В тот момент, когда солдаты, окружив паланкин, поднимают его, из глоток собравшихся вырываются громкие крики. Столпившись вокруг священного верблюда, они распевают гимны, смысла которых не понимают сами. И среди них шейх Зуараб напрягает голос в общем пении.
А паланкин все еще раскачивается в руках солдат, пытающихся укрепить его на спине верблюда.
Рядом трясется, приплясывает и дергается удивительное сборище святош и юродивых — божьих избранников. Из широко открытых, как у ворон, ртов вырываются громкие крики. Вид смешной и жалкий. Создать такое зрелище, пожалуй, не под силу ни одному театру комедии. Удивителен их характер, удивительна одежда. Тут можно увидеть толстых и тощих, хромых и безруких, горбатых и одноглазых. Они закутаны в желтые плащи, на головах накручены чалмы, разноцветные, как радуга, — фиолетовые фисташковые, красные…
Но вот паланкин укреплен на спине верблюда. Под свист дудок и треск мотоциклов на площадь въезжает изящный, нарядный экипаж, и голос из репродуктора отдает приказ: «Приветствовать представителя короля».
Поднимаются жерла орудий, звучит залп, гремит музыка. Шейх Зуараб стоит в толпе святых угодников, служителей аллаха, и смотрит на происходящее. Недовольная гримаса кривит его губы, голова неодобрительно покачивается. Все, как обычно. Ничего нового на огромной площади, и ничего нового за нею.
Как и прежде, Египет — страна неожиданностей и противоречий. И сама эта людская смесь на огромной площади — лучшее тому свидетельство. Стоит лишь войти в праздничный шатер и выйти из него, как встретишь столько противоречий, что и представить себе невозможно.
Войди в шатер… Там египетское правительство во всем своем величии, а за шатром толпится египетский народ, лишенный всякого величия.
Паланкин уже готов двинуться в путь. Перед ним выстроились ряды солдат в белой форме, а голос из репродуктора разносит по площади: «Слава святому празднику, слава, слава!»
Звучит музыка, и паланкин движется по узкому проходу между рядами солдат, за ним тянется караван верблюдов и толпа угодников, среди которых и шейх Зуараб.
Паланкин совершит семь оборотов, те же семь оборотов, что и каждый год.
Удивительно… Почему именно семь, а не шесть и не восемь? Ответ знают только служители церкви. Зачем паланкин вертится по этой заполненной людьми площади? Зачем здесь вся эта армия?
Знает это один только бог. Гремят залпы, а шейх Зуараб ничего так не боится, как звуков пальбы. Они напоминают ему дни войны. Его тело вздрагивает в такт каждому выстрелу, он поднимает глаза на паланкин, прося у бога помощи и защиты. Перед ним возвышается деревянное сооружение с накинутым сверху священным покрывалом. Изящной арабской вязью на нем вышиты золотом стихи из Корана.
В недоумении Зуараб думает:
«Что им, трудно было написать так, чтобы можно было прочесть? Или они пишут неразборчиво специально для тех, кто не умеет читать?»
Паланкин закончил седьмой оборот. Солдаты пришли в движение, готовясь к параду. Зуараб остановился. Вид этой возбужденной, гудящей толпы напомнил ему дни далекого прошлого. Вдруг показалось, что не было прошедших лет, отделявших его от того времени, и все произошло лишь вчера.
Впервые он увидел праздник Аль-Махмаль полвека тому назад. Сидя в пекарне своего отца, он смотрел на запруженную людьми улицу. На тротуарах, в окнах, на крышах — всюду толпились люди, как мухи, облепившие халву. Праздник начался. Процессия двинулась, показался паланкин, раскачивающийся на спине верблюда. А сзади нарастал шум — свист дудок, песнопения, громкие молитвы. Среди этой разноголосицы выделялся чей-то резкий, пронзительный голос. Зуараб попытался разыскать глазами владельца этого голоса, и взгляд его наткнулся на удивительное создание. За паланкином, подпрыгивая и приплясывая, двигалась странная фигура в разноцветных лохмотьях — красных, зеленых, желтых, синих, белых, черных… Вокруг шеи болтались бусы из ракушек. Своим пронзительным голосом человек выкрикивал одну фразу: «О пророк, спаси и помилуй меня!»
Зуараб спросил у отца, кто этот странный человек. «Шейх Каткут, юродивый квартала Аль-Хуссейн, — ответил отец, — каждый год он бежит за паланкином в таком виде и не успокаивается, пока не проводит его до конца».
Ежегодно видел потом Зуараб шейха Каткута бегущего вслед за процессией и взывающего к милосердию пророка. Образ этого человека навсегда запечатлелся в его памяти.
Однажды Зуараб сидел рядом с отцом в пекарне, присматривая за корзинами с хлебом, выставленными на тротуар. Вдруг послышался вой, похожий на лай раненой собаки, и громкие крики: «Вор, разбойник!» Зуараб выскочил на улицу и увидел бегущего шейха Каткута. Но на этот раз впереди него не было паланкина, а за ним бежала толпа мужчин и мальчишек с палками и кирпичами. Совсем обезумев, старик сжимал в руке лепешку и кричал своим пронзительным голосом все те же слова; «О пророк, спаси и помилуй меня!»
Толпа настигала шейха Каткута, преследователи пытались вырвать лепешку из рук старика, осыпая его ругательствами и проклятиями. В этот момент Каткут поравнялся с пекарней и, потеряв голову от страха, забежал в нее, спасаясь от своих преследователей. Люди столпились у входа, и Зуараб преградил им путь, не давая ворваться внутрь.
