А я в ней не учился, кажется, — сказал, припоминая, старичок. Выпустил ручку двери и стал помешивать чай в стакане — желтый кружок лимона завертелся вокруг ложечки. Он еще подумал: — Я вообще учился в Саратове. Кажется…
Нет, мы не вас ищем. Мы Игоря ищем. Петелина. Мы квартиру его не помним.
Петелин? — Дедушка даже чай расплескал. — Этот обормот? У вас школа для малолетних преступников, что ли? — И он опять взялся за ручку двери и стал потихоньку ее закрывать.
Что вы! — поспешил я. — Очень приличная школа. У нас даже один Герой Советского Союза учился. Кажется…
А может, когда Игорек учился, он еще не был обормотом? — предположил Алешка.
Был, был, — заверил нас дедушка. — Шестнадцатая квартира. — И он поспешно захлопнул дверь.
Да, подумал я, судя по всему, от этого Петелина нужно держаться подальше. В хорошенькие руки попал бедный Ростик.
Тем не менее мы позвонили в шестнадцатую квартиру. Готовые в случае чего сорваться по лестнице.
Нам долго не открывали. Было тихо. Будто кто-то стоял по ту сторону двери, прислушивался и приглядывался через „глазок“.
Чего надо? — вдруг послышалось в квартире.
Игоря надо, — сказал я. — Мы из школы.
Чего? — за дверью хмыкнул противный смешок. — А не из детсада?
Защелкали замки, и дверь приоткрылась. Вылезло в щель круглое плоское лицо в больших веснушках. Поморгало глазами, поморщило лоб — соображало.
Чего надо?
Двадцатого числа мы проводим День школы, — сказал я. — И приглашаем всех наших выпускников. Вы придете? — И я сделал вид, что отмечаю что-то в блокноте. — Там будет концерт силами учащихся.
И праздничный ужин, — добавил Алешка, — силами педагогов.
Ужин? — лицо оживилось. — С напитками?
С большими напитками, — щедро пообещал Алешка. — Во весь стол.
И еще, — сказал я, — там будет Доска почета всех выпускников и их любимых учителей.
А еще мы будем во дворе выпускать стаю белых голубей! — вдруг заорал Алешка. — Белых голубей! Почтовых!
Игоряшка вздрогнул и даже немного отступил в глубь прихожей:
— А чего ты орешь? Я не глухой.
— От радости, — спокойно сказал Алешка. А я-то сразу понял, зачем он орал. И почему
про голубей. Чтобы Ростик, если его прячут в этой квартире, услышал и принял меры.
У вас есть фотография? — спросил я.
Только на паспорт. Не пойдет? — Видно, он ничего не имел против того, чтобы покрасоваться на Доске почета. Своей физиономией в виде блина.
Не пойдет, — сказал Алешка. — Очень маленькая. Вас никто не разглядит. Улыбнитесь. — И он щелкнул Игоряшку нашим новым фотоаппаратом.
Машинка пискнула — фотография выползла. Алешка взглянул на нее: „Красота!“ — и передал мне. Я вложил ее в блокнот.
И мы попрощались. И пока ждали лифта, чувствовали, что Игоряшка не сводит с нас глаз. Он явно начал что-то соображать.
— Э! — сказал он и вышел на площадку. — Ну-ка, фотку отдай!
Мы шмыгнули в лифт.
— Двадцатого, — сказал Алешка. — На банкете, с большими напитками.
Дверцы запахнулись, но мы услышали, как но лестнице загремели вниз торопливые шаги.
Я нажал кнопку седьмого этажа, мы тихонько вышли, я просунул руку в лифт и отправил его на первый. А мы на цыпочках спустились на пятый, сели на подоконник.
Некоторое время слышался топот, ездил туда-сюда лифт, наконец остановился на четвертом этаже. Игоряшка вышел, проворчал: „Слиняли, блин!“ — и за ним захлопнулась дверь квартиры.
Мы похихикали и опять же на цыпочках спустились вниз и вышли на улицу.
А зачем тебе его фотография? — спросил я Алешку. И получил лаконичный ответ:
Пригодится. Где его окна, как ты думаешь?
Мы прикинули, как в Игоряшкиной квартире могут располагаться комнаты, и сообразили, куда выходят ее окна. Оказалось, что с другой стороны дома.
Там было что-то вроде небольшого скверика, с детской песочницей и скамейками. Мы уселись под грибком и стали ждать, не спуская глаз с окон на четвертом этаже.
А если он не догадался? — спросил я. — Не сообразил?
Ростик? — удивился Алешка. — Он знаешь какой хитрый!
И такого хитрого в плен взяли? Что-то не верится…
И я так и сказал Алешке. Он вдруг задумался, а потом очень серьезно спросил:
— Дим, а чего тебе не верится? Что он хитрый? Или что его похитили?
Теперь я задумался. А ведь ближайшие события показали: здесь есть вопрос. Очень тонкий.
— Смотри! — Алешка вдруг схватил меня за руку.
На четвертом этаже распахнулась форточка, и скользнул из окна на волю белый бумажный голубь. Почтовый!
Сначала он сделал плавный полукруг, а потом красиво и медленно спланировал… в раскрытое окно на втором этаже.
Алешка взвизгнул. Да так, что дремавшая на соседней скамейке „пожилая старушка“ подпрыгнула, как молодая спортсменка.
Не сговариваясь, мы обежали дом и ринулись в подъезд. Взлетели на второй этаж, затрезвонили в квартиру.
Дверь открыла молодая женщина в брюках и фартуке, с закатанными рукавами. В руке у нее была мокрая губка — она мыла окна.
К вам наш голубь залетел! — выпалили мы, запыхавшись.
Не залетал, — удивилась женщина. — Ни голубь, ни попугай.
Бумажный голубь.
Ах, бумажный! Бумажный был. Я не знала, что это голубь.
А где он? У него, — Алешка показал на меня, — на нем контрольная написана.
Я его обратно выпустила. Вместе с контрольной.
Мы с грохотом помчались вниз, осмотрелись. Разбудили бабулю.
Птичка? — спросила она. — Птичка, милок, пролетала. Беленькая. Голубок.
А куда он полетел?
В парк, милок. У ней там гнездышко. — И бабуля снова уснула.
— Надо искать, — вздохнул Алешка.
— Ага, — скептически кивнул я. — Мы его приманим. Хлебными крошками. Цып-цып-цып…
Алешка с таким укором взглянул на меня, что мне стало стыдно. Он у нас в семье — прямо живая совесть. А может, и во всем районе.
В общем, мы обошли всю прилегающую территорию, но голубя так и не нашли. Снова уселись на скамейку.
Устал, — признался Алешка и откинулся на спинку, взглянул в вечереющее небо. И тут же вскочил. — Дим, как ты думаешь, где живут птицы? — весело спросил он.
Смотря какие.
Птицы средней полосы, — сказал Алешка учительским голосом. — Почтовые голуби.
В основном на деревьях, — я вздохнул. Мне тоже хотелось на дерево. В уютное гнездышко или в теплый скворечник, на дне которого — мягкие пахучие стружки… И тут до меня дошло.
Я тоже задрал голову. Прямо над нами прятался в ветвях липы среди желтых листьев очаровательный голубь в белоснежных тонах.
Мы тут же стали сбивать его сучьями и камнями. Проходящий мимо не совсем трезвый дядька сделал нам замечание:
Мальцы! Не обижать птичку!
Это не птичка. Это голубь.
То-то! — И он зашагал дальше с сознанием выполненного долга.
Кончилось дело тем, что Алешка взобрался на дерево и снял „птичку“ голыми руками.
Мы, мешая друг другу, развернули голубя в тетрадную страничку.
Зря старались! Это были задачки по математике. С чудовищными ошибками. У нас опустились руки и подкосились ноги.
— Стой! — вдруг воскликнул Алешка. — А на другой стороне?
На другой стороне было написано: „Лешька, ни ишчи миня. Ни звани бабушьки. Я сидю в засади. Ростислав“.
Ну вот, еще один шпион. На этот раз Ростик…
— Дим, я ничего не понимаю, — признался Алешка, когда мы вернулись домой. — То ищи его, то не ищи.
Я подумал: а не тот ли это самый фокус, чтобы отмотаться от школы? Есть мальчик — пусть ходит в школу. Исчез мальчик — может не учиться. Пусть в своей «засади» сидит.
— Нет, Дим, — не согласился Алешка, когда я высказал свое предположение. — Это не так просто.
Ну да, Ростик не любит проторенных путей — ему подавай трудности.
Тут зазвонил телефон. Я снял трубку, послушал, протянул ее Алешке и сказал шепотом:
— Тебя. Аллочка.
Аллочка — это наш завуч Алла Михайловна. И она сказала Алешке, что наказание с него снято и он может продолжить свое образование.
— Спасибо, Алла Михайловна, — растроганно проговорил наш маленький хитрец. — Но я совершил нехороший поступок и должен полностью искупить свою вину. Буду сидеть в углу и делать уроки. И всякие дополнительные занятия.
