Грабить моих южных индейцев так же беззастенчиво они поостереглись. Столь грубое нарушение обычаев могло привести к межплеменной войне, со стороны же англичан они этого не опасались. Однако различными угрозами им удалось выманить у охранников почти все, что у тех было, оставив только ружья, немного огневого припаса, старый топорик, нож для резки льда и пилу. Мой проводник Конниквизи, человек среди соплеменников не слишком значительный, был совершенно не в состоянии защитить нас, да и сам оказался жертвой грабежа. И хотя всем своим видом он изображал невообразимую щедрость, на самом деле отдавал то, что не в силах был удержать.
Рано утром 19 августа мы выступили в обратный путь в сопровождении нескольких северных индейцев, направлявшихся в крепость с мехами. К счастью, у меня снова было ружье, потому что отобравший его индеец не нашел ни пороха, ни пуль и бросил его за ненадобностью. Ноши за плечами я теперь почти не чувствовал, и из-за этого идти стало намного легче и приятнее; к тому же оленей было множество, а погода стояла чудесная.
Мы обогнули южную часть озера Дубонт — настоящего внутреннего моря — и дальше направились на юго-восток. Часто нам встречались другие индейцы — не проходило и дня, чтобы мы не видели дымка чужих костров. Многие индейцы, несшие на факторию добытую зимой в западных областях пушнину, потом присоединялись к нам.
К концу августа мех у оленей отрос как раз настолько, что их шкуры стали пригодны для шитья одежды. Поэтому вскоре мы все занялись заготовкой шкур на зиму. А поскольку на полный комплект одежды нужны лучшие куски шкур восьми — одиннадцати оленей, то вообразите, как увеличилась наша поклажа.
Хотя я много недель подряд с трудом тащил свою ношу, никакой пользы она мне не сослужила, потому что в нашем отряде не было женщин и некому было выделать шкуры. Индейцы же не разрешили своим женщинам выделать их для нас, не согласились и дать взамен за сырые уже выделанные, хотя бы и худшего качества. Никогда мне не доводилось встречать столь черствых людей, ибо они, хотя и проявляют большую любовь к своим женам и детям, с готовностью высмеивают каждого, кто попал в затруднительное положение, если тот не состоит с ними в прямом родстве.
Осень шла, и мы все сильнее страдали от холода, не имея подходящей одежды. Моему проводнику не пришлось страдать, как нам: полный комплект новой меховой одежды, типи и все другое необходимое ему изготовила сопровождавшая его жена. Но старый пройдоха был так далек от мыслей о нашей судьбе, что за последнее время совсем отдалился от нас и не оказывал нам ни малейшей поддержки. Обилие оленей, однако, позволяло нам обеспечивать себя пропитанием.
Мы не испытывали недостатка в мясе почти весь сентябрь, тут нам исключительно повезло, но это было единственное везение, потому что погода, напротив, была на редкость ненастна и холодна. Так мы и продвигались на юго-восток в весьма подавленном состоянии духа, пока не повстречали знаменитого вождя — капитана Матонаби.
Матонаби был сыном северного индейца и южной индианки-рабыни, привезенной мистером Ричардом Нортоном, отцом теперешнего коменданта. Мистер Нортон собственноручно поженил отца Матонаби и рабыню году примерно в 1736-м, и вскоре у них родился сын, нареченный Матонаби.
Когда же в раннем детстве Матонаби его отец умер, мистер Нортон взял мальчика к себе и по индейскому обычаю усыновил его. Но в скором времени мистер Нортон уехал в Англию, а новый комендант не баловал мальчика вниманием. Поэтому родственники его со стороны отца забрали Матонаби с фактории, и с ними он пробыл до 1752 года, пока комендантом Форта Принца Уэльского не стал Фердинанд Джекобс. Из уважения к уже покойному тогда Нортону Джекобс несколько лет содержал Матонаби на фактории.
