— Где я их тебе найду? Все на прочесывании. Мне и вас-то оставили под слезные мои причитания.
— А что делать будем?
— Плакать, — разозлился вдруг Смирнов. — Думай! Мне за всех, что ли, думать?!
— Конечно, непосильная для тебя задача, — охотно согласился Казарян.
— Смотри, Рома, язык в момент укорочу.
— Это каким же макаром?
— В отделение Крылова переведу.
Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотливая, на ногах, почти всегда безрезультатная, и оттого крепко неблагодарная.
— Произвол — главный аргумент начальства, — попытался продолжить сопротивление Роман, но Смирнов спросил по делу:
— Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?
— Вроде он.
— Почему «вроде»?
— Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.
Тихий Ларионов был известен неукротимой въедливостью. За это и ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:
— В деле странный диссонанс…
— Ты не в консерватории, Сережа, — вкрадчиво заметил Казарян. — Попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.
— В деле странный диссонанс, — упрямо настоял на своем Ларионов и разъяснил: — Замысел — одно, исполнение — другое, а завершение — совсем уж третье. Задумана операция весьма остроумно, я бы даже сказал — изящно. Исполнена же несколько грубовато, — ну, зачем вохровца темнить, доски, по которым контейнеры катили, оставлены, следы от машины не уничтожены. Ну, а уж Колхозник с шкурками на рынке — совсем никуда.
— Выводы? — Смирнов входил в азарт.
— Два последних этапа — безусловно, Жорка Столб. Задумал же всю операцию явно не он. И никто из тех, кто по этому делу проходил. Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.
— А что, Ромка, в Сережиных теориях что-то есть! Руки не доходят с делом как следует познакомиться. Просил же тебя, Роман, дать мне его!
— Я дал, и ты спрятал в сейф, — бесстрастно напомнил Роман.
— А, черт, совсем забыл! — Смирнов кинулся к сейфу, но в это время раздался телефонный звонок.
— Майор Смирнов у телефона, — раздраженно бросил он в трубку, но через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. — Через три минуты буду. Слушаюсь! Облава, бойцы! — оповестил Смирнов. — По коням!
С утра Казарян решил попытать удачу. К десяти устроился в обжитом местечке за забором на улице 1905 года. Малолетняя шпана просыпается поздно, поэтому он был уверен, что Геннадий Иванюк еще не ушел.
В половине двенадцатого тот наконец высунулся на белый свет. Видимо, очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в сером пальто с широкими ватными плечами, в ботинках на рифленой каучуковой подошве Геннадий Иванюк выглядел франтом. Прямо-таки студент-стиляга.
Казарян вел его на расстоянии, проклиная про себя свою заметную внешность: и чернявый, и перебитый, расплющенный боксом нос, и четкий шрам на скуле. Все это наверняка запомнил Стручок и доложил приятелю, какой именно мент к нему приходил.
В киоске у пресненских бань Иванюк взял кружку пива и выпил не спеша. Посмотрел на часы и направился к метро. Через одну остановку, на Киевской, вышли. Было без пяти двенадцать. Иванюк подошел к пивному ларьку у трамвайной остановки и взял две кружки пива, большую и маленькую.
— Смотри не перепей! — негромко пожелал Казарян, развлекая сам себя.
Неторопливый паренек был Гена Иванюк. Высосал пиво и тихо так, нога за ногу, побрел к углу Дорогомиловской улицы. У пивного ларька остановился.
— Неужели еще пить будешь? — злобным шепотом осведомился Казарян.
Нет, Гена передумал-таки, направился к Бородинскому мосту. Невесть откуда рядом с ним оказался быстрый гражданин. Ромка Цыган?! Гражданин обнаружил профиль, повернувшись к Иванюку и продолжая что-то темпераментно втолковывать ему. Точно, Ромка Цыган. Казарян перебежал к молодым деревцам — поближе бы, поближе. Длинный поводок чреват неожиданностями. Двое были уже на Бородинском мосту.
Зазвенел трамвай. Казарян обреченно смотрел, как вагон поравнялся с любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган прыгнул на подножку, сделал приветственно ручкой и уехал к Плющихе.
— Где шлялся? — нелюбезно осведомился Смирнов.
— Где надо, — огрызнулся Казарян.
— Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика и Сени Пограничника.
Казарян сел, вытянув ноги, и признался:
— Я сегодня, Саня, Цыгана упустил.
— Что так? — хладнокровно поинтересовался Смирнов.
— На длинном поводке вел, чтоб не узнали, а он на ходу в трамвайчик, и будь таков. Мальчики нам нужны, и чтоб понезаметнее, похожие на всех, как стертый пятак.
— И чтобы роту. Не меньше.
— Иронизируй, иронизируй! Все равно без наружного наблюдения настоящей работы не будет.
— Надо мечтать! Кто это сказал? — задумался Смирнов. — А, в общем, некогда нам мечтать, Рома. Давай-ка по складскому делу пройдемся. Кое-что занятное имеется…
Зазвонил телефон. Оба с ненавистью посмотрели на него.
Грабанули известного писателя. Муровская бригада прибыла в роскошный дом на углу Скаковой и Ленинградского шоссе, когда там вовсю шуровали районные.
— Помочь? — спросил Александр у старшего группы, который диктовал протокол осмотра. Тот, кинув недовольный взор на печального гражданина, скромно стоявшего у притолоки, сквозь зубы процедил:
— Раз знаменитость, значит, МУР подавай, районные пентюхи обязательно завалят!
— Мы собачку привезли, — радостно сообщил Казарян.
— Пробуйте, — ответил районный. — Только, по-моему, все затоптали.
Казарян спустился к машине, чтобы позвать Семеныча с его Верным, а Смирнов подошел к печальному гражданину.
— Вы хозяин квартиры? — спросил Александр.
Гражданин кивнул и вдруг быстро-быстро заговорил, уцепившись сильными пальцами за борт Смирновского пальто:
— Я не могу понять, почему он сердится. Я никого не вызывал, только позвонил в Союз оргсекретарю, спросил, что делать в таких случаях. Он сказал, что все возьмет на себя.
— А в районное отделение кто сообщил?
— Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться приходит. Пришла — а дверь не заперта, и никого нет. Она сразу к участковому.
— А вы, э-э-э…
— Василий Константинович, если позволите, э-э-э…
— Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда в первой половине дня изволите отсутствовать?
— Ни боже мой, Александр Иванович. Жена на работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.
— Почему же сегодня вас не было?
— Срочно вызвали на заседание секции прозы. — Старший на них недовольно посмотрел. Смирнов взял писателя под руку:
— Мы мешаем, Василий Константинович. Пойдемте на кухню.
В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой стакан. Смирнов ухмыльнулся:
— От расстройства чувств позволили?
— Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.
— Кто «он»?
— Да вор этот.
— Интересно. А много в графинчике было?
Василий Константинович указал пальцем уровень: граммов сто-сто пятьдесят, не больше.
— Что же из квартиры взяли, Василий Константинович?
— Шубу жены, довольно дорогую, из обезьяны, каракулевую дочкину, два моих костюма и так, по мелочам, побрякушки всякие: кольца, кулоны, часы.
— Действительно побрякушки или золото настоящее?
— Золотые, естественно. Кольцо-маркиза с бриллиантами, кольцо с порядочным изумрудом, бирюзовый гарнитур, часы швейцарские в осыпи…
— Ничего себе побрякушки. А деньги?
— Денег в доме не держу. Понемногу в карманах, в сумках. А он, видно, деньги особенно искал. Весь мой стол перевернул, мерзавец.
Смирнов прошел в спальню, куда переместилась группа. Старший посмотрел вопросительно.
— По-моему, скачок, — поделился своими соображениями Александр.
— По-моему, тоже, — саркастически согласился старший. — Высокий профессионал. Работал в перчатках, ни одного пальчика. Нутряк отжат мастерски, взято все по точному выбору.
— Скажите, — робко полюбопытствовал писатель, — почему, когда вот здесь, в спальне, стояли прекрасные кожаные чемоданы, он, для того, чтобы уложить вещи, полез на антресоли и достал старый, драный фибровый?
Из-за спины потерпевших Казарян дал нужные разъяснения:
— Чтобы все соответствовало, товарищ писатель. Вор чемодану и чемодан вору.
— Не понял, — обернулся к Казаряну писатель.
— В ватнике и кирзачах — и с заграничным чемоданом, представляете? Лакомый кусок для любого милиционера.
— Теперь понял! — ужасно обрадовался писатель.
— Мы вам не нужны? — спросил у старшего Смирнов.
— Да уж как-нибудь обойдемся.
— Эксперта я вам оставлю. А мы, Рома, пойдем погуляем.
На улице встретили недовольного Семеныча и удрученного Верного. Семеныч, чтобы избежать подначки, начал первым:
— Вы бы еще нас на улицу Горького вывели или на Театральную площадь! Найдешь тут! Только собаку нервируют!
