Но если, повидимому слѣдуетъ совершенно отвергнуть гипотезу мрачныхъ событій въ личной жизни Шекспира, какъ источникъ мрачнаго періода его творчества, то, становясь на точку зрѣнія психологическаго воздѣйствія общественныхъ событій на всякаго впечатлительнаго человѣка, нельзя не усмотрѣть нѣкоторой связи этого періода съ потрясающими событіями мрачнаго конца царствованія Елизаветы (ум. 1603). При дворѣ устарѣвшей, но все еще крайне тщеславной, какъ женщина, и неустававшей думать о любовныхъ успѣхахъ 70-лѣтней "дѣвственницы" разыгралась теперь страшная трагедія гибели графа Эссекса. Недавній всесильный фаворитъ, потерявъ милость своей покровительницы, задуманъ совершенно безумное возстаніе, которое кончилось полнѣйшею неудачею. Эссексъ поплатился головою (1601), но не легко досталось Елизаветѣ подписаніе смертнаго приговора. Замерла теперь совершенно недавняя веселая придворная жизнь. И Шекспиръ такъ тѣсно соприкасался съ этой жизнью, что охватившая придворныя сферы тоска до извѣстной степени является даже событіемъ личной его жизни. Но больше всего должно было произвести тягостное впечатлѣніе на Шекспира то, что Эссексъ вовлекъ въ свое безумное предпріятіе человѣка, которому Шекспиръ былъ чрезвычайно обязанъ — графа Соутгэмптона. Онъ, несомнѣнно, былъ ревностнымъ покровителемъ Шекспира, онъ ввелъ его въ высшія сферы общества, съ общеніи съ которыми — тогдашняя аристократія была также аристократіей ума и высшей образованности — писатель-самоучка пополнялъ недостатки своего школьнаго образованія. И вотъ страшное зрѣлище мимолетности скоропреходящаго земного величія, неблагодарности, всегда особенно ярко дающей себя знать, когда кто нибудь сваливается съ большой высоты, разрушеніе самыхъ, повидимому, крѣпкихъ узъ, смрадъ придворнаго предательства и интригъ — все это не могло пройти безслѣдно для необыкновенно-впечатлительнаго и воспріимчиваго писателя. Къ тому же онъ вообще находился теперь въ томъ критическомъ возрастѣ, когда молодость отцвѣла, вкусъ къ радостямъ жизни притупился, a примиренность и уравновѣшенность старости еще не пріобрѣтена.
Скоро, впрочемъ, Шекспиръ пріобрѣтетъ эту уравновѣшенность, и она отразится на трехъ послѣднихъ произведеніяхъ — такъ называемыхъ «романтическихъ» пьесахъ его — "Цимбелинѣ", "Зимней сказкѣ" и "Бурѣ", написанныхъ между 1609-12 гг. Шекспиръ оставляетъ теперь театръ и окончательно поселяется въ кругу семьи въ Стратфордѣ.
Безоблаченъ былъ закатъ его жизни. Въ 1607 г. онъ удачно выдалъ замужъ старшую дочь Сузанну за доктора Голя и скоро сталъ дѣдушкой. Состояніе было округлено; поэтъ мирно доживалъ свой вѣкъ, окруженный славой, семейными радостями и всѣми удобствами жизни.
Сношеній съ Лондономъ Шекспиръ окончательно не порывалъ. Дѣлецкая жилка была такъ сильна, что онъ не устоялъ противъ того, чтобы въ это время выгодно купить домъ въ Лондонѣ. Не забывали его и лондонскіе пріятели — актеры и писатели и не разъ посѣщали удалившагося на покой товарища. По мѣстному преданію, смерть Шекспира была результатомъ горячки, схваченной на пирушкѣ, которую онъ устроилъ въ честь пріѣхавшихъ къ нему изъ Лондона друзей, поэтовъ Бенъ Джонсона и Драйтона. Трудно, конечно, сказать, сколько въ этомъ преданіи правды, но самое возникновеніе такого преданія не лишено нѣкотораго значенія и даетъ извѣстное основаніе заключить, что, удалившись въ Стратфордъ, творецъ Фальстафа велъ жизнь не аскетическую.
Шекспиръ умеръ 23 апрѣля 1616 г. Незадолго до смерти онъ въ два пріема составилъ обстоятельное завѣщаніе, рисующее его съ самой симпатичной стороны. Никто изъ сколько-нибудь близкихъ людей не былъ забытъ и даже бѣднымъ города Стратфорда было оставлено 10 фунтовъ, т. е. рублей 800-1000. Изъ друзей кому оставлено на память золотое кольцо, кому серебряная чаша и т. д. Вся же родня получила богатое наслѣдство, сестра, напримѣръ, кромѣ вещей и дома, 22 фунта. Младшей дочери Юдиѳи оставлялось въ приданое цѣлыхъ 150 фунтовъ (12–15 тыс. руб.), а главными наслѣдниками были назначены зять д-ръ Голь и его жена Сузанна. Одно только лицо на первый взглядъ не только обойдено, но даже прямо оскорблено — собственная жена завѣщателя. Ей оставлялась всего лишь "вторая по добротѣ кровать". Этотъ странный пунктъ завѣщанія цѣлыя столѣтія подавалъ поводъ къ самому превратному толкованію: въ немъ усматривали недопускающее сомнѣній доказательство дурной супружеской жизни. Но теперь все это представляется въ совершенно иномъ освѣщеніи. Дѣло въ томъ, что о женѣ не было никакой надобности дѣлать спеціальныхъ распоряженій, такъ какъ ей по закону причиталась 1/3 часть всего имущества. A "вторая по добротѣ кровать", повидимому, есть проявленіе теплаго чувства: первая, лучшая кровать въ домѣ тогда назначалась для гостей, вторая же — это супружеское ложе. Лучшимъ доказательствомъ того, что ни о какой обидѣ тутъ не можетъ быть и рѣчи, служитъ послѣдняя воля пережившей Шекспира семью годами (ум. 1623) вдовы его: она просила похоронить себя рядомъ съ мужемъ.
