…Васин до посадки жил в Тишинском переулке, недалеко от Белорусского вокзала. Переулок по некрутой горке сбегал к рынку. Васин жил в одном из домов, построенных в конце двадцатых годов в стиле нищенского конструктивизма. Захламленный двор, занюханный подъезд, зашарканная лестница. На третьем этаже Роман обнаружил квартиру номер двадцать три. Следуя указаниям, изложенным на грязной картонке, дважды позвонил. Дверь открыл маленький корявый мужичонка в ватнике и ушанке. Оценив экипировку хозяина, Казарян вежливо осведомился:
— А что, в квартире очень холодно?
— Нет, — удивился мужичонка.
— Гора с плеч. Тогда зовите в гости, Васин.
— А я уходить собрался, — возразил тот негостеприимно.
— Придется отложить. Я из МУРа. Оперуполномоченный Казарян. Вот удостоверение. — Роман был сугубо официален. Щелчком захлопнув удостоверение, предложил безапелляционно:
— Пройдемте в ваши апартаменты.
В убого обставленной комнате Роман снял кепку, сел без приглашения на продавленный диван. Васин обреченно стащил с головы ушанку и примостился на венском стуле.
— Давно в Москву прибыли? — задал первый вопрос Казарян.
— Вчерась.
— Что ж так задержались?
— Попробуй на поезд сесть. Уголовниками все было забито.
Роман спросил насмешливо:
— А вы не уголовник?
— Я дурак.
— Ну, вам виднее. С однодельцами еще не встречались?
— А зачем?
— По старой, так сказать, дружбе. По общности интересов. По желанию получить часть того, что находится в пяти ненайденных контейнерах. Нами не найденных.
— Глаза бы мои до самой смерти их не видели.
— До вашей смерти или их?
— До моей, до моей! — закричал Васин.
— Перековались, стало быть, на далеком Севере. Что ж, похвально. Тогда как на духу: они вами не интересовались?
Васин расстегнул телогрейку, потер ладонями портки на коленях, вздохнул. Решался — говорить или не говорить. Решился сказать:
— Дня четыре как тому, Виталька забегал, справлялся у Нинки моей — не приехал ли я.
— Виталька — это Виталий Горохов, который вместе с вами проходил по делу?
— Он самый.
— Еще что можете мне сообщить?
— Все сказал, больше нечего. Мне бы, товарищ Казарян, от всего бы отряхнуться поскорей, как от пьяного сна…
Ишь ты, и фамилию запомнил. Не прост, не прост досрочно освобожденный по амнистии Васин Сергей Иосифович. Роман встал, сказал брезгливо:
— Товарища на первый раз я вам прощаю. А вот собак тех, отравленных вами, не прощу никогда. До свидания, Васин, до скорого свидания, при котором вы расскажете все, что к тому времени будете знать об однодельцах. Я понятно излагаю?
— Так точно. — Васин вскочил, вытянул руки по швам.
В лагере приучили.
… От Тишинского до Первой Брестской ходьбы — пять минут. Жорка Столб набирал команду не мудрствуя лукаво, как говорится в казенных бумагах, — по районному принципу.
Резиденция Виталия Горохова, по прозвищу Стручок, находилась во флигеле, в глубине старинного московского двора. На подходе к неказистому строению Казарян услышал громкое немузыкальное пение.
Дверь выходила во двор. Звонка не было. Казарян кулаком замолотил в дверь. Сильно наштукатуренная баба открыла с улыбкой, ожидая, видно, встретить желанного гостя. А увидев Казаряна, нахмурилась:
— Чего тебе?
— Мне бы Виталия повидать.
— А кто ты такой?
— Человек, который хочет увидеть Виталия.
— Ходют тут всякие! — вдруг заблажила баба. — Знать тебя не знаю и знать не хочу! — Баба орала, а Роман смотрел, как девочка лет пяти игрушечной лопаткой устраивала бурю в неглубокой луже.
