Зубрилин знал, что делается в геологической партии. Нет-нет да и приезжали оттуда молодые ребята, уходили с ним и следователем в лес, чтобы поговорить с глазу на глаз. Но никаких улик не было. Кто сообщник?
Как-то вечером Виктор Николаевич спросил меня:
- Сколько лет было бы теперь тому негодяю, что убил Зотова-старшего, как ты думаешь?
- Что-то за пятьдесят. Пятьдесят три или пять. А что?
- Возраст зрелого мужчины. Правда? Белый Кин - так, кажется, его звали?
- Неужели вы думаете, что он жив? - спросил я, пораженный, что Зубрилин носит в памяти даже такиедетали катуйской трагедии.
- А почему и нет? Я уверен, что Конах из его шайки. Помнишь, в дневниках сказано о семеновцах? Вероятно, им тогда не удалось уйти, они остались на Колыме и затаились. В такой неразберихе, как у нас, легче всего скрыться. Масса людей, все приезжие. Поди, докопайся.
Мы лежали рядом. Ребята уже спали. Беспокойно ворочался и вздыхал Леша Бычков. Только один Серега был на посту, у Зотовых. Зубрилин долго молчал, и я уже подумал, что уснул, как вдруг он повернулся и прошептал:
- Мне так и кажется, что тут целая шайка действует. И во главе шайки тот самый Джон Никамура. Старый знакомый, купец и бандит.
Больше он ничего не сказал.
На другой день я попросил у Петра Николаевича дневники отца и внимательно перечитал их еще раз. Возможно, что Зубрилин прав. Авантюристы еще тогда хотели прибрать к рукам этот богатый край. Теперь, когда богатства Колымы на виду у всех, стремление завладеть ими у грабителей стало еще сильнее. Только непонятно, на что они рассчитывают? Тогда против них выступил Зотов-старший с десятком энтузиастов, а сейчас вся страна здесь. Разве на большую войну, которая достанет своим огненным крылом северо-восток России?
Вероятно, так.
В начале июня мы высадили из парников в грунт почти сорок тысяч штук капустной рассады, посеяли все имеющиеся у нас семена редиса, редьки, лука, свеклы и моркови, а в парники посадили рассаду огурцов и стелющихся помидоров.
К нам приехали гости - руководители прииска. Они обошли со всех сторон огородный участок и остались очень довольны сделанным. Петр Николаевич Зотов воспользовался добрым настроением хозяйственников и, не сходя с места, выпросил у них две лошади, моторчик с насосом для полива и стекло для теплицы.
- Вы теперь директор совхоза? - спросил его начальник прииска.
Мы засмеялись. Совхоза-то еще нет. Жалкий участок огорода да сотня парниковых рам.
- Ну что ж, что нет. Лиха беда начало. Будем считать вас директором. По праву первооткрывателя.
- Если так, - серьезно сказал Зотов, - то у меня есть еще одно предложение. Надо сено готовить.
- Сено? Кому?
- Коровам. Возможно, что мы в этом году получим молочных коров. Их пришлют, разумеется, без сена.
- В этом мы не сомневаемся, - снова засмеялся начальник прииска.
- Нельзя упускать время. В долине есть славные сенокосные угодья. А совхоз без животноводства строить нельзя. Удобрения нужны.
- Вот вы найдите угодья, а мы пока закажем косы, грабли, бруски, а позже и людей выделим. Дело нужное, вы правы. Надо смотреть вперед… Так, директор?
- Так, начальник, - сказал Зотов и покраснел: непривычная должность.
В самый разгар лета, нацепив накомарники и взвесив на руках тяжелые рюкзаки, трое добровольцев, в числе которых оказался Сергей Иванов, Василий Смыслов и я, приготовились идти вверх по долине Май-Урьи и по ее притокам. Мы собрались искать сенокосные угодья, указать места, куда через неделю должны были прибыть косари с прииска.
