Наша дискуссия постепенно перешла в довольно заостренный спор. Я сидел у Саймона минут 40. Временами Саймон вставал из-за стола и продолжал разговор стоя, поглаживая руками свои бока. Мне это было неприятно. В заключение я сказал Саймону:
— Есть здравый смысл (common sense) и есть политика чувства (Gefühlspolitik) — я употребил именно два приведенных в скобках выражения. — Я за здравый смысл и за то, чтобы англо-советские отношения были построены на базе здравого смысла. Я за тем и приехал в Лондон, чтобы работать и этом направлении. Мне кажется, однако, что британские правительство за политику чувства и за то, чтобы англо-советские отношения не выходили из полосы неожиданностей и конфликтов. Впрочем, я был бы рад, если бы я ошибался. В этом случае мы могли бы рассчитывать на мое самое искреннее содействие в деле сближения между нашими странами.
Саймон никак не реагировал на мои слова. Дальнейшие события показали, что он имел вполне достаточные основания держать язык за зубами. Я, однако, не жалел о сделанном мной заявлении: я выполнил свой политический долг и вместе с тем наглядно демонстрировал, что основной линией СССР в области международных отношений является политика мира. Это могло мне пригодиться и, действительно, пригодилось в дальнейшем.
Возвращаясь домой, я подводил итоги моей первой встречи с Саймоном. Впечатление было смешанное. С одной стороны, мне стало ясно, что впереди очень большие трудности. Трудности, вытекающие не только из сложности отношений между СССР и Англией, но также и из полярной противоположности характеров — моего и Саймона. Они отталкивались друг от друга как положительные и отрицательные электрические заряды. Этот «персональный» момент в отношениях между министром иностранных дел и послом никак не приходится сбрасывать со счета. Он играет свою роль и дипломатии. С другой стороны, я испытывал чувство облегчения и удовлетворения. Первая проба сил двух боксеров состоялась, и я не имел оснований быть недовольным ее результатами. Я видел, что Саймон серьезный противник, с которым надо держать ухо востро. Но я видел также, что он мне вполне по силам. Больше того, какой-то неясный инстинкт говорил мне, что несколько позднее, когда я привыкну к обстановке и лучше сориентируюсь в ситуации, мне удастся взять верх над Саймоном. Мои предчувствия, действительно, оправдались. Но об этом я расскажу в свое время.
На другой день, 2 ноября, я отправился с «частным визитом» к старшине дипломатического корпуса.
Старшинство послов определяется по времени их пребывания и стране аккредитования: чем дольше это время, тем старше посол. Посол с самым большим стажем является дуайеном. Таково общее правило. В некоторых странах бывают исключения: так, например, в Германии между двумя мировыми войнами старшиной дипломатического корпуса всегда являлся папский нунций, т. е. посол римского престола. В Англии папского нунция вообще не было. В 1932 г. дуайеном в Лондоне был французский посол де Флерио, типичный дипломат старой школы, большая часть карьеры которого прошла в Англии. Здесь он занимал посты атташе, секретаря, советника и наконец посла. От был послом (но еще не дуайеном) уже в 1925-1927 гг. Тогда он держался очень далеко от нашего полпредства, всем своим поведением стараясь показать, как он не одобряет «большевистской» революции в России; я его видел в те годы всего несколько раз на каких-то официальных английских приемах. Подъезжая сейчас к шестиэтажному особняку французского посольства на Найтсбридж, я с улыбкой думал: «Ну, господин дуайен, как-то вы меня примете?»
Дверь открыл высокий ливрейный лакей и провел меня в небольшую приемную направо. Через минуту вошел миленький брюнет — секретарь — и пригласил меня пройти в кабинет посла.
Де Флерио поднялся из-за письменного стола, чтобы пожать мне руку. Он выглядел как настоящий француз: невысокого роста, подвижной, сухощавый. Черные волосы с проседью. Такая же бородка клинышком. Живые карие глаза. Нос тонкий, с легкой горбинкой. Несмотря на свое почти 30-летнее пребывание в Лондоне, де Флерио говорил по-английски с сильным французским акцентом.
Пожав мне руку, он опять сел в свое кресло за письменным столом и голосом, полным возмущения и отчаяния, воскликнул:
— Не понимаю! Ничего не понимаю!
При этом посол с раздражением ткнул пальцем в гору английских «Синих книг», в беспорядке разбросанных перед самым его носом.
Я с недоумением посмотрел на него.
— Они хотят, чтобы я был для них бухгалтером! Не буду! Я дипломат, а не бухгалтер!
При этом де Флерио кому-то погрозил рукой в воздухе.
Я понял: «они» — это, очевидно, Париж, правительство, министерство иностранных дел. Я улыбнулся. Посол был очень комичен со своими сжатыми кулачками и с миной возмущения и отчаяния на лице.
— Да в чем, собственно, дело? — спросил я дуайена.
— В чем дело? — с новым приливом раздражения откликнулся де Флерио. — Они хотят, чтобы я их информировал о платежном балансе Англии за прошлый год! Что за глупость!
— Простите, — сказал я, подымаясь со своего кресла и подходя к письменному столу, — разрешите взглянуть…
Я стал рыться в разбросанных на столе «Синих книгах». Быстро выбрав то, что было нужно, я полистал тяжелый статистический фолиант и, взяв блокнот и карандаш, выписал на бумажке несколько цифр.
Де Флерио был так ошеломлен моими действиями, что сидел молча, точно онемев. На подвижном лице его отражались смешанные чувства изумления и растерянности. Я протянул послу бумажку с цифрами и спокойно сказал:
— Вот данные, которые вам нужны.
В нескольких слонах я дал необходимые пояснения. Эффект был поразительный. Де Флерио был потрясен и смотрел на меня таким взглядом, точно перед ним стоял волшебник.
На насколько мгновений он даже потерял дар речи. Когда это прошло, он порывисто схватил меня за руки и воскликнул:
— Спасибо! Спасибо! Вот выручили!… Но как вы этак ловко обошлись с ними?
И де Флерио кивнул на груды «Синих книг» с таким выражением, точно тут было неприятельское войско.
— Ничего особенного, — ответил я. — Просто я по образованию экономист и имел в жизни немало дел с английскими «Синими книгами».
— Ах, вы просто счастливец! — горячо продолжал де Флерио. — Вы разбираетесь в экономике… Ужасная пошла сейчас дипломатия: квоты, лицензии, балансы, пошлины, торговые соглашения… Голова крутом идет… Я во всех этих делах ровно ничего не понимаю… — И потом, точно вдруг рассердившись на кого-то, де Флерио с раздражением воскликнул: — И не хочу понимать! Я дипломат и экономистом быть не обязан!
Да, де Флерио действительно был дипломатом старой школы. Это я видел теперь собственными глазами. Однако для меня лично только что разыгравшийся инцидент оказался весьма полезным. Обнаруженное мной знакомство с тайнами английского платежного баланса произвело сильное впечатление на французского посла. Оно сразу подняло мой престиж в его глазах.
Когда вопрос о «Синих книгах» был исчерпан, де Флерио перешел к вещам, ему более близким. Он стал расспрашивать меня о моей профессии, о моем прошлом, о семье. Поинтересовался, разумеется, бывал ли я раньше в Англии. В ответ я рассказал послу о моем первом визите сюда в годы эмиграции. Де Флерио сразу насторожился:
