Князю Скалону была присвоена кличка «Номер 07» и в виде аванса ему вручили приличную сумму денег.
Герр Рикхерт, начальник Скалона, как вспоминал через 25 лет разоблаченный шпион, предупреждал его, что отныне он и душа его принадлежат не России, а Германии.
Пробравшийся в Россию через нейтральную страну, шпион подает прошение о том, что он, движимый высокопатриотическими чувствами, не может оставаться в стороне от борьбы с немцами. Вскоре князь Скалон назначается уполномоченным Земсоюза на юго-западном фронте. Не прошло и месяца, как он встречается в Петрограде с германским резидентом П. и передает ему данные о частях юго-западного фронта, оборонной промышленности и т. д.
Пользуясь связями в придворных и деловых кругах, титулованный шпион систематически передавал в немецкую разведку материалы, составлявшие государственную и военную тайну.
В конце 1917 года князь вернулся за границу. Герр Рикхерт занимал ответственный пост в Берлине. Он не забыл своего «крестника» и помог ему устроиться на работу.
С 1935 года князь — преподаватель «по русскому делу» в Н-ской школе разведки. Он прекрасно справляется со своей новой ролью и наставляет своих учеников, как вести шпионскую и диверсионную работу в Советском Союзе.
Когда гитлеровские банды напали на Советский Союз, князю стало не по себе. Он вспомнил о «Безобразовке» и захотел побывать «дома».
Долго просить начальство о работе в тылу Советского Союза матерому шпиону не пришлось. Его направили на один из участков восточного фронта, а затем перебросили на советскую территорию.
По вечерам Степан Иванович, нахлобучив на седеющую голову кепку, садился на крылечко. Он глядел на багряный небосклон, настороженно прислушивался к отдаленному грохоту орудий.
Когда кто-нибудь из военных, стоявших на квартире, выходил покурить, Степан Иванович подсаживался ближе, тяжело вздыхал.
— Как же так, красные бойцы, — заводил он разговор, — неужто в наши края немец придет?
Однажды ночью кто-то торопливо застучал подковами сапог по ступенькам. Отыскав в темноте двери, нетерпеливо рванул ее. Степан Иванович слышал, как пришедший шептался с его квартирантами. Потом бойцы быстро оделись, разобрали винтовки, гранаты и начали выходить.
Перед рассветом невдалеке загрохотали выстрелы, пулеметные очереди. Донесся сперва чуть слышный, затем все приближающийся рокот моторов. В мглистом рассвете Степан Иванович разглядел колонну серых машин.
На изгибе улицы передний танк, грузно завернув, загрохотал под самыми окнами; в шкафчике задребезжала посуда.
Танк резко затормозил, остановив длинную колонну. Чья-то рука откинула люк, из машины выпрыгнул немецкий офицер.
Степан Иванович засеменил к выходу.
Офицер молча, с брезгливой гримасой смотрел на старика, спешившего к нему с угодливыми поклонами.
— Вы кто есть? — строго спросил он приблизившегося старика. — Вы есть колхозник?
Степан Иванович мотал головой.
— Нет, какой там я колхозник? Я все расскажу вашей милости… Может, в дом войдете?
— Кто есть в этой деревня? — спросил офицер.
— Никого нет. Ушли. Я да старуха.
— Почему не ушел? — допытывался офицер, широко расставив ноги и подозрительно сверля глазками старика.
— Куда мне? От родного двора…
— Вы есть индивидуальный хозяин?
— Я не колхозник, — пробормотал старик. — Как перед богом.
Офицер отстегнул планшет, вытянул карту.
— Где есть мост? — снова спросил он. — Мне быстро надо мост.
— Провожу, — поспешно согласился предатель. — Только там мины, ваше благородие, — вполголоса сказал он, озираясь по сторонам. — Там красные бойцы в засаде.
Он еще раз оглянулся, шепотом сообщил:
— А в доме моем, в мезонине, наблюдатели ихние. Проволоку вчера тянули. Вы поинтересуйтесь, ваша милость…
…Бойцы, охранявшие минированный мост, успели сделать лишь несколько «выстрелов. Взрывы гранат, брошенных из соседних кустов, уничтожили всех. Кулак-предатель сумел скрытно подвести к ним фашистов.
Через несколько минут немецкие танки и колонна мотопехоты беспрепятственно устремились к разминированному мосту.
Офицер подлил в стакан водки, протянул Степану Ивановичу:
— Ты знаешь, какая переправа должна взлететь на воздух ночью. Мои солдаты проводят тебя сквозь линий фронта.
Нахлобучив кепку, Степан Иванович ковылял чуть приметной в зарослях леса тропинкой, останавливался, взглядывал на звезды и шагал дальше.
Движением плеч он поправил увесистую котомку, уверенно шагнул к сосне к вдруг ощутил, как дюжие руки схватили его за плечи.
Впереди поднялись с земли фигуры людей.
— Он? — спросил кто-то из темноты.
— Он самый.
Спрашивавший подошел ближе, нагнулся к его лицу.
— Узнаешь, Степан Иванович?
— Товарищ председатель колхоза? — прерывающимся голосом сказал предатель.
— Ну, спасибо, что узнал, — насмешливо проговорил человек. — Видели тебя, иуда, на мосту с немцами. Много получил?
