Димка показал на Лику.
— Соломатина хочет узнать, где похоронена ее дальняя родственница.
— А она русская? — спросил папа Толстиков.
— Да, русская, — закивали ребята.
— Тогда первым делом поглядим русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. — Папа Толстиков подвел стрелку к строке «Сен-Же-невьев-де-Буа». Клик-клик — щелкнул он кнопкой.
Тотчас страница заменилась другой страницей.
— Как зовут родственницу?
— Елизавета Аркадьевна Горохова-Данилова, — сказала Лика.
Папа Толстиков поманипулировал «мышкой». На экране возник длинный список фамилий на русском языке.
Клик-клик — щелкнул папа Толстиков кнопкой. И от списка остался один раздел на букву «Г».
— Горохова… Горохова-Вавилова… Горохова-Ваганова… — принялись читать вслух ребята фамилии тех, кто похоронен на кладбище. — Ой, смотрите, даже Горохова-Вампи-роваесть…
— А Гороховой-Даниловой нет, — радостно сказала Лика.
— Вот она! — Молодцов ткнул пальцем чуть ли не в самый экран.
— Елизавета Аркадьевна Горохова-Данилова, — растерянно прочла Лика. — Участок № 4, могила № 36.
— Хотите посмотреть фотографию надгробного памятника? — неожиданно предложил папа Толстиков.
— Хотим, — ответили ребята.
На экране появился мраморный православный крест с надписью:
Елизавета Аркадьевна Горохова-Данилова.
Чуть ниже шли две даты — год рождения и год смерти.
— Умерла пять лет назад, — упавшим голосом сказала Лика.
— Вот чертова чертовщина, — доедая бутерброд, пробормотал Леша.
— Ну что, убедилась, Соломатина? — спросил Димка, когда папа Толстиков вышел из комнаты.
— Нет, не убедилась, — упрямо ответила Лика. — Может, это простое совпадение.
— Чтоб одновременно совпали фамилия, имя и отчество, такое редко бывает.
— Но все-таки бывает, — упорствовала Лика.
— А что, если тебе, Лика, у самой тети Лизы узнать? — сказала Катька. — Была у нее в Париже родственница с такой же фамилией, именем и отчеством?
— Ни в коем случае! — воскликнул Молодцов. — Если Горохова-Данилова — Буратино, то Соломатина глазом не успеет моргнуть, как на том свете окажется.
— Тогда надо дяде Грише все рассказать, — заявила Катька. — Пусть он разберется.
— Ни в коем случае! — на сей раз воскликнула Лика. — Не хватало еще, чтобы к тете Лизе пришли из уголовного розыска и начали ее допрашивать. Да бедную старушку удар хватит.
Орешкина развела руками.
— Ну а что делать, Лика?
— Я знаю, что делать, — сказал Димка. — Мы установим за Гороховой-Даниловой и Гошей наблюдение.
— А за Гошей-то зачем? — спросил Толстиков.
— На всякий случай. Настоящий сыщик всегда должен иметь запасной вариант. Если версия с Гороховой-Даниловой не подтвердится, нам придется устанавливать наблюдение за Гошей. А так мы за ним уже заранее будем следить.
— И что дальше? — спросил Ромка.
— Ясно что, — ответил Леша. — Горохова-Данилова выведет нас на французскую агентуру. Да, Дим?
— Соображаешь, Толстый. Кстати, эти шпионы не обязательно французские. Они могут быть и казахские, и иракские… Любая страна заинтересована в получении материалов по проекту «Голограмма», — повторил Молодцов слова полковника Шустрова. — Слежку будем вести с утра до вечера.
— А как же школа? — заволновался Леша.
— Придется прогуливать.
— Прогуливать? А если Изабелла Юрьевна узнает? Она же нас в два счета из школы вытурит.
— Не вытурит, Толстый. Наоборот, гордиться будет, что ученики ее школы раскрыли шпионскую сеть и вывели на чистую воду бандита Вуратино.
— Ох, вытурит, — качал головой Леша, — ох, вытурит…
— В общем, так, — подытожил Молодцов, — с этой минуты мы становимся оперативно-следственной группой. Слежку начнем с завтрашнего дня. Я и Ромыч будем следить за Гошей. Катя и Толстый — за Гороховой-Даниловой. Через день меняемся. А ты, Соломатина, будешь следить за ними у себя дома.