Ну зачем уж так, Алеша? Это уж слишком. Приходи завтра в школу.
Нет, Алла Михайловна, папа говорит, что каждый человек с самого детства должен уметь отвечать за свои поступки.
Да, это крутой ход Алешка сделал. С папой — полковником милиции, сотрудником Интерпола — особенно не поспоришь. Да и непедагогично.
И Алла Михайловна сдалась. Она, правда, сделала еще одну робкую попытку вернуть «заблудшего» Алешку в родную школу с помощью нашей мамы, но Алешка затарахтел о том, что «наша мамочка очень строгая и принципиальная» и она не позволит своему младшему сыну уйти от заслуженного наказания.
Она сейчас к телефону подойти не сможет, она проверяет мои успехи по математике. И она так и сказала: будешь сидеть дома и учиться, учиться и учиться…
Ну хорошо, — сказала Аллочка, — отбывай заслуженное наказание. — И вспомнила: — Да, а не знаешь, почему Кузнецов не ходит в школу?
Кузнецов? А… Ростик. А он неожиданно уехал к родителям. В Америку. — Проверенный ход.
Насовсем? — в голосе Аллочки прорвалась нотка радости и облегчения.
На гастроли. Они там с дрессированными бизонами выступают.
Аллочка окончательно успокоилась и попрощалась.
— Надо торопиться, — сказал Алешка, положив трубку. — Надо выручать Ростика.
Для начала мы разыскали телефон Игоряшки. Это оказалось не так просто. Бабушка Калерия категорически отказалась назвать его номер.
Я тебя знаю, Оболенский! Опять чего-нибудь придумал.
Бабушка Калерия почему-то считала, что всеми их совместными проказами руководил Алешка. А наша мама считала наоборот — что Ростик. И это естественно. А по-моему — оба хороши. Друг друга стоят.
Но то, что бабушка Ростика не дала нам телефон Игоряшки, наталкивало на некоторые мысли. Скорее всего, она кое-что знала. Да она этого и не скрывала.
Потерпев с ней неудачу, мы пошли на стройку. Разыскали знакомый экскаватор. Он стоял, устало уткнув морду в край траншеи, и был похож на спящего бронтозавра. А вообще — это был классный агрегат. Немецкий, кажется. У него были огромные красивые колеса, а стрела с ковшом могла вытягиваться, как шея у доисторического чудовища.
Рядом с экскаватором никого не было. Только неподалеку, у вагончика-бытовки, сидели рабочие вокруг врытой в землю железной бочки и усердно курили.
Алешка посмотрел на них, подобрал подходящую железяку и трахнул по ковшу.
— Эй! — сейчас же отозвался какой-то парень в треснувшей по шву строительной каске и вскочил со скамейки. — А ну отойди!
Алешка — ноль внимания. И снова — бряк!
Парень бросил окурок в бочку и поспешил к нам, поправляя все время сползающую набекрень каску.
Вы чего хулиганите? Уши чешутся?
Что вы, дяденька! — притворно проныл Алешка. — Плохо вы следите за техникой. Вон сколько глины налипло. Я ее сколупываю.
Ты где-нибудь еще сколупывай. Здесь — стройка. Запретная зона. Нечего тут шляться.
Парень был довольно симпатичный, не злой. И вызвал у нас доверие.
— А мы не шляемся, — сказал Алешка. — Мы по делу. Это ведь Петелина экскаватор? — И он опять брякнул железкой в ковш. Понравилось. Ковш отзывался, как колокол.
Парень отобрал у него железяку и отшвырнул ее подальше, прямо в траншею.
— Был Петелина — теперь мой.
А где Петелин?
А он уволился. Он вам нужен?
Во так вот. — Я показал рукой «выше крыши».
Надо же, — хмыкнул парень. — Вроде приличные ребята. Держались бы от него подальше.
Не можем, — вздохнул Алешка. — Мы должны его разыскать.
— Украл у вас что-нибудь?
Украл, хотел я сказать. Ребенка украл.
Да нет. У нас в школе вечер выпускников скоро. Его тоже должны пригласить. А телефона его у нас нет.
Ладно, сейчас поищу. В бытовке где-то был. Только в ковш больше не звоните.
Хороший парень, отзывчивый.
Вскоре он вернулся с клочком бумажки.
— Вот, держите. Но, по-моему, вы все врете.
— Не все, — сказал Алешка. Парень засмеялся и пошел докуривать.
