Другой просто оказался возле него в вигваме. Мой хранитель говорит, что Угрюмый был прекрасно приспособлен к своему миру и — в отличие от Таксиста — процветал в нем, однако нашему миру он не подходит. По крайней мере, нашему племени.
— Учитель? — У Маленького Медведя, склонного к дотошливости, возник новый вопрос.
— Да?
— Ты сказал, что народ, вторгшийся из-за моря, создал ужасный мир. Не понимаю. Как люди могут создать мир? Неужели они великие шаманы?
— Не совсем так, Маленький Медведь, но происходит нечто похожее. Эти люди обладали умением изменять все вокруг себя, понемногу, а не сразу — как сделал бы великий шаман.
— Учитель, если позволишь, мне бы хотелось узнать, почему этот заокеанский народ не захватил наши земли здесь, в нашем мире, как сделал в том, другом?
— Виноват мор. В их мире он не был столь суров, как в нашем; они выжили и сохранили силу для завоеваний. В нашем же они превратились в дикарей. А наш народ в их мире не был столь умудрен, как мы. Это здесь мы породили множество мудрых людей, а в их мире, должно быть, они родились среди захватчиков — белокожего народа.
— Можно еще один вопрос?
Конечно, Шаман очень терпеливый человек. Он поглядел на дымовое отверстие и заметил сквозь него созвездия, обычно не знакомые детям, которые вовремя ложатся спать. Однако он понимал, что ночь — особенная.
— Ну конечно, Маленький Медведь.
— Учитель, а когда Таксист и, э-э, Боб, которых мы знаем, вывалились в наш мир, другие Боб и Таксист остались в собственном мире? И они даже сейчас занимаются там своими делами?
— Да. В бесконечном разнообразии Большой Дороги ничто не теряется.
— А тогда получается…
— Да, Маленький Медведь?
— Получается, что другой Таксист направляется по другим разветвлениям даже сейчас, во время нашего разговора. А значит, и другой Боб следует за ним?
— Таксист из Пекла посещает многие края, Маленький Медведь, и забирает с собой разных людей.
— А узнаем ли мы когда-нибудь их истории?
— Не раньше, чем ступим на Большую Дорогу, Маленький Медведь.
Как я уже сказал, оба гостя оказались толковыми и быстро овладели нашим языком. Я предоставил им несколько недель, чтобы оправились после странного появления в нашем мире и залечили синяки и ссадины.
Я подумал, что весной они захотят отправиться с нами на охоту.
Они сидели в уголке, занятые жарким разговором на своем языке. Таксист говорил спокойно и открыто, стараясь в чем-то убедить Боба. Тот отвечал резко и задиристо, явно не соглашаясь, и был очень расстроен.
Заметив меня, оба умолкли и перевели глаза на меня.
— Hi, Вождь! — сказал Таксист, пользуясь своим любимым словцом.
— Я подумал, что вы захотите принять участие в охоте.
— Да, — ответил Таксист. — Только, Вождь, мы не знай охоты. Ну, как охота. Как это сказать?
— Вы не знаете, как охотятся. Скажи так: я не знаю, как охотятся.
— Я не знаю, как охотятся.
— Хорошо. Не беспокойся. Вы люди смышленые. Я научу вас. Пойдемте со мной.
Я учил их тихо ступать, подкрадываться, заходя против ветра, ударять копьем, словом, всему, чему у нас учатся мальчишки.
Однако, привыкнув учить малышей, я был слегка озадачен отсутствием уважения ко мне как к учителю со стороны Боба. Не понимая моих наставлений, он, кажется, отпускал ехидные реплики на своем языке. Это явно смущало Таксиста, говорившего ему: «Тихо, ты. Слушай Вождя».
Через несколько недель оба узнали примерно столько, сколько должен знать подросток накануне своей первой охоты.
— Ну, Вождь, теперь готовы охота? — спросил меня в тот день Таксист.
Боб что-то сказал ему.
— По-моему, вы готовы, — сказал я. — Только поначалу не слишком усердствуйте и не рискуйте, пока не наберетесь опыта. Опробуем вас в охоте на бизона, потому что она не требует мастерства в стрельбе из лука или владении копьем, хотя и более опасна. Бизоны — это не безжалостные хищники, однако они такие громадные, и если их испугать, бросаются наутек, ничего не замечая под своими копытами.
— Ужас-то какой, — проговорил Боб задиристым тоном.
— Мы быть осторожный, Вождь. Надо учиться тащить свой собственный вес.
Таксист умел самым странным образом изложить свои мысли. Я даже не сразу понял, о чем он говорит. Он явно хотел сказать, что некоторые любят взять больше, чем отдают, и что сам он не принадлежит к таким людям. Впрочем, мне было ясно, почему такое пришло ему в голову.
Наконец весна явилась и в нашу долину. Запахи цветов и молодой травы наполняли воздух. Жизнь воскресала повсюду. Гуси, распевая свои песни, вновь пролетели над нашими охотничьими угодьями, вернулись и малиновки. Появилась на свет всякая новая пушистая малышня, и их родители вовсю занимались кормлением и обучением потомства.
Получив сообщение о небольшом стаде бизонов, приближавшемся с запада и находившемся уже в нескольких днях ходьбы от наших охотничьих земель, я объявил, что пора выступать на охоту, чтобы встретить стадо неподалеку от скал. Я всегда радовался, когда говорил слова, приводившие племя в предвкушение и восторг. Охотники занялись проверкой и переделкой оружия, дети — игрой в охоту; умелые мастерицы, знавшие все о приготовлении пищи и ее заготовке впрок, взволнованно трещали, обсуждая разные травы; дубильщики точили скребки и ножи, и повсюду звучали повествования о доблести и умении, проявленных на прежних охотах.
Боб стал более разговорчивым. Однажды утром, когда он отлучился из вигвама, я вышел следом за ним и, изображая случайную встречу, сказал:
— Боб, ты сегодня кажешься счастливым. Взволнован первой охотой?
— Наверное, Вождь. Боб скучает, он устал сидеть.
— А чем ты занимался в родном мире, Боб? Ты охотился?
Он ненадолго задумался.
— Нет, не охота, нет. Немного собирал, немного ремесленник, немного воин. Нет. Не знаю, как сказать.
— Ты менялся?
— А что это такое?
— У тебя есть нож, мне нужен нож. У меня есть мех, тебе нужен мех. Дать друг другу. — Заметив, что непроизвольно сбился на их примитивную речь, я поправился. — Обмен, это когда двое людей дают друг другу вещи, и у каждого есть то, что нужно иному человеку. Как говорит Шаман: «Мужчина выполнил свою роль наилучшим образом, когда каждый получил свое и каждая вещь нашла свое законное место». Он говорит, что обмен — это лучшее из того, на что способен человек, потому что так обогащается каждый, и все мы заботимся о нуждах другого.
— Гм. Не совсем, — сказал он, — но близко. Хорошо сменялся, больше получил. Боб очень хорош в обмен, хорошо торговал.
— Понимаю. Ты больше озабочен собственной выгодой, чем общим благополучием. Так?
— Правильно.
— Ты рассказывал об этом Шаману?
— Нет.
— Послушай, Боб. На охоте нужно будет во всяком поступке действовать вместе со всеми другими людьми; делать именно то, что тебе сказано. Охота — занятие сложное, и каждый должен правильно исполнить свою роль.
— Понимаю.
— Надеюсь на это. А ты знаешь, Боб, что на юге есть такие огромные ящерицы, которые откладывают яйца в грязь и уходят, забывая про них?
— Нет.
— А потом, когда первый детеныш выбирается из яйца, он остается на месте и поедает всех своих сестер и братьев, как только они появятся на свет. Эти ящерицы не умеют делать вигвамы, они не способны вместе охотиться, пользоваться орудиями, воспитывать детей, дружить, приручать коней и собак, вообще вести достойную жизнь, как это делаем мы.