— Докуда хоть довел? — миролюбиво поинтересовался Александр.
— До Беговой. А там уж — полный бардак, только нюх собаке портить.
Смирнов посмотрел на Верного. Пес, будто понимая, виновато отвел глаза.
— Не унывай, кабыздох!
— Собачку не смей обижать. Если что — я виноват, — сказал Семеныч.
Ничего не ответив, Смирнов ободряюще похлопал его по спине и вместе с Казаряном пошел дальше. Они пересекли Беговую и поплелись вдоль церковной ограды стадиона Юных пионеров. Из-за угла выползал трамвай.
— А ну-ка, покажи, как от тебя Цыган ушел! — требовательно предложил Александр.
— А вот так! — заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость. Хотел, вспрыгнув на подножку, показать кукиш отставшему Александру. Но Смирнов успел-таки зацепиться, прыгнул на подножку и показал Казаряну кукиш. Роман ликующим криком вопросил:
— Куда едем, Саня?
— За кудыкину гору! — весело ответил Александр.
Пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью Красноармейской улицы. Справа, рядом со складом, расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.
За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К ней и направился Александр.
— Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! — произнес он проникновенно и повернулся к Роману. — Помню, как меня еще несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, — ан нет, пожалеет пацана, нальет.
— Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, — сурово сказала Дуся.
— Ты что, не узнала меня, Дусенька?
— Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.
Александр облокотился о стойку, грустно так посмотрел ей в глаза.
— Что ты у него купила, Дуся?
— Не понимаю о чем вы, Александр Иваныч.
— Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.
Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Наконец, достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, высморкалась.
— Ничего я у него не покупала. В залог взяла.
— Покажи.
Она положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:
— Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.
— Изумруд не изумруд, а на золоте — проба.
— Сколько ты ему за кольцо отвалила? — ласково спросил Александр.
— Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.
— Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?
— Двести рублей.
— Вот и ладушки. А теперь — по порядку, и не торопись, с подробностями.
Не в первой. Дуся рассказывала гладко, как под протокол.
— Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся и — ко мне. «Дусенька, — говорит, — край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезьми обливаюсь, но продаю». Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорил с Кащеем, и они ушли. Все.
— Чемодан при нем был?
— Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
— Кащей — это Серафим Прохоров?
— Он самый, Санечка.
— Наказала ты себя на двести рублей, — посочувствовал Александр и осторожно спрятал кольцо во внутренний карман. — Тронулись, Рома.
…На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков — бывший ресторан сомнительной репутации «Эльдорадо». Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо — жилой дом работников авиации, в первом этаже находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:
— Кащей сегодня водку брал?
— А когда он ее не берет? — вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.
— Сколько бутылок взял?
— А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? — не могла перейти на ответы женщина.
Александр развернул удостоверение. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
— Достукался, значит. Три пол-литры он взял. И не сучка, а «Московской».
— Гуляет, выходит, ну будь здорова, тетка! — пожелал Александр и направился к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
— Серафим дома? — спросил Смирнов.
Женщина воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
— Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
Казарян огляделся. Обычный московский окраинный, полусельский дворик. Косые сараи, индивидуальные поленницы, чей-то курятник, собачья будка без собаки.
— Как к нему пройти?
— По лестнице на второй этаж. Комната направо.
Казарян переложил пистолет в карман.
— Что ж, правильно, — кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. — Начнем, помолясь.
Казарян ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом вошел Смирнов и прикрыл дверь.
За столом сидели двое, пили. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.
— Оружие на пол! — приказал Смирнов.
Кащей молчал, улыбаясь длинной застывшей улыбкой. Второй ответил спокойно:
— Оружия не ношу. Мне отягчающих не надо.
— Пощупай его, Казарян!
— Встать! — велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.
Смирнов демонстративно вытащил пистолет, ногой придвинул табуретку, сел:
— Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:
— Я тебя помню, Александр.
— Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
— Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.
— Выходит, так, Кащей.
Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:
— За что тормознул, начальник?
— За кражу квартиры на Скаковой.
— Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
— Зато я знаю.
— Вещички-то нашел, начальник?
— Не искал пока.
— Вещичек нет — кражи нет, начальник.
— А мне многого не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.
Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, подобранная на помойке мебель. Господи, а запах!
Зашумела под окном машина: Казарян загонял прямо во двор.
— Пойдемте, граждане, — буднично сказал Александр.
— А я-то зачем? — Спросил Кащей.
— Для порядка, — ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.
Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам «воронка».
— Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, — предложил Александр и оглядел двор. — В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие — опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.
