Я и не мечтал когда-нибудь стать командиром полка, когда в декабре 1908 года оказался в 1-м батальоне в Пешаваре на северо-западной границе Индии. Мне тогда исполнился двадцать один год, и я был старше большинства вновь зачисленных младших офицеров. Причина состояла в том, что вследствие собственного безделья я дольше других оставался в школе и попал в Сандхерст, когда мне уже перевалило за девятнадцать, а потом провел в Сандхерсте лишних шесть месяцев по той же причине. Дважды я почти терпел фиаско, и дважды меня спасали удача и верные друзья.
Возможно, тогда я не отдавал себе отчета в собственной удаче. Я происходил из хорошей семьи, и мои родители дали мне лучшее образование, какое могли себе позволить; у них не было свободных средств на предметы роскоши, и мы, дети, смолоду познали цену деньгам. Я не жаловался, что родители не предоставили мне содержания, когда я окончил Сандхерст и поступил в армию; юноше полезно самому обеспечивать себя с самого начала самостоятельной жизни. Мой собственный сын получил образование в первоклассной школе в Винчестере, затем в Тринити-колледже в Кембриджском университете, но между нами изначально существовал договор, что после окончания Кембриджа он будет жить на собственные заработки, — и он справился без какой-либо финансовой помощи с моей стороны. [21]
С момента моего поступления на военную службу в 1908 году и по сей день я никогда не имел других денег, кроме тех, что зарабатывал. И я никогда не жалел об этом. Впоследствии, когда я был начальником Имперского генерального штаба при правительстве социалистов и непосредственно работал с моими политическими руководителями в Уайтхолле, я иногда напоминал об этом факте министрам-лейбористам, когда мне казалось, что они считают меня одним из «праздных богачей». Они знали, что я не был праздным; однако мне приходилось убеждать их в том, что я не был и богачом.
Жизнь в британской армии перед Первой мировой войной сильно отличалась от теперешней, приходилось соблюдать традиции. Когда я в первый раз вошел в помещение офицерского клуба-столовой моего полка в Пешаваре, там находился один из офицеров. Он тут же проговорил «Давайте выпьем!» и позвонил в колокольчик официанту. На индийской границе стояла середина зимы, было довольно холодно, и я вовсе не чувствовал жажды. Однако два виски с содовой появились, и деваться было некуда, пришлось выпить. Так я впервые в жизни попробовал алкоголь.
Всем вновь прибывшим офицерам следовало нанести визиты в каждую часть гарнизона и оставить карточки в офицерских клубах. Везде предлагалось выпить, а мне объяснили, что отказываться нельзя, нельзя также заказывать лимонный сквош или слабоалкогольный напиток. За день таких визитов молодой офицер крепко набирался, и его быстро приучали к выпивке. С тех пор я испытываю отвращение к алкоголю.
Я хорошо помню свою первую встречу со старшим субалтерн-офицером[5] нашего батальона. В те дни эта должность являлась весьма значимой, теперь она утратила прежний престиж.
Среди других его важных внушений нам, вновь прибывшим младшим офицерам, было то, что за вечерней трапезой в клубе мы никогда не должны просить официанта принести что-либо выпить, пока не подадут рыбу. Прежде мне никогда не приходилось бывать на обедах, где кроме основного мясного блюда подают и рыбное, поэтому я с нетерпением ожидал, что же будет. Вечерний [22] обед в офицерском клубе оказался впечатляющей церемонией. Избиравшиеся на неделю президент и вице-президент сидели на противоположных концах длинного стола, сервированного полковым серебром. Оба руководителя не имели права подняться и выйти из-за стола, пока этого не сделает последний офицер, и я часто допоздна одиноко сидел в кресле вице-президента, пока два пожилых майора на президентском конце стола беседовали за портвейном. Иногда президент добродушно разрешал молодому вице-президенту не ждать, однако такое случалось весьма редко; считалось, что начинающих офицеров нужно учить строго соблюдать традиции. Вероятно, это было мне полезно, однако тогда я так не думал.
За завтраком в клубе никто не разговаривал. Некоторые старшие офицеры в это время дня чувствовали себя неважно. Один пожилой майор отказывался садиться за общий стол, вместо этого он один сидел за маленьким столом в углу комнаты, повернувшись лицом к стене и спиной к остальным офицерам. Другой старший офицер все хотел жениться. Когда он обнаруживал подходящую даму, то тратил на ухаживание разумную, с его точки зрения, сумму — до 100 фунтов. Если сумма заканчивалась, а сопротивление дамы еще не было сломлено, он переносил свои амурные действия на другой объект.
Транспорт нашего батальона составляли мулы и ослы, а поскольку я ничего о них не знал, меня послали подучиться. В конце курса обучения проходил устный экзамен, который принимал внешний экзаменатор. Так как в Пешаварском гарнизоне не оказалось соответствующего специалиста, экзаменатора прислали из Центральной Индии. По всей вероятности, он очень давно находился в этой стране, его лицо стало похоже на бутылку портвейна. Он выглядел так, словно жил исключительно на спиртном, тем не менее его считали главным знатоком во всем, что касалось мулов.
Я пришел сдавать устный экзамен этому странноватому человеку. Он уставился на меня одним налитым кровью глазом и проговорил: «Вопрос первый: сколько раз в сутки мул опорожняет кишечник?»
Такого вопроса я не ожидал, к тому же тогда мне казалось, что подобная проблема не заслуживает какого-либо серьезного внимания со стороны честолюбивого молодого офицера, который [23] стремится овладеть своей профессией. Однако я заблуждался, это имело значение. Повисла неловкая пауза. Все мое будущее висело на волоске: я надеялся, что в один прекрасный день стану майором с такой же «короной» на плече, как у него, а теперь все рушилось. Пока эти животные терпеливо стояли на жарком солнце, я в отчаянии прокручивал в памяти их образ жизни. Сколько раз? Может, три раза утром и три днем? А ночью скорее мочевой пузырь, чем кишечник?
