Кое-какие деньги у него были, были и кое-какие планы. Правда, тут следовало основательно все обмозговать, потому что риск велик и опыта никакого, но зато в случае удачи у него появится дело, которым он будет заниматься не за бабки, вернее, не только за бабки, и уж точно не за страх, а за совесть. Свое дело!

Настроение было превосходным. Выйдя из метро на Невский, он купил мороженое и с удовольствием его съел, разглядывая выставленные в витрине газетного киоска обложки глянцевых журналов. Кое-какие из представленных на них девиц показались симпатичными, но большинство слишком напарафиненными, шестой номер, не меньше.

После мороженого самое то — покурить. Так, покуривая, Андрей зашагал по тротуару, радуясь весне и вообще… радуясь.

— Что же вы делаете, сволочи?

Кричала женщина — бедно одетая, в каком-то немыслимом платке, в разбитых, потерявших форму туфлях. Кричала, но не вмешивалась. Никто не вмешивался, не возмущался, привыкли, смирились, устали. Лица людей были точно из гипса — белыми и застывшими.

— Отстаньте от него! — надрывалась женщина, судорожно сжимая ручку зонтика.

Стайка беспризорников не обращала на нее внимания. Они были за оградой сквера и, хотя решетка была не больше метра высотой, чувствовали себя в безопасности. Пацаны гоготали, выхватывали из-под кустов боярышника комья земли и швыряли их в парня в пятнистой куртке, некогда доступной лишь военным, а в последние годы ставшей любимой немаркой униформой для миллионов работяг. Парень сидел за столиком с товаром-мелочевкой, закрывал лицо руками и даже не пытался встать.

Один из комков угодил в грудь, парень невольно опустил руку и тут же другой комок попал ему в голову.

Это Андрей увидел уже на бегу. Он перепрыгнул через ограду и кинулся к мальчишкам. Те бросились врассыпную. Двое из них заложили вираж, подскочили к столику и перевернули его. Похватав что-то из рассыпавшегося по мокрому асфальту товара, звереныши, петляя, помчались по улице.

Андрей направился к парню.

— Что же ты ворон ловишь?.. — начал он и замолчал.

Парень сидел в инвалидной коляске — кресле с подножкой и большими велосипедными колесами по бокам.

— Здравствуй, Андрей.

— Сашка? — он не узнавал друга, боялся узнать. — Ты… ты что здесь делаешь?

Тонкие губы скривились в подобии усмешки:

— Работаю. Товар помоги собрать.

Андрей поставил столик и стал складывать на него ручки, фломастеры, карандаши, блокноты, колечки скотча, прочую канцелярскую дребедень. Многое было испачкано, кое-что безнадежно испорчено.

— Попал, — тихо сказал Сашка. — Круто попал.

— Ты о чем? — не понял Андрей и потеребил себя за изувеченное ухо, появилась у него после ранения такая привычка. — Ладно, это потом. Ты вообще — как?

— Разве не видишь?

— Вижу, — потерянно проговорил Андрей. — Но когда? Как? Ты почему не звонил?

— Так ведь и ты не звонил.

На это сказать Андрею было нечего. Да, не звонил. И даже не вспоминал. Он старался не вспоминать ту войну. Он хотел забыть, все забыть, чтобы вытравить в себе злость и обиду. Ведь он тогда еще во что-то верил. В идеалы! В светлое будущее, мать его! А его взяли и лишили веры — запросто, кровью и болью. Сашка был частью прошлого, свидетелем прежней наивности Андрея, а свидетелей собственной дурости никто не любит. Поэтому Сашка должен был остаться в прошлом.

Но он вернулся.

— Брось, Андрей. Я понимаю: закрутился, завертелся. Да и чем бы ты помог? Добрым словом? Это ни к чему. Меня жалеть не надо!

— Не в жалости дело.

— А в чем?

Андрей не успел ответить.

— Обнаглел, да? Пьяный, да? Совсем нас не уважаешь, да?

Невысокий кавказец — ну ясно, кавказец, ему ли, Андрею, не узнать кавказца? — вдруг оказавшийся рядом с ними, с возмущением взирал то на неприглядную пеструю груду на столике, то на Сашку. И говорил, говорил:

— Мы тебе работу дали. Мы деньги платили! А ты водку пить, да?

— Это мальчишки.

— Знать не хочу ни про каких мальчишек. Товар денег стоит, да? Товар брал ты, да? Ты за него и заплатишь!

— Это твой хозяин? — спросил Андрей, только теперь сообразив, что Сашка имел в виду, сказав, что он «попал».

— А ты кто такой? — повернулся к Андрею кавказец. — Тебе чего надо? Тут наши дела. Ты своей дорогой иди. Лучше будет. Да?

— Нет. — Андрей схватил кавказца за отворот куртки и притянул к себе, дыхнул жарко в лицо: — Слушай, Алик…

— Я не Алик.

— Слушай, Алик, — повторил Андрей. — Если ты посмеешь еще раз повысить голос на моего друга, я за себя не ручаюсь. Доступно объясняю?

Кавказец побагровел.

— А теперь давай без ора, воплей и соплей. Что он тебе должен?

— Деньги.

— Ясно, что деньги. Сколько?

— Пусть он сам скажет, — кавказец указал пальцем в сторону Сашки.

Андрей приподнял вопросительно брови.

— Посчитать надо, — неуверенно произнес друг.

— Посчитай. И ты, Алик, ему поможешь. — Он встряхнул кавказца так, что у того клацнули зубы. — Считай! А я погляжу.

Минут десять кавказец и Андрей перебирали товар. Наконец цена была оглашена.

— Я отработаю, — сказал Сашка.

— Конечно, — блеснул опаловыми глазами кавказец. — День, два… Мы что, не люди? Мы понимаем.

— Отработки не будет, — отрезал Андрей, доставая кошелек.

— Не надо, — попросил Сашка, но Андрей уже отсчитывал купюры. Протянул их кавказцу:

— Держи. Здесь больше. Чтобы без претензий.

Кавказец схватил деньги, профессионально быстро пролистнул их:

— Хороший друг в беде не оставит. Друг он тебе, да?

Кавказец смотрел на Сашку. Смотрел на Сашку и Андрей.

— Да, — сказал, — друг.

Андрей облегченно засмеялся:

— Ну, пошли, Санек.

— Тогда уж покатили.

— Куда? — опешил кавказец. — А товар?

Андрей посерьезнел:

— Ты при нем останешься. Целее будет, да? Хорошей торговли. Пока, Алик.

— Я не Алик.

— А мне без разницы.

Когда они были уже метрах в двадцати, Сашка сказал:

— Зря ты так. Мне работа нужна.

— Будет тебе работа. Ты море любишь?

— Море? — Сашка остановил коляску. — Люблю.

— Вот я и говорю, будет тебе работа.

Настроение возвращалось. Потрясающее настроение! Оно уже почти вернулось.

Пушка на берегу ударила во второй раз.

Разрезая волны, следующая группа яхт устремилась к стартовой линии. Чудо как хороши! Особенно лодка японца Тодзиро Миури «Яблоко солнца»: охряно-желтый корпус с алой полосой у ватерлинии, паруса с розоватым отливом. Прямо-таки произведение искусства! Умеют делать.