— Интересно получается, — сказала Лика. — Вы, значит, утром сумки взяли и якобы в школу пошли. А я что маме скажу, почему в школу не иду?
— Придумаешь чего-нибудь, — отмахнулся Димка от такой мелочи.
— Скажи, что тебя все время тошнит, — посоветовал Лике Толстиков.
— Спасибо за ценный совет, Лешенька. Знаешь, Молодцов, не нравится мне твоя затея со слежкой. Не хочу я следить за тетей Лизой и Гошей и маме, представь себе, я тоже врать не хочу.
— Соврешь — не помрешь, Соломатина, — сурово сказал Димка. — Этого требует безопасность нашей страны. Как ты не понимаешь — если материалы твоего отца попадут в руки каких-нибудь маньяков, они запросто могут спровоцировать войну. Создадут, к примеру, на расстоянии видимость нашествия стратегических бомбардировщиков… — вновь повторил он слова полковника Шустрова.
— Ой, мамочка, — поежилась Катька. — А вдруг материалы уже попали в руки маньяков.
— Не попали, — уверенно ответила Лика.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ромка. Лика помедлила с ответом.
— Знаю. Мне папа сказал, куда он их спрятал.
— А куда? — спросил Димка. Лика опять помедлила с ответом.
— Хорошо, я вам скажу, но дайте слово, что вы никому не разболтаете.
Все дали слово, что будут молчать как рыбы. Соломатина вполголоса произнесла:
— Все материалы по проекту «Голограмма» хранятся у папы дома, в потайном сейфе. Когда он уезжал в Брюссель, то один ключ от сейфа взял с собой, а второй, запасной, оставил мне. Я его постоянно держу при себе. Об этом даже мама не знает.
Сказав это, Лика расстегнула две верхние пуговицы на блузке и показала цепочку, на которой висел маленький ключик.
На следующий день ребята пошли к Лике в гости. Надо же было посмотреть на тех, за кем им предстояло следить.
— Знакомься, мама, — сказала Лика, — это мои одноклассники: Рома, Дима и Леша. А это Катя, сестра Ромы.
— Очень приятно. — Ирина С ергеевна поочередно пожала всем руки. — Ас тобой, Рома, мы, кажется, уже встречались, — внимательно посмотрела она на Орешкина.
— Встречались, — подтвердил Ромка.
— Ты меня извини, что я тебе тогда наговорила всякой чепухи. Я была в ужасном состоянии. За час до твоего прихода я получила это мерзкое письмо… — Вспомнив о письме с наклеенными буквами, Ирина Сергеевна снова начала нервничать.
Лика погладила мать по плечу.
— Успокойся, мама, все уже позади, Димин отец арестовал банду «Ночных призраков». Я же тебе говорила.
— Да, да, конечно, — улыбнулась Ирина Сергеевна. — Передай своему папе, Дима, мою огромную благодарность.
— Передам, — пообещал Димка.
— А что же мы в прихожей стоим? Прошу всех в столовую. К вашему приходу мы с Ли-кой испекли пирожные.
— А какие? — живо спросил Толстиков.
— Эклеры и корзиночки.
— Эклеры и корзиночки! — воскликнул Леша. — Это же мои любимые пирожные!
Ребята прошли в просторную столовую и сели за большой стол, на котором был расставлен красивый чайный сервиз. Ирина Сергеевна и Лика принялись разливать чай по чашкам.
В этот момент в столовой появилась Горохова-Данилова. На сей раз она была не в японском кимоно, а в индийском сари. На плече Елизаветы Аркадьевны все так же сидел попугай Франсуа. А в пальцах она все так же держала мундштук с длинной сигаретой.
— Бонжур, бонжур, молодые люди, — театрально произнесла старушка. — Зайчик, это твои друзья?
— Да, теть Лиз.
— Скорее познакомь меня с ними, я умираю от нетерпения.
— Это Дима, это Рома, это Катя, это Леша, — протараторила Лика. — А это наша несравненная Елизавета Аркадьевна…
Старушка замахала руками.
— Тетя Лиза! Просто тетя Лиза!.. Ненавижу, когда меня называют по имени-отчеству. А это мой Франсуа, — сняла она попугая с плеча. — Франсик, поздоровайся с гостями.
— Пампер-р-сы! Пампер-р-сы!.. — заорал Франсуа.
— Ну что ты такое кричишь, дурашка, — укоризненно сказала Горохова-Данилова. — Забыл, как надо здороваться?..
— Пампер-р-сы! Пампер-р-сы!.. — опять заорал Франсуа и залетал по столовой.
— Раньше он все время кричал: «Сникер-сы», — стала объяснять Елизавета Аркадьевна. — Но теперь по телевизору чаще показывают рекламу памперсов, и он переключился на «памперсы».
— Тетя Лиза, садитесь с нами чай пить, — пригласила Ирина Сергеевна.
— Мерси, Ирочка, мне некогда. Я убегаю в Эрмитаж.
— Но вы же вчера были в Эрмитаже.
— О, я готова там бывать каждый день. Эрмитаж — это чудо! Истинное чудо!.. Рубенс, Матисс, Пикассо, импрессионисты… — Горохова-Данилова посмотрела на ребят. — Молодые люди, а вы любите посещать Эрмитаж?
— Лично я нет, — заявил Леша. — Там буфет плохой. Совершенно нечего взять. Вот в Зоологический музей я часто хожу. Там классный буфетик. Всегда есть булочки с маком, бутерброды с ветчиной… — Толстиков собирался перечислять и дальше, но Катька исподтишка толкнула его локтем.
Леша сразу замолчал.
— Дур-р-ак! Дур-р-ак!.. — загорланил Франсуа, вытягивая шею в сторону Толстикова.
— Пардон, пардон, — стала извиняться Елизавета Аркадьевна. — Не обращайте внимания. Он всем так говорит. Даже французскому президенту, когда тот выступает по телевизору.
— Да я не обижаюсь, — ответил Леша, искоса поглядывая на Ирину Сергеевну, которая сосредоточенно раскладывала пирожные по тарелочкам.
Горохова-Данилова продолжила свою восторженную речь:
— Недавно мы с подругой ходили в Александринку на «Гамлета». Это потрясающе! Какой накал страстей!.. А сегодня, после Эрмитажа, мы идем в Мариинку на «Лебединое озеро». Молодые люди, вам нравится композитор Петр Ильич Чайковский?..
— Да, клевый музыкант, — решил блеснуть своими познаниями в музыке Димка. — Я от него просто торчу.
Теперь Катька исподтишка толкнула локтем Молодцова.
— Ах, — мечтательно сказала Елизавета Аркадьевна, — мне надо побольше общаться с молодежью. Мой русский язык слишком устарел. «Клевый, торчу»… Прелестно, прелестно. В молодости я тоже любила щегольнуть модным словечком.
— Тетя Лиза, давайте я вам все-таки налью чаю, — вновь предложила Ирина Сергеевна.
— Нет, нет, Ирочка. Я уже убегаю, О'реву-ар, мадемуазель, — послала Горохова-Данилова воздушный поцелуй Катьке. — О'ревуар, месье, — послала она второй воздушный поцелуй мальчишкам. — Я была счастлива с вами познакомиться. Ну все, я улетаю.
И старушка, словно птичка, выпорхнула из комнаты.
— Кха-кха, — громко кашлянул Димка. Это означало, что Катька и Леша должны приступить к слежке. Толстый, который с наслаждением предвкушал, что сейчас он приступит не к слежке, а к пирожным, горестно вздохнул.
Но делать было нечего. Теперь они были не кто-нибудь, а оперативно-следственная группа. Орешкина и Толстиков встали из-за стола.
— Извините, — сказала Катька, — нам надо идти.
— Как «идти»? — растерялась Ирина Сергеевна. — А пирожные, а чай?..
— Придется в другой раз, — чуть ли не со слезами на глазах ответил Леша.
— Ничего не понимаю. Вы же только что пришли?!
— Им действительно надо идти, Ирина Сер-гевна, — сказал Молодцов. — У Леши маленький братик болеет. Ветрянкой.
— Маленький братик, — обалдело повторил Толстый, у которого отродясь не было никаких братьев: ни маленьких, ни больших. — Ветрянкой?..
