Александр Генис:  Давайте сформулируем: в чем главная заслуга Кеннана, почему он так прочно вписался в историю американо-советских отношений?

Борис Парамонов:   Во время войны Кеннана снова отправили в Москву в составе нового посольства во главе с Авереллом Гарриманом. Гарриман был крупным бизнесменом и вел дела с Советским Союзом еще до установления дипломатических отношений. Так и в дипломатию он стремился перенести приемы бизнес-переговоров. Он исходил из презумпции пользы: Москва, мол, должна понимать, что дружба с Соединенными Штатами ей никак не повредит, а помочь может. Тем более во время войны, когда до известной степени так и было. Но он совершенно не понимал идеологической природы советского режима и конечных его целей. Политика Москвы определялась соображениями идеологическими, а не прагматическими. А это понимал как раз Кеннан. В общем, он уже и при Гарримане начал играть роль чуть ли не первого лица в посольстве – не во внешних сношениях с советскими властями, конечно, а в порядке экспертизы для определения долгосрочных перспектив советско-американских отношений. Все важные сообщения и анализы, посылаемые из Москвы в Вашингтон, писались Кеннаном. Главная такая бумага была написана им в феврале 1946 года – именно о перспективе послевоенных отношений с Советским Союзом. Она вошла в историю дипломатии под названием ''длинная телеграмма'' - состояла из 30 тысяч слов, это больше 25 страниц машинописи.

Александр Генис:   Сейчас эта реликвия бережно хранится в анналах американского МИДа.  Это действительно "длинная телеграмма". Своей семиметровой депешей Джордж Кеннан ответил на вопрос Вашингтона о целях и внутренних мотивах советских вождей в их послевоенной политике. Кремлем,  говорится в ней, руководит параноидальный страх перед свободным миром, в котором тоталитарный режим видит неустранимую угрозу своему существованию.

Борис Парамонов:  Действительно, главная идея этого документа: Советский Союз не хочет оставаться не только союзником, но и партнером Запада, он будет после войны выступать соперником, даже врагом Америки. Советская внешняя политика будет руководствоваться общей идеологической догмой – о непримиримой враждебности капиталистического мира к стране социализма и о неизбежном конфликте между ними. Конечная цель внешней политики СССР – разрушение этого мира. Но – всячески подчеркивал Кеннан, и тут главное – на войну Советы не решатся. Во-первых, они очень ослабли во Второй мировой войне, а во-вторых, вообще не ставят себе ближних и срочных целей. Их догматическое убеждение – история, мол, всё равно работает на дело социализма, и Маркс об этом писал, так что рано или поздно они победят во всемирном масштабе. А раз так, то можно не торопиться. Но при этом, подчеркивал Кеннан, они будут пользоваться всякой возможностью навредить Западу и усилить свое влияние в том или ином конфликтном регионе. И вот тут им нужно со всей решительностью противостоять. Восточная Европа потеряна для Запада, убеждал Кеннан, это реальность, с которой нужно считаться – там уже стоят советские войска, но это не означает, что им нужно уступать в тех местах, где противостоять как раз можно. В скором времени этот сценарий реализовался относительно Турции и Греции, где обстановка была крайне нестабильной и Советский Союз настойчиво туда проникал. США и Англия пошли на прямое военное вмешательство в этот регион и отстояли его от падения в коммунизм. Ну и, наконец, самое главное событие тех лет -  война в Корее.

Александр Генис:  Еще больше Кеннан известен как автор знаменитой статьи в журнале ''Форин Аффэрс'', напечатанной под псевдонимом ''Икс'', в которой была сформулирована  основа стратегии Запада в Холодной войне.

Борис Парамонов:  Гэддис в книге о Кеннане пишет, что эта статья 1947 года была всего лишь пересказом той самой ''длинной телеграммы''. Я другой интересный сюжет хочу отметить в этой книге. Когда был принят План Маршалла – программа американской помощи по восстановлению стран Европы, пострадавших в войне - Кеннан, к тому времени работавший в штаб-квартире госдепартамента, настоял, чтобы эта помощь была предложена и Советскому Союзу и его восточно-европейским сателлитам. Сталин откажется от принятия этой помощи, говорил Кеннан, и тогда станет ясно, кто есть кто. В точности так и произошло. Конечно, тем самым советскому режиму был нанесен значительный репутационный урон.

Александр Генис:  А что вы, Борис Михайлович, нового и неожиданного нашли в этой книге о Джордже Кеннане?

