— Ах ты, блудник! — он топнул ногой и замахнулся своей знаменитой боевой дубинкой — убивать неверных настоящим оружием ему не позволял священнический сан: — Frater Сезар, ты позабыл для чего здесь?
От этого возгласа брат Сезар проснулся. Полоса солнечного света пробивалась сквозь занавес. За стеной шатра бряцали доспехи, блеяли овцы, кудахтали куры, и детский плач раздавался где-то рядом. Две недели назад, семнадцатого июня в Яффу прибыло шесть генуэзских судов с провиантом, и голод, терзавший крестоносцев с весны, отступил на короткое время. Вместе с провиантом в палестинскую глушь прибыли материалы и инструменты для строительства осадных орудий, оружие, дротики для баллист и болты для арбалетов, а главное — генуэзские плотники и инженеры. Их доставил в лагерь отряд из трехсот человек, под командованием Раймунда Пеле, отбивая по дороге нападки мавров. А также в целости и сохранности был привезен подарок византийского императора Алексия — чертежи осадных башен, по которым незамедлительно началось строительство. Работы для всех хватало.
Брат Сезар пошевелил губами, вспоминая обрывки приятного сна, и его лицо вдруг озарилось улыбкой. Он подскочил на тюфяке, яростно почесал искусанные блохами и вшами бока — слава Богу, ни одна из них не оказалась тифозной — именно вши не так давно отправили тысячи крестоносцев на тот свет. С криком:
— Радуйтесь, мне приснился епископ! — Сезар побежал к выходу, спотыкаясь о лежавших на полу братьев.
Весть о чудесном сне брата Сезара полетела от стоянки к стоянке. «Поддержка бедных, советник богатых» — пусть бестелесный, папский легат епископ Адемар де Монтейль был снова с войсками. А уже к полудню войсковой капеллан отец Раймунд Ажильский — тот самый, кто жаловался, что в Маарре турки бедны и их приходится долго мучить, в сопровождении счастливого брата Сезара стоял перед резиденцией предводителя южного лагеря крестоносцев.
Поднявшееся в зенит солнце утратило нежность и нестерпимо жгло, делая не раз обгоревшую кожу смуглой, как у сарацинов. Горячий воздух, нагревшийся от раскаленной земли, плавился и рябил, предметы в округе походили на миражи. Под заскорузлой от грязи монашеской робой ручейками тек пот, а укусы вездесущих вшей нещадно зудели. Кожаные тапочки то и дело скользили на камнях — идти нужно было в гору. Южный лагерь, под предводительством Раймунда Тулузского, раскинулся на горе Сион — полтысячи рыцарей на конях и до пяти тысяч пеших. Сам одноглазый граф Раймунд располагался с семьей в захваченном особняке рядом с церковью Пресвятой Девы. Говорят, до него там жил византийский священник-монах с матерью и сестрой. Но мало ли, до чего могут дойти хитрые сарацины! Человек в черной ризе с крестом на груди и женщины с ним были усечены мечом и свалены в яму за храмом. Туда же стянули убитых певчих и слуг, которые зачем-то перед смертью взывали к Деве Марии: «Парфенос! Теотокос Мариа!»
Вряд ли кто-нибудь из фанатичных французов в совершенстве знал византийский язык, а на раздумья не было времени — враг мог таиться за любым углом, в любом облике. Урбан II благословил убивать всех по ту сторону пролива Босфор.
Брат Сезар с капелланом остановились у дверей особняка, тяжело дыша и вытирая с лица мутные разводы пота. Язык прилипал к небу, а в горле застрял ком — воду выдавали по два-три стакана на день, а иногда всего по стакану. Страшно хотелось пить. Сорокоградусная жара убивала не хуже стрел сарацинов. Все помнят тот страшный день перехода по Фригийской пустыне, когда за сутки жара унесла жизни пятисот человек.
У входа в дом стояли стражники — два рыцаря, несмотря на палящее солнце облаченные в тяжелые доспехи. Чуть дальше, у коновязи, отдыхало еще несколько групп рыцарей в кольчугах и столько же вооруженных слуг. По чужим штандартам в руках знаменосцев можно было предположить, что у графа сегодня гости. Брат Сезар присмирел. Так близко к аристократам он оказался впервые. Вышедший из дверей рыцарь поклонился и кивнул в сторону дома:
— Я — шевалье Гуго де Пейен. Господин граф Раймунд изволит принять вас.
Брат Сезар совсем засмущался. Стесняясь своих всклоченных, забитых грязью волос и вонючей изодранной робы, он проследовал за рыцарем, кланяясь всем встречным.
Граф Раймунд сидел за столом, сколоченным их грубых досок и накрытым простой серпянкой. В зале и вправду находились гости. За столом присутствовали: незнакомый епископ и, как всегда великолепный, несмотря на усталость, Готфрид — герцог Лотарингии, он же граф де Бульон. Отряд Готфрида Бульонского укрепился напротив башни Давида и Яффских ворот — тех самых, через которые сотни лет с пальмовыми ветвями в руках свободно шли христиане. Сейчас же, из-за рвения крестоносцев, город был закрыт и укреплен.
Рыжебородый Готфрид приехал не один. За спиной герцога, бросая на Раймунда дерзкие взгляды, как тигр в клетке ходил сам Танкред — один из первых рыцарей, кто без ханжества и фальши дал понять, что его интересует только власть и нажива.
Вряд ли находился человек, кто в присутствии Танкреда де Отвиля чувствовал себя хорошо. Сельджуки считали, что в нем сидит шайтан, и возможно, были правы. Не было в Крестовых походах другой руки, что пролила больше крови, чем рука де Отвиля. Танкред убивал — убивал всех: турок, арабов, евреев, резал крестьян-христиан. Без разбору — мужчин, женщин, подростков или грудных детей. Говорят, в дни, когда не случалось убить человека, Танкред становился мрачен и зол. Современники считали его героем, ну, и разве что — наглецом. Это был тот самый Танкред, чей отряд разорил Вифлием и Тарс, тот самый Танкред, кто догнал, и за шиворот приволок обратно, дезертировавшего Пустынника Пьера. Тот самый Танкред — «именитый мужлан» как прозвали его византийцы, который нагло присел отдохнуть на трон императора Алексия. Тот самый, что с разгону атаковал Иерусалим, имея всего одну лестницу из осадных орудий. Тот самый, кто был в центре скандалов и бросил Раймонда, потому что граф де Бульон больше заплатил. Да, глава профессионального отряда — пятьсот рыцарей, не считая слуг, с именем Христа на губах торговал своей помощью.
