— «Думал», «предполагал»! Не думать надо было, ваше беспорочество, а соображать. В серьезном деле нельзя без соображения! — насмешливо бросает фабрикант и продолжает заниматься своим делом.
Протер передернул плечами: до чего же неотесан этот марабранский мужлан!.. Да и непривычный гражданский костюм кажется вдруг протеру ужасно тесным, неудобным, унизительным…
Оскорбленный вельможа Гроссерии отошел от машины и продолжал молча осматривать окрестности. И тут он заметил неподалеку от холма странную фигуру человека в ослепительно сверкающем одеянии, а рядом с ним еще одну фигуру, поменьше, полуголую, грязную и взлохмаченную…
— Взгляните-ка, ведеор Браск! Видите старика в сверкающем облачении? Вы здешний, вам лучше знать местные обычаи. Как по-вашему, кто бы это мог быть?
Куркис Браск равнодушно глянул в указанном направлении, вытирая испачканные руки клочком ветоши.
Потом он с досадой пожал плечами и возвратился к машине.
— Откуда мне знать, ваше беспорочество, что тут шляются за личности! Это явно какой-то служитель божий, а значит, мне до него нет дела. Да и вообще, персональную часть обеспечивали вы, сами и разбирайтесь в этих типах! — бросает он на ходу через плечо своему расстроенному партнеру.
— Нет, нет, он не похож на местных жителей… — вслух размышляет протер, не отрывая взгляда от удивительного старца и совсем на сей раз не замечая грубости фабриканта. — Духовным лицом он тоже не может быть, разве что православным попом… Но откуда здесь может взяться православный поп?! Странно, очень странно!.. И при этом, при этом у меня такое чувство, словно я где-то уже его видел, где-то встречался с ним… Не нравится мне это, видит бог единый, что не нравится… Послушайте, ведеор Браск! Давайте отсюда уезжать, пока не вышло какой неприятности!
— Не разводите панику, протер! Посмотрите на этот кисель вместо дороги. Нам не добраться до шоссе, пока грязь не подсохнет. Загорайте пока, вы ведь так мало бываете на воздухе! А на старика плюньте! Мало ли что за старик…
Вдруг протер срывается с места и, разбрызгивая лужи, бежит к машине. Лицо его перекошено от страха, бородка так и прыгает.
— Он идет сюда, ведеор Браск! Я не хочу с ним встречаться! Это пахнет скандалом, очень большим скандалом! Нам нужно немедленно, сейчас же уезжать!
— Экий же вы трус, ваше беспорочество. Испугались какого-то незнакомого старикашки! Сейчас я с ним поговорю по-нашему, по-марабрански!..
Фабрикант одергивает свой пиджак, проверяет, держится ли приклеенная бородка, раскуривает сигару и смело идет навстречу неведомым пришельцам.
Старик в сверкающей ризе и перепачканный грязью молодой крестьянин в майке в самом деле поднимаются по склону холма. Подпустив их шагов на двадцать, ведеор Браск вынимает изо рта сигару и зычно кричит:
— Эй, вы, что вам тут нужно?!
Старик не отвечает и продолжает взбираться на холм.
Крестьянин от него не отстает.
— Вы оглохли?! — снова орет Куркис Браск. — Сюда нельзя! Здесь происходит съемка фильма! Слышите! Уходите обратно!
Однако и на сей раз старик не обращает ни малейшего внимания на грозные окрики. Уставившись Куркису Браску в лицо огромными, пылающими, как угли, черными глазами, он подходит все ближе и ближе, величественный, невозмутимый, суровый…
Протер не выносит блеска удивительной мантии и отворачивается. У него тоскливо сосет под ложечкой и неудержимо дрожат колени. Его так и подмывает сорваться с места и бежать без оглядки куда-нибудь, лишь бы подальше от непонятного, страшного старика…
А Куркис Браск преспокойно попыхивает сигарой и с самым независимым видом осматривает пришельцев. Ему, деловому человеку, чужды какие бы то ни было эмоции… Узнав в молодом крестьянине того самого безбожника, которому он недавно уплатил пятьдесят суремов за уход с холма, ведеор Браск уже раскрывает рот, чтобы разразиться справедливым негодованием, но его опережает старик в мантии.
Старик начинает говорить… Говорить? Нет, это нельзя назвать человеческой речью. Это — львиный рык, трубный глас, божественный глагол, мощный, сокрушительный, проникающий до самой печенки. При первых же его звуках Куркис Браск прикусывает язык, роняет в грязь сигару и смотрит на старца вытаращенными глазами. Протер же с размаху шлепается в лужу и закрывает лицо руками.
— Что вы тут натворили, мерррзавцы?! — гремит старик, широким взмахом руки указывая на опустошенные поля. — Как вы смели ради своих преступных корыстных помыслов обрекать тысячи людей на голодную смерть?!
— А вы кто такой?! — визжит, опомнившись, Куркис Браск и, вскочив на ноги, принимает угрожающую позу. — Какое ваше собачье дело?! Убирайтесь отсюда ко всем чертям, пока я не вышел из себя и не оттаскал вас за вашу дурацкую белую бороду!!!
— Молчать!!! — оглушительно рявкает старец. — Я тебе покажу, червяк ты ничтожный, кто я такой! Я бог единый! Я вседержитель неба и земли! Я создатель и повелитель вселенной, пришедший судить и карать таких мерррзавцев, как ты!!
Протер издает горлом жалобный писк подстреленного зайца и ползет в машину. Перепуганный, бледный Куркис Браск опрометью шмыгает на сиденье водителя и захлопывает за собой дверцу. Мотор запущен. Мощный лоршес ревет и рывком трогает с места. Он буксует, но все же движется вперед, вниз с холма. Минут пять он барахтается в вязкой глине проселочной дороги, но потом, добравшись наконец до шоссе, развивает предельную скорость и мчится прочь, на север, по направлению к далекой Сардуне…