Борис Парамонов:   Есть такие сюжеты, и как раз они, мне кажется, задержали выход книги Льюиса Гэддеса при жизни Кеннана. Он приводит массу приватных высказываний Кеннана, свидетельствующих о некоем парадоксе: этот едва ли не самый умелый защитник Америки в очень ответственное для нее время конфронтации с сильным соперником, Америку не очень любил, не жаловал. Он говорил, что американцы - поверхностные, приземленные и в то же время самоупоенные люди, и чем больше он на них смотрит, тем сильнее в этом убеждается. Вот дословно одно место из письма его к сестре Дженнет, 1935 года: ''Я не люблю демократию, я не люблю прессу, я не люблю так называемый народ. Я сделался  не-американцем''.  А в книге своей ''Американская дипломатия'' Кеннан сравнил демократию с доисторическим животным с телом величиной в дом и мозгом с горошинку. Такое животное долго ничего не замечает, у него можно отгрызть хвост, но когда оно увидит опасность, то отреагирует самым страшным образом – уничтожит не только врага, но и нанесет вред самой среде обитания. Нелестный образ, в сущности. В мировоззрении и складе личности Кеннана был заметный элемент старинного аристократизма – странный у человека, пристойного, но отнюдь не знатного происхождения.


У меня вокруг этого был однажды, так сказать, личный контакт с Кеннаном, личное с ним ''противостояние'' – в кавычках, конечно. Он в конце 80-х годов выпустил книгу, в которой, между прочим, сетовал на исчезновение сословия слуг. Я тогда написал радиопрограмму об этом и вспомнил по этому поводу итальянский фильм ''Девушка с пистолетом'' - в советском прокате ''Не промахнись, Ассунта!'', где в комическом ключе рассказывалась история сицилийской служанки, которой в Англии так и не удалось сделаться прислугой – к вящему ее успеху. Кеннану была присуща психология некоего старых времен патриарха.  Он говорил, что любимая его страна – Австро-Венгерская Империя до Первой мировой войны.

Александр Генис:   Его можно понять. Но Вы тогда, помнится, сравнивали Кеннана с Солженицыным - по линии культурного консерватизма.

Борис Парамонов:  Вот спасибо, напомнили: Солженицын в своей нашумевшей Гарвардской речи 1978 года упомянул в негативном аспекте Кеннана,  сказав, что он призывает к политике, отказавшейся от моральных критериев. Но так говорили о Кеннане не раз и в Америке, причем в правительственных кругах, а не только на страницах либеральных изданий. Далеко не всем понравилась его концепция в отношении советской политики. Он говорил, что в этих отношениях не следует руководствоваться какими-либо идеалистическими целями, что вообще политика, ставящая во главу угла идеалы, - плохая политика. Будьте реалистичными, всё время призывал Кеннан. Соизмеряйте силы, а не идеалы. А у Америки достаточно силы, чтобы при правильной политике не только сдержать Советский Союз, но и, в конце концов, одержать над ним верх. Советский Союз – это страна, у которой, в сущности, нет больших резервов для конфронтации с Западом. Об этих его мыслях очень много пишет в своей книге Льюис Гэддис. Предстает объёмный образ человека былых и, как кажется, лучших времен, одного из титанов Запада.


Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24405089.html


* * *



Улететь на шаре

В Британии и Америке вспоминают английского драматурга и сценариста Шейлу Делани, которая умерла на прошлой неделе в возрасте 72 лет. Это был редкий в историях литературы случай – автор прославился своей первой, а подчас и единственной вещью. Можно вспомнить Грибоедова с его "Горем от ума".  Случай Делани несколько сложнее. В памяти зрителей она остается автором пьесы "Вкус меда", написанной в 1958 году, когда ей было 19 лет, и ставшей хитом театральных сцен Лондона и Бродвея. Известный режиссер Тони Ричардсон сразу сделал по пьесе фильм – и он тоже имел успех. Шейлу Делани причислили к тогдашней шумной группе писателей, прозванных "сердитыми молодыми людьми". Она не без юмора оспаривала такое соотнесение, говоря, что, во-первых, она девушка, а не молодой человек, а во-вторых, вовсе не сердитая. Действительно, трудно было сердиться на судьбу, вознесшую молодого автора из пролетарского района к вершинам театральной и всякой иной славы.

Я помню, что "Вкус меда" шел в Советском Союзе, с некоторым опозданием, как водится, на рубеже 60-70 годов. Тогдашних спектаклей я не видел, но задним числом склонен думать, что пьеса была подсокращена – скорее всего, из нее убрали мотив гомсексуальности второго морячка, который приютил героиню и ее незаконного ребенка и готов был связать свою судьбу с ней пожизненно – но, как и полагается моряку, в конце концов сам отчаливал.  Уже в постсоветское время "Вкус меда" был снова поставлен в московском ТЮЗе и, надо полагать, со всеми подробностями.