Зубрилина вызвали в Магадан. С ним вместе уехал агроном Руссо. Зато вернулся Леша Бычков, ездивший в город по неотложным делам. По каким именно - он не сказал.
Когда мы прощались с Зотовыми, Бычковым и Севериным, к нашей палатке подошел пожилой бородатый мужчина с прииска и, отрекомендовавшись Филатовым, подал Зотову письмо.
- Товарищ пойдет с вами, - сказал Зотов, прочитав письмо. - Бригадир по сенозаготовке, с прииска.
- Тогда пошли, отец, - тоном приказа заявил Смыслов.
Филатов поправил лямку заплечного мешка, докурил папироску, плюнул на окурок, затоптал его сапогом и, ни слова не сказав, поднялся и пошел вместе с нами на поиск.
Мы не очень обрадовались новому спутнику. Все-таки чужой. Но раз нужно, пусть идет. Он был молчаливый, этот Филатов. Шел сзади, осторожно смотрел из-под черных бровей по сторонам, часто курил на ходу, еще чаще кашлял, но не отставал. Видать, привык ходить по тайге. Мы тоже не очень-то напрашивались на разговор, шли быстро, перебрасывались короткими фразами, не упуская в то же время из виду ни одного мало-мальски широкого распадка по сторонам долины.
В долине торжествовало лето. Пряно пахли багульники, горьковатый запах только что отцветшей черемухи волнами катился вдоль реки; в прозрачной воде Май-Урьи плескались и играли хариусы, от берегового песка, разрисованного следами куличков, поднимался теплый пар; белыми глазами круглых ягод морошки смотрела на солнце болотистая низина; в тайге кричали вороны, трудолюбивые дятлы наполняли чащу стуком своих молоточков; и всюду - на берегах реки, на заросших до последнего сантиметра тополевых островах, на полянах, болоте и в лесу, - всюду царствовала свежая, яркая зелень, всюду чувствовалась спешная, напряженная жизнь. Ни растения, ни птицы, ни звери на Севере не теряют времени на бесплодное любование жизнью: слишком дороги здесь теплые дни, чтобы упускать их даром, слишком рано приходит с гор быстрая на расправу зима. Деловая, спешная жизнь.
К вечеру мы свернули влево по одному из притоков Май-Урьи. За пологими сопками, куда убегал широкий ручей, угадывалась большая долина. Где-то далеко гоготали гуси, они линяли, сбивались на озерах в огромные стаи. Бесшумно пролетели утки, направляясь в эту долину.
- Должно быть, озеро там, - сказал Серега.
- Где озера, там и луга, - вставил Филатов.
- Правильно, батя, - зацепился Смыслов и, сделав паузу, спросил: - Откуда сам-то будешь?
Филатов ответил не сразу. Он прокашлялся, нахмурился, еще помолчал и наконец сказал:
- Тутошние мы. Коренные, можно сказать. В Охотске жили, в Гижиге, ну и по берегу дальше на запад. А теперь с лошадьми занимаемся на прииске, вроде бы конюхами.
- А чего кашляешь все? Больной? - спросил Смыслов.
- В грудях болит. Как весна, так тесно дышать. Зимой-то вроде ничего, а вот к теплу так и давит, и давит…
- Зачем же пошел с нами? Лет тебе много…
- Кому же еще иттить? Некому. Сенами я занимаюсь. Народу на прииске много, а все не удалой какой-то народ, хозяйства не знает, на уме машины да струмент - где уж им по этой части… Не из крестьян здешний народ, косить траву и то обучать надо.
Опять закашлялся, взялся за грудь.
Мы переглянулись, пошли тише.
Обогнув крутую сопку, поднялись на террасу и сбросили с плеч лямки. Привал.
Широкая долина лежала внизу, открытая в этот вечерний час от края до края. Черными пятнами стояли на светлом лугу деревья. Блестели озера. Сизым пятачком мхов выделялась высокогорная тундра, приютившаяся на ровном, как стол, кусочке земли.
