сюжета вокруг чрезвычайного происшествия. Чехов говорил, что написав рассказ, нужно выбросить из него начало и конец. То же находим у Хемингуэя: не договаривайте до конца, пусть читатель догадывается, так сильнее. Такая недоговоренность в «Елене» - линия внука. Мы ясно видим, что не сегодня-завтра он сам кого-нибудь убьет или его убьют, и все усилия Елены пропадут втуне. Очень хорошо в сцене драки подростков решен финал: зритель ждет, что кого-то убили, но нет, избитый ожил, зашевелился. Его не сегодня убьют, а Еленин  это внук или кто-то другой – не имеет значения. Жизнь вообще не имеет значения и ценности в перспективе того или иного конца. Само присутствие смерти обесценивает жизнь. Это уже Достоевский, восстающий на злого Бога, создавшего чудо бытия – человека и обрекшего его смерти. Тогда получается, что жизнью руководит не Бог, а дьявол, и лишается смысла вопрос о морали. Смертность, хрупкость человека – соблазн для другого человека, жизнь не имеет укорененности в чисто физическом плане,  и это соблазняет. Выдвигая такую тему, Звягинцев предстает демоническим художником. Он не пугает – но нам страшно. Мы ходим бездны на краю.

Вспоминая прежние фильмы Звягинцева, мы четко усматриваем господствующую его тему. Это – семья, самый устрашающий человеческий союз.  В «Возвращении» это отец и сыновья, в «Изгнании» муж и жена. Но ни в одном повороте семейного сюжета у Звягинцева нет позитивного решения. Семья у него – не дом и крепость, а наиболее опасный способ существования. Семья по определению интимна, поэтому в ней недействительны законы социальности, законы человеческого общества. Семья – источник травм у Звягинцева, у него, в отличие от Толстого,  все семьи одинаково несчастны. Семья и есть несчастье, а значит тем самым несчастье – жизнь, коли она зачинается в семье, а не в пробирке. Звягинцева хочется назвать манихеем, жизнь у него создана злым богом. Этот поистине метафизический масштаб его творчества заставляет видеть в нем крупного художника. Отрадно, что в его лице нынешнее российское художество возвращается к вневременным, вечным темам, всяческий совок перестал уже интересовать серьезных художников.

Я говорил о литературных и философских ассоциациях, вызываемых Звягинцевым. Какова его связь с кино, какая у него прослеживается стилистика? И в «Возвращении», и в «Изгнании» чувствовалось влияние Тарковского. Но в «Елене» Звягинцев напомнил Антониони. Сцена, в которой Елена собирает свою смертоносную смесь, - явная цитата из «, где фотохудожник увеличивает снимок, добираясь до тайны. Но это чисто внешнее сходство, а можно говорить и о глубинном родстве всех подлинных художников. У Антониони искусство предстает чем-то вроде синонима смерти, жизнь исчезает, соприкасаясь с искусством, искусство подменяет жизнь, а значит, каким-то образом ее убивает. У Антониони трупа в кустах не было, его создал художник. Смерть у Антониони, таким образом, - внутренняя структура искусства. У Звягинцева она дается как внешняя сюжетная схема, еще не до конца проникла в структуру его художества, как из русских - у Киры Муратовой.  Так что у Звягинцева есть еще резерв.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24408293.html

* * *

Кеннан - идеолог Холодной войны

Александр Генис: В США вышла книга, равно важная для Америки и России.  Опус крупного историка Льюиса Гэддиса  называется. ''Джордж Кеннан: жизнь американца''  . В ней рассказывается  о выдающемся американском дипломате, бывшем послом США в Советском Союзе и объявленном Сталиным персоной нон грата.