А мы почему-то не ушли. Алешка почему-то не отрывал глаз от усталого экскаватора. Мне даже подумалось, что, брякая железкой по ковшу, он не столько хотел привлечь внимание рабочих, сколько разбудить это спящее чудовище.
Потом Алешка почему-то пошел от кабины к ковшу, вдоль стрелы, будто, считая шаги, измерял ее длину. Остановился, огляделся. Взглянул на соседнее здание. Что-то прикинул в уме. Потом спустился козлиными прыжками в траншею, подобрал выброшенную парнем железку и решительно направился к ковшу.
— Может, хватит? — сказал я. — Удирать пора.
Но у Алешки был какой-то свой расчет. И этот расчет оправдался.
Экскаваторщик вскочил и, опять не докурив, быстро пошел к нам.
Алешка, вместо того чтобы удрать, так же быстро пошел к нему навстречу. Что он там
ему наплел, я не знаю, но через минуту они уже пожимали друг другу руки — не иначе знакомились.
Потом, дружески беседуя, подошли к динозавру.
— Это дядя Женя, — небрежно бросил мне Алешка. — Он, знаешь, Дим, разбирается в таких машинах.
В этом я не сомневался.
Хорошая у вас машина, дядь Жень, но маленькая, — подначил Алешка.
Побольше тебя будет, — обиделся экскаваторщик Женя.
Он еще совсем молодой был. И тоже любил поспорить. Он только по молодости лет не догадывался, с кем имеет дело. Да и я, признаться, Алешкину «провокацию» гораздо позже раскусил.
Стрела короткая, — вынес свой приговор Алешка.
Сам ты короткий! Это, между прочим, не просто экскаватор. Это — комбинированная машина. Она знаешь сколько операций делает? Не знаешь, то-то! Поставлю вместо ковша крюк — вот тебе и подъемный кран. Заменю крюк корзиной, будет тебе подъемник для ремонта осветительных мачт. И эвакуатор.
Какой вакуатор?
Ну, вдруг, скажем, где-нибудь, не дай бог, пожар. Тогда я поднимаю стрелу с корзиной к окошку, и люди в ней спокойно спускаются вниз.
Алешка скептически хмыкнул и повторил:
— Мачты… краны… корзины… Вакуаторы… Стрела-то короткая, не достанет.
— Эх ты! Стрела, между прочим, телескопическая. Я ее могу знаешь на сколько раздвинуть? Хоть до двенадцатого этажа.
Ну, до двенадцатого не надо, — задумчиво проговорил Алешка. — Мне бы и до четвертого хватило.
А у вас что, — засмеялся дядя Женя, — лифт в доме только до третьего ходит? Давай помогу.
Алешка внимательно посмотрел на него своими ясными глазами и сказал:
А что? Покатаемся?
Залрбсто.
А это не опасно?
Не, там, в. корзине, страховочные устройства есть.
Я учту, — важно сказал Алешка, чем опять вызвал улыбку на лице дяди Жени. — Вы только потом не отказывайтесь. Детям нельзя врать, — поучительно добавил: — Если им что-то пообещал, нужно обязательно выполнить.
Этот хитрец все на свою пользу может повернуть.
Мы попрощались с новым знакомым и пошли домой.
Добытый телефон нам не помог. Он либо глухо молчал, либо отзывался противным голосом Игоряшки:
— Але-е!
Конечно, если бы мог, Ростик уже давно бы позвонил, а раз не звонит, значит, его к телефону не подпускают. Или отключают аппарат. И из квартиры Ростика не выпускают.
Мы призадумались.
Но, честно говоря, я не очень-то думал. Мне еще надо было посидеть за уроками: учебный процесс все-таки набирал силу. Лешке-то попроще — у него вынужденные каникулы.
…Через некоторое время он вздохнул и как-то очень веско произнес, шлепнув себя ладошками по коленям:
Ну, все!
Что все? — спросил я, не отрываясь от дела.
Они его похитили, так? — Ну?
А теперь мы его обратно похитим.
Я закрыл учебник и немного помолчал, привыкая к этой мысли.
За Алешкой, за его идеями — «дикими, но симпатичными» — вообще трудно уследить. И сразу оценить по достоинству — тоже. Он иногда ляпнет что-нибудь такое, что только ахнешь. И за голову схватишься. А немного подумаешь — ведь здравая мысль. А так и сяк прикинешь — другого-то решения проблемы и нет. Правда, на все его идеи я реагирую в двух вариантах. Или хлопаю его по плечу — молодец! Или вижу иной шаг — запереть его в ванной комнате. Надолго, пока он что-нибудь другое не придумает. Более приемлемое.