Утром кулак был доставлен в красноармейскую часть. Партизаны несли его котомку, в которой лежала взрывчатка.
Огромный детина. Маленькие, бегающие по сторонам глазки. Показания дает стоя навытяжку. Руки по швам. И только оттопыренные мизинцы все время конвульсивно подергиваются.
— Ваше происхождение?
— Э-э… Из крестьян…
— Крестьяне разные бывают.
— Отец был землевладелец…
— Сколько у него было земли?
— Э-э… триста десятин…
Кроме того на отца работали десятки батраков, он имел хутор на Мелитопольщине. Октябрьская революция „выбила из седла“ этого панского выродка. Ему было поэтому все равно, в чьих рядах воевать, — лишь бы против советской власти.
Когда Красная Армия опрокинула белогвардейскую свору в Черное море, среди бежавших в Константинополь был и он — Крохмаль.
Двадцать лет провел он в эмиграции. Последние годы в Бухаресте. Там при помощи своего земляка — бывшего полицейского пристава — Крохмаль спелся с германской разведкой.
— Поедете на работу в Германию, — заявил ему вербовщик.
Это было в июне, незадолго до разбойного нападения Германии на Советский Союз.
Второй подсудимый — Тарасенко, которого Крохмаль называет не иначе, как „коллега“, попал сюда примерно теми же путями. Кулацкий выродок, заклятый враг советской власти, Тарасенко, находясь в эмиграции, также дожидался все эти годы подходящего момента, чтоб выместить свою злобу против советского народа.
Встретились Крохмаль и Тарасенко в Штеттине, когда оба уже находились в услужении у немецкой разведки. С тех пор они действовали совместно.
Перед тем, как их должны были перебросить в СССР, шпионы некоторое время провели в Германии. Затем их направили на фронт, где причислили к обозу одной немецкой воинской части. По мере того, как часть передвигалась, передвигались и шпионы. Время от времени их засылали в качестве провокаторов в лагери военнопленных. Выдавая себя за советских граждан, якобы тоже задержанных немцами, Крохмаль и Тарасенко должны были стремиться войти в доверие обитателей лагеря и выведать от них все, что можно о Красной Армии.
— Но ничего нам узнать так и не удалось, — сокрушенно говорит Крохмаль. — Пленные нас сторонились и ничего нам не рассказывали.
Однажды на рассвете шпионов вызвали в штаб. Это было уже в занятом немцами Минске.
— Вот что, — заявил им германский офицер, — хватит шататься без дела. Завтра мы перебросим вас через фронт.
Шпионам выдали советские паспорта и велели хорошенько запомнить свои новые имена, отчества и фамилии. Их переодели в крестьянское платье, посадили на подводу, груженную разным домашним скарбом.
— Поедете под видом беженцев. Конечная ваша цель — добраться до Москвы. Хорошенько разузнайте дислокацию воинских частей, а также их наименование и номера. Вы должны разведать расположение складов продовольствия, амуниции и боеприпасов. Особое внимание обратите на движение воинских эшелонов с московских вокзалов.
Кроме того шпионы должны были ходить по Москве, прислушиваться к разговорам на улице, в трамваях, в общественных местах. Их обязали также вступать в разговоры с прохожими, используя это для распространения всяких панических слухов.
Перед самым отъездом в советский тыл Крохмаля и Тарасенко свели с двумя другими шпионами.
— Эти проберутся в Москву иными путями. Запомните хорошенько друг друга, — приказал офицер. — В Москве вам надо обязательно встретиться.
Тут же было обусловлено место встречи — у определенного дома на одной из московских улиц.
— Если в пути вас будут спрашивать, попадались ли вам немецкие войска, — напутствовал в заключение офицер, — обязательно отвечайте утвердительно.
Кроме того, находясь в прифронтовой полосе, шпионы должны были распространять слухи о том, что немцы не причиняют советскому населению никакого зла.
Выполнить эту обширную шпионскую „программу“ Крохмалю и Тарасенко не пришлось. Вскоре после того, как они пробрались через линию фронта, шпионы были задержаны и разоблачены.
Военный трибунал приговорил немецко-фашистских шпионов к расстрелу.
Степан Червяков колебался недолго — они знал, что отец его был арестован органами советской власти за работу на немцев. И Червяков решил перейти фронт. Это было в июле. Теперь он пойман, изобличен и, опустив голову, рассказывает мерзкую историю своего предательства.
— Немцы задержали меня в конце июля, — рассказывает шпион, — и под конвоем отправили в Клеховские мхи, где стоял их штаб. Там я пробыл 25 дней. Здесь было нас несколько человек, завербованных для работы в немецкой разведке. Верховодил нами один старик, бывший кулак, шесть лет просидевший в тюрьме. Среди нас были дети раскулаченных и репрессированных. Были и такие, которые согласились стать немецкими разведчиками под прямой угрозой расстрела. Разведывательной школой, в которой мы обучались, руководил немецкий лейтенант.
Шныряя по сторонам воровскими глазами, Червяков нехотя рассказывает о занятиях в шпионской школе: они изучали винтовку, автомат, пулеметы, гранаты, подрывное дело, сигнализацию, обучались пуску ракет, передвижению ночью. Учились они и меткой стрельбе. Об этой отрасли обучения Червяков рассказывает о особой неохотой. Но, припертый к стене неопровержимыми уликами, он вынужден процедить сквозь зубы:
