С тех пор как тода увидели первого англичанина на своей земле, прошло более ста лет. Кончила свое существование грозная «миссис Ост-Индская компания», ушли из Нилгири и английские солдаты. На базаре в Утакаманде тода узнали, что англичане больше не вернутся и что Индия — независимая страна. Слово «независимость» было новым для тода, но они поняли его смысл. Старейшины говорили, что до прихода белых сахибов тода были хозяевами своей земли и хозяевами своей судьбы. Теперь, наверно, вновь вернулись те времена. Племя ждало перемен. И они наступили.
Везде создавались различные организации. Они представляли петиции и меморандумы правительству. Местные общины требовали восстановления попранных колонизаторами прав. На племенном совете тода долго обсуждали эти перемены. И наконец решили создать свою организацию. Она называлась «Прогрессивный союз тода Нилгири». Пеликен, один из трех грамотных тода, стал его президентом. Но ни Пеликен, ни племенной совет не знали, что такое традиция. Они не имели представления о консерватизме административных чиновников. Они наивно полагали, что достаточно подачи петиции в коллекторат, чтобы получить права на собственную землю. У тода по-прежнему не было денег, и они были должны ростовщикам. Пеликен узнал, что в городе создаются кредитные кооперативные общества, которые избавляют от власти ростовщиков. Старейшины родов собрались на совет. Выяснилось, что племя может дать тысячу рупий, для того чтобы общество начало действовать. Сумма, скажем, небольшая. Но каждая семья при усилии могла дать не более пяти-шести рупий. Это усилие было сделано, но напрасно. Местные власти отказались в 1953 году зарегистрировать общество. Пеликену объяснили, что тода не имеют прав на землю, а поэтому никто не уверен, что они смогут возвратить выданную им в кредит сумму. Так кончилась борьба с ростовщиками, и вновь встал извечный вопрос о земле.
В 1955 году под угрозой оказались земли тода в Венлок-Дауне. Когда-то 19 тысяч акров в Венлок-Дауне принадлежали племени. Теперь у него там только 1500 акров. После 1947 года часть земель была отдана под колонии бывших политических заключенных, часть оказалась занятой Отделом скотоводства и Лесным департаментом. Но тем не менее Венлок-Даун остается основным районом расселения тода. Там живет около половины племени. В Венлок-Дауне расположены старейшие храмы тода, места погребения, загоны для священных буйволиц. И вот власти отказались признать права тода на Венлок-Даун. В указе, изданном правительством Мадраса в 1955 году, говорилось о том, что только земли вне Венлок-Дауна (около 1390 акров) могут быть закреплены за тода. Остальную территорию предложили тода освободить и переехать в район, отведенный для этой цели. Венлок-Даун был последним прибежищем племени. Его земля, храмы и погребения напоминали о предках и прародителях. Тода предстояло покинуть эти места. В мандах появились чиновники. Они хозяйским оком окидывали пастбища и что-то отмечали в конторских книгах. Старейшины объясняли чиновникам, что племя не может покинуть эту землю. Но чиновники не слушали старейшин и продолжали заниматься своим делом. И тогда миролюбию тода пришел конец. Они припомнили все те унижения и все то бесправие, которым подвергались долгие годы, они кричали на чиновников, и в воздух поднялись тяжелые посохи пастухов. Администрация ретировалась. Теперь предпочитали не ездить в манды. Пеликен подал очередную петицию правительству. На нее не ответили.
Президент Прогрессивного союза тода Нилгири посылал петиции в 1957 году, в 1958-м, 1959-м, 1960-м… Их читали на годовых конференциях по благосостоянию племен. Но дело от этого не менялось. Угроза, нависшая над Венлок-Дауном, продолжает оставаться. По-прежнему Лесной департамент хозяйничает на пастбищах тода. Все меньше и меньше становятся стада буйволов…
Но кое-что все же изменилось в жизни племени. Вымирание ему уже не грозит. Однако нищета, по-прежнему, остается уделом тода. Столкновение первобытного племени с современным миром наживы и эксплуатации привело к роковым последствиям. Племя стало добычей торговцев, ростовщиков, чиновников. Внешняя эксплуатация, которой подвергаются тода, привела к нарушению естественных закономерностей в развитии племени. Была задержана имущественная дифференциация, обусловливающая разложение родового строя. Этим в значительной степени объясняется сохранение родового строя тода до наших дней почти в неприкосновенности. Их социальная организация была единственной, которая могла в какой-то степени защитить племя от хищников и эксплуататоров, пришедших из незнакомого мира. Но в условиях капиталистического развития всей страны сохранение родового строя порождает ряд противоречий в самом племени, налагает печать на его психологию, в ряде случаев делает тода беспомощными в их безнадежной борьбе с миром эксплуатации и наживы. Этот мир отнял богатства у племени и обрек его на нищету.
Когда-то огромные стада тучных буйволов паслись па пастбищах Нилгири. Англичанин Хог в 1829 году писал, что у тода десять тысяч буйволов. Теперь их у тода не более двух с половиной тысяч. Простые буйволы находятся в собственности отдельных семей, священными буйволицами владеет сообща род или манд. Раньше священные буйволицы снабжали тода всем необходимым. До сих пор масло, сбитое из молока этих буйволиц, и сыворотка распределяются жрецом поровну между членами рода или манда. Но священных буйволиц осталось совсем немного. В Муллиманде, например, их всего шесть, в Инкиттиманде — три, в Епаршкадрманде — три, в Кишманде — две, и так далее. Доход от них невелик. Нередко все продукты, получаемые от священных буйволиц, приходится сбывать на рынке в Утакаманде. Основной доход тода — от простых буйволов. Почти каждая семья имеет их. Стада времен дедов и прадедов насчитывали сотни голов. Мне называли цифры в 500 и 800. Ныне несколько десятков — очень хорошо. Чтобы получить представление о распределении буйволов в племени, я взяла на выбор несколько мандов. В Тхидкораиманде живут две семьи. Одной принадлежит 15 буйволов, другой — 35. Синикен из Паголкодеманда владеет 50 буйволами. Его семья состоит из семи человек. Талапатери из Талапатериманда принадлежит 40 буйволов. У него жена и пять человек детей. У Мелкада из того же манда 30 буйволов. В Муллиманде самый бедный (Поршвик) имеет 15 буйволов, а самый богатый (Кутнарз) —30. В Епаршкадрманде живут два брата, и у каждого из них по 20 буйволов. У братьев Парана и Кушана из Тхавуткориманда тоже по 20 буйволов. В Инкиттиманде братья Тиленеш и Пенбутути имеют 60 буйволов. Нерону из Кишманда принадлежат 20 буйволов. Список можно было бы продолжить, но в этом нет необходимости. Самым зажиточным в этом районе оказался Кероджь. Ему и его сыну принадлежат 100 буйволов. Однако понятие зажиточности в племени весьма относительное.
Распределение, как мы видим, более или менее равномерное. Ну а что значат 15–40 буйволов для семьи, где пять-семь человек? Если большинство буйволиц дают молоко, это четыре-пять рупий в день. Этих денег хватает не на многое. Рис, чамай и овощи. И то не каждый день. Весной, когда буйволицы дают мало молока, тода голодают. В мандах нечего есть. Женщины скатывают маленькие серые шарики, чамай наполовину с травой, и дают их детям. А у многих не бывает и этих шариков. И тогда «на помощь» приходят рыночные торговцы и ростовщики. Стоит только раз попросить, и ты всю жизнь будешь приносить в лавку торговца или ростовщика буйволиное молоко и деньги, если они у тебя окажутся. Установить, сколько тода должны, невозможно. О своих долгах они имеют весьма смутное представление. Кредиторы также тщательно охраняют профессиональную тайну. Одно можно сказать: каждый тода должен кому-то на утакамандском рынке. По традиции сын продолжает выплачивать долги умершего отца. Я не знаю ни одного тода, который смог бы расплатиться с долгами при жизни. Только смерть освобождает его от них. Произвол и бесправие, царящие при этом, с трудом поддаются описанию. Стоит только полчаса побыть на рынке в Ути, чтобы стать свидетелем того, как обманывают тода. А иногда можно и не ходить на рынок.
Я ехала в автобусе по Майсурской дороге. На одной из остановок в машину влез Наждоць, брат Пеликена. Он втащил за собой большой бидон с молоком.
— Алтышша, амма? (Как поживаешь?) — приветствовал он меня.
— Хорошо, — ответила я по-тамильски. — Ты куда собрался?
Наждоць объяснил, что едет в чайную лавку, которая стоит на перекрестке, в двух милях отсюда. Он продаст в лавке молоко и купит рис в Утакаманде.
Минут через двадцать автобус остановился у чайной лавки. Наждоць спрыгнул и зашагал с бидоном к лавочнику. Лавочник, молодой парень с прицеливающимся взглядом, поманил Наждоця пальцем. Что произошло в лавке, я не видела. Через несколько мгновений оттуда появился Наждоць с пустым бидоном и растерянно остановился у автобуса.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я.
— Он не дал мне денег. Сказал: «Будешь возвращаться из Ути, возьмешь».
Но и на обратном пути Наждоць ничего не получил. Когда он возмутился, лавочник пригрозил ему, что вообще не будет покупать у него молоко.
— Разве это справедливо? — жаловался Наждоць. — Я приношу ему молоко каждый день, а он мне платит раз в три дня.
В последнее время у тода появились другие возможности сбывать молоко. С 1946 года в Утакаманде существует Кооперативное общество по снабжению молоком. С 1960 года в него стали привлекать тода. Для того чтобы стать членом общества, надо заплатить 25 рупий. Не у каждого тода есть такая сумма. Поэтому в обществе всего тридцать девять тода. Члены кооперации имеют ряд преимуществ. Они свободны от произвола рыночных торговцев и лавочников. Общество предоставляет своим членам кредит. Но все дело в том, что цена, которую платят в кооперативе за литр молока, ниже рыночной. Это заставляет многих тода, даже членов этой организации, сбывать часть молока на рынке. В обществе дают 8 анн за литр, а на рынке можно получить рупию, а иногда и больше. Каждый день тода сдают в общество около 475 литров молока. Его отправляют в Мадрас. Каждую неделю по вторникам у приземистого здания кооператива пестрят путукхули. В этот день тода получают деньги за проданное молоко. Расчет ведется строгий. Все записано. Каждый член имеет свой счет. В небольшой конторке рядом с цементированным прохладным залом, где хранится молоко, сидит молодой парень — клерк. Он раскрывает передо мной счетную книгу и старательно водит пальцем по строчкам.