— Ну… — осторожно начал я. — И как же мы его похитим?
Алешка глубоко и протяжно вздохнул. Вот так он обычно вздыхает, когда на уроке ему задают заведомо (с его точки зрения) глупый вопрос. Я помню, как однажды проводил в его классе урок родной литературы. У нас в школе это часто практикуется. Считается, что такие уроки приносят обоюдную пользу и старшим и младшим. А по-моему, только учителям, которые в это время спокойно пьют чай в учительской.
Так вот, они как раз осваивали бессмертное произведение А.С. Пушкина «Сказка о рыбаке и рыбке». И по программе был такой вопрос: «Что бы ты на месте старика попросил у золотой рыбки?»
Ростик, не задумываясь, выпалил:
— Я бы попросил новую старуху.
А Лешка, протяжно вздохнув, ответил:
— А я бы посадил старую старуху в разбитое корыто и пустил бы в синее море.
Вот и сейчас он с глубоким вздохом выдал мне, как дурачку:
Дим, Ростика увезли на экскаваторе.
Не понял…
И мы его на экскаваторе увезем.
С четвертого этажа? — усмехнулся я.
Ас какого же? — удивился Алешка.
Тут уж я не выдержал и откровенно расхохотался. А потом сказал сердито, как положено старшему брату:
— У тебя крыша поехала, Лех. Я тебя в ванной запру. Ни один экскаватор в подъезд непролезет. И на четвертый этаж не вползет. Ни в лифте, ни по лестнице. Да и экскаватора утебя нет.
Алешка почему-то отошел немного в сторону, за тумбочку для белья — опасливо так. Будто с психом разговаривал. Потом проворчал:
— По-моему, крыша не у меня поехала. — И добавил задумчиво: — Экскаватор-то я достану.
Достанет, я не сомневался. Напрокат возьмет. Или угонит. И чтобы прекратить этот опасный разговор, снова раскрыл учебник.
Алешка замкнулся. Собрался в комочек в уголке тахты, подобрал ноги, нахмурился и время от времени что-то негромко бормотал.
Я не обращал на него внимания. Тогда он уселся за свой стол, взял лист бумаги и стал что-то быстро изображать на нем. И хитро при этом поглядывал на меня. Я даже подумал, что он рисует портрет старшего брата с натуры — со сдвинутой набок крышей.
Позанимавшись, я пошел на кухню, поставить чайник. А когда вернулся, поверх моей тетради лежал рисунок. Точнее — схема. А еще точнее — «рекомендация по использованию строительной техники (экскаватор — 1 шт.) для похищения человека».
В принципе — мне понравилось, оригинально. Я бы за такое «техническое решение» не в ванной бы его запер, а в психушке. Но идея, повторяю, неплохая. Только неадекватная, как сказал бы Бонифаций.
Ну что? — торжествующе спросил Алешка. — Подпишешь план операции?
— Опасно, — сказал я. — Все-таки четвертый этаж. Я подумаю. А как Ростик об этом узнает?
— Вот ты об этом и подумай. Главное — чтобы Ростик вовремя подошел к окну.
Я подумал и на перемене поймал Бонифация. За что он еще всем ребятам нравился, так это за то, что не задавал лишних вопросов. Но, правда, глазами спрашивал. И если видел в ответном взгляде что-то не то, «адекватно» на контакт не шел.
Игорь Зиновьевич, можно вас попросить?
Смотря о чем.
Позвоните одному человеку.
— Девочке Оле? — Он добродушно улыбнулся.
Вообще-то, неплохо бы. Но сейчас дело посерьезнее.
Короче говоря, я изложил нашу просьбу, стараясь не проговориться. Игорь Зиновьевич что-то смекнул, но помочь не отказался.
Дима, — сказал он. — Я могу быть уверенным, что здесь ничего такого нет? — Он повертел растопыренной пятерней над головой. — Скорее, что-то вот такое. — И он покрутил пальцами у виска.
Вы правы, Игорь Зиновьевич, — признался я. Мне тоже в нашей задумке казалось «что-то вот такое».
Особенно сильно показалось, когда Алешка вдруг полез на антресоли и долго там копался, переставляя коробки и передвигая чемоданы. Наконец он сказал: «Ура!» — и спустился на пол, держа в руке за ремешок красивую строительную каску.
Эту каску подарили папе на память московские метростроевцы. Папа выступал у них с лекцией, рассказывал о борьбе с криминалом. Всем было очень интересно, папу слушали очень внимательно, задавали очень много вопросов. И он очень честно на них отвечал.