— И еще свинкой, — прибавил Орешкин, дернув Лешу за штанину.
— Да, да, — сообразил Леша, — ветрянкой и свинкой… А можно мне одно пирожное взять? — вкрадчиво попросил он. — Для больного братика.
— Ну почему же одно? — Ирина Сергеевна упаковала в картонную коробочку три эклера и две корзиночки. — Угости братика. Пускай скорее выздоравливает.
Толстый, светясь от счастья, схватил коробку с пирожными, и они с Катькой пошли к выходу. И в дверях столкнулись с Виглян-ским.
— Вы что, молодежь, уже исчезаете? А я пришел знакомиться. Лика, познакомь меня со своими друзьями, пока они не убежали.
— Рома, Катя, Дима, Леша, — в третий раз протараторила Лика. — А это Георгий Александрович.
— Признавайтесь, кто из вас хотя бы раз ходил на яхте под парусом? — весело спросил Виглянский.
Оказалось, что никто не ходил.
— Лика, а не зачислить ли их в нашу пиратскую команду?
— Зачислить! — воскликнула Лика.
— Слово юнги — закон для капитана. Решено. В следующее воскресенье мы все вместе отправляемся на пиратском бриге бороздить бескрайние просторы Финского залива.
— Гоша, Гоша, — послышался из прихожей голос Елизаветы Аркадьевны, — не забудьте захватить с собой еще одну пиратку. То есть меня.
— Не забудем, тетя Лиза! — крикнул в ответ Виглянский. — Я назначаю вас главным коком!
— Благодарю, мой капитан! Во время нашего плавания я сооружу на камбузе отличное французское блюдо. Пальчики оближете.
— Надеюсь, это блюдо будет не из лягушек?
— Надейтесь, Гоша.
В прихожей стукнула дверь. Горохова-Данилова ушла. Через минуту дверь снова стукнула — ушли Катька с Лешей.
— Гоша, будешь с нами чай пить? — спросила Ирина Сергеевна.
— К сожалению, не могу, Ира. Мне надо срочно в яхт-клуб. Так что я пришел вам сказать, что ухожу.
И Виглянский вышел из комнаты. Димка и Ромка одновременно вскочили.
— Нам пора, — выпалил Димка.
— Да, пора, — выпалил Ромка.
И они ринулись за Виглянским в прихожую.
— Куда же вы, мальчики? — закричала им вслед Ирина Сергеевна. — А пирожные, а чай?..
В прихожей стукнула дверь. Виглянский ушел. Через минуту дверь снова стукнула — ушли Молодцов с Орешкиным.
— Странные у тебя одноклассники, — сказала Ирина Сергеевна дочери. — Очень странные.
— Ну что ты, мама. Нормальные ребята, — ответила Лика. — Давай пить чай. Смотри, сколько у нас пирожных.
И они стали пить чай.
А в это время за ничего не подозревающей Гороховой-Даниловой шли Катька и Леша; а за ничего не подозревающим Виглянским шли Димка и Ромка.
Слежка началась.
Итак, слежка началась. И сразу же закончилась. Во всяком случае, за Виглянским. Потому что он вышел на улицу, сел в свой «мерседес» и укатил.
Мальчишкам только и оставалось, что проводить иномарку прощальным взглядом.
Катьке и Леше повезло больше. Горохова-Данилова пошла на метро. Но поехала не в Эрмитаж, как она говорила, а в Александ-ро-Невскую лавру.
Здесь она отстояла всю службу, а затем подошла к старому священнику, чтобы поцеловать крест, который тот держал в руке. Целуя крест, Елизавета Аркадьевна украдкой сунула в руку священника записочку. Записка мгновенно исчезла в широких складках его церковного облачения.
— Смотри, смотри, — зашептала Орешки-на, — она ему записку дала.
— Ага, — зашептал в ответ Леша. Выйдя из храма, старушка направилась в небольшой скверик при лавре. Там она села на скамейку и, достав из сумки батон, начала кормить голубей.
Где-то через час к ней подошел священник, которому она передавала записку. Он уже был в обычном темном костюме и темной шляпе. Оживленно разговаривая, они пошли к метро. Но поехали не в Мариинский театр (как опять же говорила Елизавета Аркадьевна), а совсем в другую сторону. На Крестовский остров.