— Тише, тетка, — безынтонационно сказал он. — С милицией разговариваешь.
— Безобразие какое-нибудь сотворил? — нормальным голосом спросила вмиг усмиренная баба. — Я его счас позову.
Через минуту появился Виталий Горохов, хлипкий еще юнец, белесый, румяный и пьяненький.
— Чуть что, сразу Горохов! — сходу атаковал он. — Меня советское правительство простило, а милиция теребит. Ничего я такого не делал и знать ничего не знаю!
— Ты четыре дня тому Васина искал. Зачем понадобился?
Виталий Горохов по прозвищу Стручок похлопал глазами и, похоже, занялся непривычным для себя делом — думал. И выдумал:
— Он мне еще с тех времен полста должен. А я сейчас на мели. Вот и пошел к нему. Думал, что возвратился. А он не прибыл еще.
— Ну, это ты врешь, — сказал Казарян. — Кто тебя к Васину посылал?
— Не верите, да?! Раз сидел, значит не верите!!! — Стручок накачивал себя, чтобы вызвать блатную истерику. — Тогда хватайте, тащите, в тюрьму сажайте!!!
— Ты меня на стос не возьмешь, портяночник, — перешел на феню Казарян. — И стойку передо мной не держи. Не хочешь калякать, и не надо. Но запомни: ты на них шестеришь, а если что — они тебя сдадут первого.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел. Но ушел недалеко: перейдя Брестскую, вбежал в подъезд дома напротив и, поднявшись на пролет, встал у окна. Отсюда хорошо просматривался выход из флигелька. Ждал он недолго.
На ходу натягивая пальтишко, выскочил из флигелька Виталий Горохов. Покрутился на месте, оглядываясь. Выбрался за ворота, посмотрел по сторонам и успокоенно двинулся быстрым шагом по неотложным делам. Спускаясь по лестнице, Роман тихо смеялся.
Вести такого — милое дело. Наперед знаешь, где клиент будет проверяться. Тем более что уже догадался, куда его несет. Несло Горохова на Пресню к такому же порчиле, как он сам, к Генке Иванюку, однодельцу. Все, как по расписанию. На улице 1905 года Стручок исчез в подъезде дома номер шестнадцать. Выбрав местечко поудобнее — за частым забором — Казарян стал ждать. Минут через десять выскочил Горохов; суетливо и откровенно проверившись, побежал домой, допивать водку и песни петь.
Роман, прождав положенный контрольный час, тоже побежал на Петровку…
— …Санятка где? — спросил Казарян у Ларионова.
— В Измайлове милиционера убили.
Хевра брала ствол. Брала подло, грязно, неумело. Постового милиционера ударили ножом сзади. Он упал, успев вытащить пистолет, и, уже теряя сознание, выстрелил. Они, в ярости и страхе, топтали ногами, добивая. Потом побежали в открытую, глупо, непрофессионально. Через три минуты милиция узнала о происшедшем, через пятнадцать — район был оцеплен, а через сорок — обложили кособокую, с кривыми окнами избушку в Новогирееве.
Смирнов выбрал булыжник поприкладистее и, остерегаясь, запустил им в окно. Раздался звон разбитого стекла. Александр зашел с непростреливаемой стороны поближе и громко, отчетливо произнес:
— В связи с чрезвычайными обстоятельствами у меня есть полномочия. Могу вас живьем не брать. Со мной рядом — товарищи и друзья убитого милиционера. Уйти отсюда вы можете только двумя способами: в наручниках или на катафалке. Предлагаю сдаться. Предлагаю в первый и последний раз.
— Гад! Падло! Пес рваный! — завыли, завизжали, запричитали в избушке и дважды выстрелили.
Было ясно: эти не сдадутся. Пьяные или намарафеченные…
Смирнов, не торопясь, отошел к своим.
— Сколько их точно? — спросил капитана, руководившего оцеплением.
— Шестеро. И два ствола по крайней мере.
— Не сдадутся… Придется их брать, капитан. Я пойду, а вы отвлекайте. По окнам стреляйте, что ли. Все равно шум уже подняли.
