Майор Холмов (тогда ещё он был капитаном) и сержант Поздеев вернулись домой в ясные, погожие, дни сентября 1945 года. Тогда Юра и Данко были ещё малышами и ходили, — правда, последний год — в детский сад. Майор вместе с сыном пришёл в гости к бывшему сержанту, и два боевых товарища сидели; вспоминая войну и напевая солдатские песни. В комнате было сумеречно, огня не зажигали, и в уютном полумраке хорошо было сидеть в углу, прижавшись друг к другу, и слушать беседу отцов.
— Я тоже буду военным, — сказал тогда Юре Данко.
Он сказал это тихо, шепотом, но его услыхали, и отец ответил:
— Едва ли, сынок. Мы постараемся, чтобы войны больше не было..
А Юрин отец хлопнул ладонью по столу и сказал:
— Войну — к чертям!.. Но готовыми к ней, курносые, надо быть.
С тех пор прошло почти семь лет, однако дружба майора и слесаря-лекальщика не ослабела, и это было приятно не только им, но и их сыновьям.
А самое главное и большое, что было общего между этими пареньками, — любовь к своей стране.
Это священное чувство. Оно появляется в человеке вместе с ощущением жизни, вместе с любовью к матери, с первыми, ещё неверными шагами по земле. Ещё не зная толком, что такое Родина, ты бродишь по её садам, вдыхаешь аромат её цветов, любуешься красками её неба. Неусыпным стражем и заботливой нянькой стоит она над твоим изголовьем, когда ты спишь, а наутро она же распахивает перед тобой дверь одного из своих бесчисленных детских садов. И в твоё маленькое сердце входит большое чувство, которое жило ещё в твоих дедах и прадедах, которое вело на бой богатырей Александра Невского и гвардейцев Суворова.
А потом ты узнаёшь, что такое Советский Союз, и, хотя тебе ещё трудно понять и кажется просто бессмысленным и диким, что есть на свете другой, изуверский, капиталистический строй, — великая гордость за свою первую в мире свободную, счастливую Родину наполняет твою душу. Это чувство с годами растёт и крепнет, оно становится в жизни главным. И когда ты делаешь что-нибудь хорошее, большое, ты делаешь это с думой о Родине. Ведь так: если приятно сделать что-то хорошее для мамы, то вдвойне приятнее, если это будет хорошим и для мамы, и для твоих товарищей. Но дело это будет в сто раз приятнее и радостнее, если оно будет хорошим и для мамы, для товарищей, и для великой твоей и прекрасной страны — Родины.
Люди, которые жарко любят Родину и преданы ей, называются патриотами.
Однажды — это было, когда расцвели в Новоуральске недавно появившиеся яблоневые сады и над крышами висло первое летнее марево, когда особенно близкими казались обступившие город горы, — приятели разговорились о том, как привольно и красиво в родном краю, и Юра сказал:
— А ведь мы с тобой, Данко, патриоты. Верно? — И румянец, вспыхнувший от гордости, покрыл его скуластые рыжеватые щёки.
— Ещё бы! — воскликнул Данко. — А наши отцы! Да все вокруг!..
— И знаешь… Вот я тебе не говорил, а скажу. Ведь если мне удастся построить ракетоплан, то… Ну, понимаешь?.. Ведь вся страна будет рада. Верно?
— Юр, это будет здорово! — Данко склонился к нему, обдав своим сильным тёплым дыханием. — Это будет для страны подарок куда получше, чем мои плавания. Конечно, и плавания… Ведь это тоже нужно для страны…
Это был хороший, сердечный разговор. Он очень сблизил их…
Итак, друзья сидели и молча мечтали. Молчали и другие члены звена. Первым нарушил тишину Саша.
— Ну ладно, — сказал он. — Скалистый, так Скалистый! А зачем носы вешать?
— Известно, у тебя всегда нос кверху глядит, — усмехаясь, отозвался Петя.
— Я и тебе могу подправить. Хочешь?
— Саш, — негромко окрикнул звеньевой, — не зарывайся…
Петя вдруг повернулся к вожаку и, словно продолжая неоконченный разговор, сказал:
— Нет, верно, Данко, кто тебя дёрнул за язык согласиться на Скалистый? Если бы ты стоял на своём, как решили, — тогда бы получилось дружно и совет отряда решил бы по-нашему.