Шекспиръ оставилъ своимъ наслѣдникамъ достаточно крупное наслѣдство, чтобы быть похороненнымъ съ великою честью; могила его y самаго алтаря внутри той-же самой главной стратфордской церкви во имя св. Троицы (Holy Trinity), гдѣ его 52 года до кончины крестили.
Чрезъ нѣсколько лѣтъ y ближайшей къ могилѣ стѣны стратфордской церкви былъ поставленъ бюстъ Шекспира. Работы не особенно искуснаго скульптора монументщика, голландца Джонсона или Янсена, стратфордскій бюстъ имѣетъ, однако, интересъ достовѣрности, и повидимому, сдѣланъ даже по маскѣ, снятой съ мертваго Шекспира. Бюстъ былъ раскрашенъ, что оскорбляло эстетическое чувство знаменитаго комментатора Шекспира Мэлона (Malone) и онъ устроилъ такъ, что въ 1793 г. бюстъ былъ весь выкрашенъ въ бѣлую краску. Но въ 1863 г. удалось возстановить первоначальную окраску, и посѣтитель стратфордской церкви можетъ въ настоящее время видѣть, что y Шекспира были свѣтлокаріе глаза и каштановаго цвѣта волосы и бородка или вѣрнѣе клочекъ волосъ на подбородкѣ.
Другое, имѣющее право считаться достовѣрнымъ изображеніе Шекспира — это гравюра Дройшюта (Droishout), приложенная къ первому изданію соч. 1623 г. Съ художественной точки зрѣнія гравюра тоже невысокаго достоинства, но въ обращеніи къ читателю Бенъ-Джонсонъ удостовѣряетъ, что черты покойнаго переданы вѣрно. Однако, сходство между Стратфордскимъ бюстомъ и гравюрой Дройшюта не велико, если не считать лысины во весь черепъ, жидкихъ усовъ и небольшого клочка волосъ на подбородкѣ, который въ Елизаветинскія времена носили вмѣсто бороды. Стратфордскій бюстъ представляетъ собою голову очень плотнаго человѣка съ туповатымъ обрюзгшимъ выраженіемъ лица и очень подходила бы для статуи Фальстафа. Гравюра Дройшюта, напротивъ того, даетъ черты очень тонкія. 22-лѣтнему Дройшюту было 15 лѣтъ, когда умеръ Шекспиръ, и онъ, конечно, не съ натуры работалъ. Въ 1892 г. Эдуарду Флоуеру удалось открыть въ Стратфордѣ старинный портретъ, съ обозначеніемъ "Willam Shakespeare 1609", до такой степени похожій на гравюру Дройшюта, что всѣми компетентными людьми теперь принято, что именно съ этого портрета молодой и еще неопытный художникъ и дѣлалъ свое воспроизведеніе.
Нѣкоторыя, весьма впрочемъ слабыя, основанія считаться изображеніемъ Шекспира имѣетъ портретъ, принадлежавшій епископу Элійскому (такъ наз. "Ely-Palace-portrait") и видимо писанный въ началѣ XVII вѣка.
Несравненно большею извѣстностью, чѣмъ выше названные, пользуется такъ называемый "Чандосскій" портретъ (Chandos Portrait). Его приписывали кисти друга Шекспира — знаменитаго трагика Ричарда Бэрбеджа, который, дѣйствительно, былъ талантливымъ портретистомъ. Но это едва ли имѣетъ какое-нибудь основаніе, потому что портретъ находится въ рѣшительномъ противорѣчіи съ стратфордскимъ бюстомъ и гравюрою Дройшюта, которые — правда, при маломъ искусствѣ, во всякомъ случаѣ искренно стремились къ точности изображенія. Чандосскій портретъ придалъ Шекспиру бороду, вдѣлъ большія серьги въ уши, значительно облагородилъ лысину. Въ общемъ онъ чрезвычайно эффектенъ, чѣмъ объясняется какъ его популярность въ публикѣ, такъ и то, что всѣ позднѣйшіе портреты XVIII и XIX столѣтій взяли себѣ въ образецъ именно этотъ недостовѣрный оригиналъ. Идеально-красивый Шекспиръ большинства гравюръ, обращающихся въ публикѣ, своимъ чуднымъ, вдохновеннымъ видомъ гораздо больше соотвѣтствуетъ идеальному понятію о геніѣ, чѣмъ о реальномъ Шекспирѣ.