Смирнов вытащил из-под мышки фронтовой парабеллум. Пошел…
Капитан добросовестно отнесся к порученному делу. Методичный огонь по окнам не давал возможности бандитам наблюдать за происходящим. Стоя с непростреливаемой стороны, Смирнов подозвал к себе трех милиционеров.
— Когда пойду, сразу начнете выламывать дверь. Перед дверью не стойте. Шевелите ее сбоку. Только услышав мои выстрелы внутри дома, будете ломать ее по-настоящему.
Трое кивнули. Сожалея об испорченном пальто, Смирнов по-пластунски пополз к избушке. Достигнув угла дома, двинулся к первому окну. Дополз до него и залег. Стрелки поняли и перенесли огонь на соседнее окно. За углом внушительно затрещало: трое начали ломать дверь.
Прикрыв лицо, Смирнов нырнул в разбитое окно. Перекатываясь по полу, он выстрелил в бандита с пистолетом. Второго вооруженного он увидел лишь тогда, когда тот выстрелил в него, но не попал. Зато ответный выстрел Смирнова был точен. Потом он выпустил обойму над головами оставшейся четверки. Для устрашения.
Ворвались милиционеры. Живых повязали. Кто-то стонал, кто-то плакал. Смирнов поднялся, спрятал пистолет, стал отряхивать пальто. Подошел капитан, доложил:
— Четверо под стражей. Одного вы на месте, другой тяжело ранен. Санитарная машина будет через десять минут.
— Первый раз после фронта убиваю, — не капитану, себе сказал Александр.
— Их бы всех за Игнатьева без суда к стенке поставить.
— Поставят, — вяло успокоил капитана Александр и спросил — Машина есть?
— Да ваша же! — удивился капитан.
— Тогда поеду. Вы сами тут разберетесь.
— Спасибо, товарищ майор.
— За что? За то, что человека убил?
— Не человека — бешеную собаку, — убежденно произнес капитан.
— Не понимаю вас, Александр Иванович, — сказал шофер Вася, когда тронулись. Вася был очень молод и до чрезвычайности категоричен. — Зачем сами-то? Приказали бы любому, и все. Пусть выполняют! А ваше дело — руководство осуществлять.
— Стоять и смотреть, что ли?
— Ну, зачем же. Советы давать, указания. Под пули командиру лезть негоже.
Так и твердил Вася до самого МУРа. Александр молчал. Никто не мог этого сделать, не подвергая себя смертельной опасности. Никто, кроме майора Смирнова, который в годы войны командовал ротой десантников.
…Чай гоняли с наслаждением.
— Ты и жасминного слегка присыпал? — поинтересовался после второго стакана Александр.
Казарян кивнул.
— Откуда взял?
— Китайский секрет, как говорится в одной детской книжке, — туманно ответил довольный собой Казарян.
— У секретарши Верки выпросил, — буднично раскрыл китайский секрет Ларионов.
— Самого, значит, мы обделили, — догадался Александр.
— Обойдется. У него китайские делегации часто бывают. Привезут, — суров был с начальством Роман Казарян.
— Намылит он загривок твоей Верке.
— Для нее пострадать за меня будет великим счастьем.
— Трепло ты, Рома! — возмутился Ларионов. — У нее же любовь с Гришиным из НТО.
— Так то земная любовь, меня же она любит неземной, я бы даже сказал — надмирной любовью.
Отпустило затылок, перестало ломить глаза. Хорошее это дело — сидеть с ребятами, чаи гонять.
— Я прав оказался, Саня, — заговорил Казарян. — Огольцы задействованы на всю катушку. Кто-то через них искал Васина. По цепочке. На прямой связи, видимо, Геннадий Иванюк. Но и у него нет непосредственного контакта. Вероятнее всего — точно обусловленные по месту и времени связные. Мне люди нужны, Саня. Поводить вышеупомянутого Геннадия Иванюка.