Сеня ухмыльнулся:
— Я ж говорю: струсил.
— Сеня, ты лучше помолчи! Тебе ведь всё равно, где кашу есть — на Медвежьем или на Скалистом.
— Не твою ем — не указывай.
— Испортил Данко всё дело.
— Вот ты с Семёном всё портишь.
— Я порчу?! Чижики!
— Ты, пичуга!
— А ну повтори!..
— Долго будете ругаться? — Данко поднялся из-за валуна. — Как первоклашки. Можно же рассудить по-пионерски. Конечно, на Медвежьем интересно. И я первый предложил забраться туда. А всё равно Ася Васильевна права. Вот я сидел сейчас и мечтал. Будто я уже капитан и собираюсь в поход. Очень хочется поехать на Камчатку, посмотреть на вулканы. А мне говорят: «Вот тебе задание: доставить груз в Архангельск». Ты бы, Сеня, как сделал?.. Что молчишь? Да, конечно, ты поехал бы в Архангельск. И я. И все мы.
— Это другое дело, — сказал Петя. — Это ты бы работал, уже взрослый…
— А тебе всё хочется быть маленьким? — повернулся к нему Юра. — Взрослым стать не хочется?
— Почему не хочется? Но вот когда стану им… тогда и стану…
— А вот ты уже стал. Представь такое. — Данко сел рядом с Петей. — Ты уже зоолог. С бородой. — Петя пощупал подбородок и хмыкнул. — И хочется тебе поехать в тайгу, наблюдать за птицами, за зверьём. А тебя президент Академии наук вызывает и говорит: «Уважаемый профессор Силкин»… Ты, Сашка, не смейся… «Мы думаем послать вас в алтайские степи. Там проводятся работы по лесонасаждению, и надо бы развести птиц». Или там ещё куда-нибудь, в пустыню. Отказался бы?
— Дурак я, что ли?
— Конечно, нет. Ты же профессор! — Саша надулся и погладил на груди воображаемую бороду. — Удивительно! Да?
— А ну вас! Чижики…
— На Скалистом тоже интересно, — сказал молчавший до сих пор Ваня. — А главное — мы для всех будем его изучать. Как настоящие исследователи.
— Ваня, ты ж у нас самый умный! — Данко сграбастал его, поднял и закружил. — Академик!
— Пусти! У тебя лапы, как у медведя…
Затрубил горн. Сеня насторожился:
— На ужин?
— Это не для всех. Это только для профессоров и академиков. Ясненько?..
Отправились на ужин. И по дороге, уже у самого лагеря, Петя сказал:
— А всё равно это плохо — что мы не на Медвежий отправимся, а на Скалистый.
— Нет, хорошо! — упрямо возразил Данко.
К столовой они подошли молча.
Наутро уже весь лагерь знал об экспедиции на остров Скалистый. И первый, и второй отряды, и даже малыши начали готовиться к ней. Был срочно создан топографический кружок. Ему предстояло в будущем составить подробную карту острова. Затем появился кружок геологов. В кружке натуралистов создали две секции — зоологическую и ботаническую. Была организована специальная бригада, чтобы шить мешочки для образцов минералов.
В лагерной кухне начали было варить клей, но тётя Глаша, старшая повариха, заявила, что кухня — это кухня, а не клееварня. А клей был очень нужен для гербарных папок. На кухне нельзя? Что ж, пионеры всегда найдут выход! На то они и пионеры. И стали клей варить на костре. Получилось ещё лучше: горьковатый смолистый запах дыма стлался по лагерю, навевая думы о кострах настоящих, походных, о неведомых далях и славных подвигах.
В общем дел оказалось очень много.
А больше всего было их, конечно, у Маши Сизовой. Она записалась сразу во все кружки. Записаться-то было не трудно, а вот посещать все занятия оказалось просто невозможным.
Маша приходила на лужайку, где располагались ботаники, и сначала энергично принималась за дело. Но скоро её начинала мучить мысль о том, что необходимо же заняться и геологией. Тогда, чтобы оправдаться перед подругами, она начинала рассуждать о том, как это важно — исследовать остров Скалистый и как много нужно для этого знать:
