В Византии и в сасанидском Иране государственная машина не была сломлена, и тут переход к новой формации затянулся.
Как было упомянуто, во многих странах падение рабовладельческого строя сопровождалось вторжениями в них соседних племен и народов и даже завоеванием их территории, на которой завоеватели основывали свои государства — так называемые варварские королевства. Вторжения варваров, сопровождавшиеся разорением местного населения, были бедствием для народных масс древних рабовладельческих государств и тормозили развитие производительных сил в завоеванных странах. Население рабовладельческих держав, например Римской империи, по мере сил сопротивлялось этим нашествиям. Если старая центральная государственная власть не могла дать отпора завоевателям, организаторами сопротивления выступали земельные магнаты, что, кстати, способствовало росту их значения и в конечном счете взятию ими политической власти. Нередко осаду варваров с успехом выдерживали хорошо укрепленные города.
В то же время в тех случаях, когда завоеватели подвергали решительному слому государственный аппарат старых рабовладельческих империй (самый яркий пример — завоевание германскими племенами Западной Римской империи) и создавали на завоеванных землях свободные крестьянские общины, например германские (франкские) в Галлии, славянские в Византии, они объективно оказывались участниками социальной революции, хотя субъективно — по своим осознанным интересам — выступали обычно как враги местного населения, у которого отнимали землю и другое имущество, которое убивали, захватывали в плен и порабощали.
Однако внешний лагерь участников социальной революции — вторгающихся варварских племен — нельзя считать обязательным ее элементом. Ряд древних рабовладельческих обществ перешел к феодализму без вмешательства племен-завоевателей, например Армения и Грузия. Другие государства хотя и подвергались варварским нашествиям, однако уцелели, например Византия и сасанидский Иран. Иногда иноземное вторжение происходило в уже феодализировавшиеся государства (Иран, Китай). Наконец, известен и такой вариант завоеваний, когда в роли завоевателей выступали кочевники-скотоводы, превращавшие завоеванные земледельческие области в пустыню. Так, для европейских народов пагубные последствия имело вторжение с востока в 70-х годах IV в. кочевников-скотоводов гуннов, которые шли, сметая все на своем пути, разрушая города и селения, грабя и убивая местных жителей. Такие завоеватели, которые не могли внести ничего положительного в развитие завоеванных стран, тормозили социальную революцию.
Гибель рабовладельческой формации и становление феодальной сопровождались отмиранием ряда элементов древних культур — племенных, полисных, общинных — и зарождением феодальной культуры, которая имела свои особенности в каждой стране. Однако следует отметить по крайней мере одну черту, общую для всех феодальных культур, — огромную идеологическую роль государственных религий (христианства, буддизма, мусульманства) в укреплении власти феодалов над крестьянами.
Зародившись в недрах рабовладельческих (буддизм, христианство) или разлагавшихся первобытных (мусульманство) обществ, эти религии в фантастической форме выражали смутные мечты угнетенных о социальной справедливости в этом или ином мире или хотя бы об утешении в страданиях. Благодаря этому они довольно быстро распространились среди народных масс. Характерная черта названных мировых религий — выработка догм морали и подчинение морально-религиозным догмам всей жизни населения. Место первобытного наивного материализма общинных верований (в которых сами боги мыслились материальными и даже смертными) занимает теперь спиритуализм — провозглашение превосходства духа над плотью, изначальности духа и вторичности материи, а также и материальных нужд человека.
Поскольку ни одна из подобных религий не призывала к активной перестройке социальных отношений, такие религиозные учения оказались приемлемыми и для господствующих классов, которые постепенно приглушили социальный протест и в то же время подчеркнули призыв этих учений к терпению и покорности, обращенный к трудящимся. Космополитизм таких религий способствовал распространению их в различных странах.
К концу древности вследствие зарождения феодальной раздробленности, а в некоторых странах и вследствие варварских завоеваний начинают вырисовываться контуры средневековых государств.
Господствующий класс перестраивался на новые формы эксплуатации. Для этого ему было нужно получить кроме власти над возможно большим пространством земли также и политическую власть над проживающими на ней мелкими земледельцами, обладавшими собственностью на средства производства. При этом собственность последних на скот, рабочий инвентарь, жилье и подобные помещения по большей части являлась достаточно бесспорной. Сложнее обстояло дело с землей. Она могла быть собственностью отдельного представителя господствующего класса (аллод) или целой организации (например, церкви) или даже всего государства в целом. В любом случае экономическая власть над территорией и ее населением непременно соединялась с властью политической, а нередко и судебной. Таким образом, новые экономические отношения собственности существенно отличались от господствовавших в типичных обществах древности. Что касается мелких землевладельцев, то земля могла быть в арендном или ином пользовании или же оставаться и в аллодиальной собственности крестьянина либо свободной крестьянской общины (особенно в периферийных областях древнего мира или среди переселенцев из стран, где господствовали первобытнообщинные отношения). В этом случае прибавочный продукт изымался у трудящегося населения в виде налога, не принимавшего формы ренты. То же касается мусульманских стран, где теоретически все мусульмане (но не приверженцы других религий) были равны перед законом и выплачивали меньше налогов, чем немусульмане. Однако даже когда феодальный налог не принимал характера ренты, он существенно отличался от налогов, собиравшихся в классической древности, ибо те шли в какой-то мере на общественные нужды, а если и попадали просто-напросто в руки представителей господствующего класса, то все же для каждого из них налог и тем более рента-налог не были основным источником содержания и дохода. Новый характер налогов начинает складываться лишь в период поздней древности — как зачаток феодальных отношений.
Земельные владения новых магнатов становятся гораздо более самодовлеющими, чем прежние рабовладельческие; товарность их резко снижается, монетно-денежная система по большей части начинает приходить в упадок, так как налоги и поборы с мелких малотоварных хозяйств легче и выгоднее взимать в натуре. Ремесленное производство в немалой мере перебазируется из города в имения магнатов (если только те, как нередко бывало в странах Азии, сами не делали города своими резиденциями). Одновременно идет процесс аграризации городов, превращающихся нередко в укрепленные поселки преимущественно сельскохозяйственного населения, а то и вовсе хиреющих. Весьма существенно, что античные формы политического устройства вымирают и в городах, которые перестают быть оплотом и последним убежищем древних форм товарного хозяйства, основанных на свободном труде в сочетании с рабовладением.
Для перестройки всех общественных отношений, и прежде всего отношений между господствующим и новым эксплуатируемым классом, который обладал своей собственностью на средства производства, недостаточно было чисто насильственного принуждения. Господствующий класс использовал как орудие духовного принуждения народных масс те самые религиозные учения, которые создавались вначале самими массами или их идеологами в борьбе с официальной религиозной философией рабовладельческого общества. Но теперь эти учения были закреплены в жестких догматических формах, которые устраивали пришедшие к власти верхи общества.
