Гипотезу Лоллиса подтверждает сам Колумб. 21 декабря 1492 года в дневнике своего первого плавания к берегам Нового Света он записал: «Я хожу по морю 23 года и не покидал его никогда на срок, достойный упоминания»[8].
1492–23=1469. Дата приемлемая, она не противоречит гипотезе Лоллиса. И в пользу этой гипотезы говорят кое-какие косвенные соображения. Если допустить, что опыт вождения кораблей Колумб приобрел только в годы своего пребывания в Португалии, то не так легко будет объяснить, где он обучился приемам каботажного плавания. Ведь португальцы ходили в открытых морях, и именно в таких экспедициях участвовал Колумб, живя в Португалии. А между тем, скитаясь в водах Нового Света, он во всем блеске проявил «каботажные» навыки, месяцами курсируя вдоль опаснейших берегов Кубы, Эспаньолы и Центральноамериканского перешейка.
Вполне возможно поэтому, что три-четыре года хождений в Лигурийском море дали ему не меньше, чем дальние вояжи к берегам Гвинеи и островам в Северной Атлантике. А Лигурийское море буквально кишело каботажными судами, и их капитанам всегда требовались люди. Колумбу же отцу и Колумбу-сыну участие в прибрежных рейсах сулило немалые выгоды.
Таковы факты, таковы их истолкования. Однако ни документы, ни заманчивые гипотезы не дают ответа на самый существенный вопрос: по каким причинам Христофор Колумб покинул сан-стефанское предместье и ту сферу деятельности, в которой, как белки в колесе, кружились его предки, родичи и соседи. Мы вынуждены ответить словами самого Колумба: «В раннем детстве вступил я в море и продолжаю плавать в нем и поныне, и таково призвание всякого, кто упорно желает познать тайны сего мира».
Но эти прекрасные слова были сказаны спустя тридцать лет после того, как их автор ушел в море. Кое-какие «тайны сего мира» он за это время успел познать и успел приобрести вкус к дальнейшему их познанию. А в 1470 или 1473 году душу его вряд ли обуревали подобные стремления. Пройдет еще десять долгих лет, прежде чем в ею сознании прорежутся первые контуры великого проекта плавания к берегам Дальней Азии западным путем. Только пять-шесть лет спустя он впервые окажется по ту сторону Геркулесовых столпов, да и путь из Генуи в Лиссабон он пройдет отнюдь не в качестве флотоводца.
Таласса. Виноцветное море. Таким оно виделось Гомеру. Но в крутую излучину генуэзского берега вписано было Маре ди аффаре — Деловое море. Из мутно-зеленых вод гавани рос сухой лес мачт, перекрестьями рей они тянулись к небу, корнями уходили в темные корабельные чрева.
Хлеб, сукна, пряности, шелк, вино, мясо, рыба, соль, шерсть, оливковое масло, квасцы, хлопок, рис, сахар, индиго, перец во вьюках, разные товары в бочках, ящиках, мешках, бутылях наполняли эти чрева.
Шаткие сходни плясали под ногами грузчиков, товары нагружались и разгружались, счет им велся на кантары, мины, штуки, связки, кипы.
Тайн не было. Были коносаменты, счета, накладные, были описи грузов. Были реестры барышей и убытков. Было Дело.
Путь в истинную Талассу, в безбрежье Море-Океана лежал через генуэзскую гавань. А дорога туда из западных ворот сан-стефанского предместья вела через Старую Геную.
И не случайно именно о ней, о Старой Генуе, а не о ее сан-стефанской окраине Колумб вспомнит в своих завещаниях. Трижды изменял он свою волю, трижды нотариусы скрепляли своими подписями волеизъявление высокого клиента, и всякий раз генуэзские параграфы этих деловых документов бывали выдержаны в весьма лирических тонах.
В 1498 году в свидетельстве об установлении майората в пользу своего старшего сына Колумб требовал от него «постоянно содержать в городе Генуе особу нашего рода, имеющего дом и жену, таким образом, чтобы оная особа могла вести вполне достойный образ жизни в городе, где был рожден он и откуда вышел в мир» (54, 240). (Выделено автором — Я. С.)
А ниже он вменял в обязанность своему наследнику «всегда и во всем споспешествовать благу и чести Генуэзской республики».
За день до смерти, 19 мая 1506 года, Колумб отказал значительные суммы денег наследникам и потомкам тех генуэзских деловых людей, которые ему покровительствовали в былые времена (54, 252).
Что же собой представляла эта Старая Генуя и каким образом был с ней связан в юные годы Христофор Колумб?
Дом Колумба стоял у ворот Сан-Андреа, западного окна Сан-Стефано, прорубленного в Старой стене. А по ту сторону этой стены, в тесных ее обводах, сжата была Старая Генуя.
Площадь этого древнего городского ядра была 53 гектара, и на этом ничтожном клочке земли проживало свыше шестидесяти тысяч человек[9].
Плотность населения чудовищная. Раз в восемь больше, чем в средневековом Париже, раз в тринадцать больше, чем в Москве Ивана III.
В наши дни эталоном городской скученности считается Манхаттан — старая, островная часть Нью-Йорка с ее бесчисленными небоскребами. Но в Манхаттане на один квадратный километр приходится 22 тысячи жителей, в Старой же Генуе эта цифра была впятеро выше!
Испанский путешественник Перо Тафур, посетивший Геную в 1435 году, писал: «Сей город уцепился за крайне скудную гору, нависшую над морем, и все дома, не говоря уже о башнях, здесь четырех- и пятиэтажные, а есть и более высокие, улицы же донельзя узкие, равно как и городские ворота» (120, 12–13).
