- Будет тебе, Роман Константинович, остынь, - сказал я, подписывая заметку. А в голове забилась предательская мысль: "Что ты делаешь? Еще пожалеешь!" Но я отогнал ее, не имея привычки менять по сто раз на дню свои решения.

Стоп! А не этой ли публикацией вызвана вчерашняя встреча возле дома? Больно уж зол был подполковник Немцов. Вот и сам генерал решил вдруг познакомиться. Ладно, что голову ломать? Отложим до завтра. А сегодня у меня две проблемы - мама и юбилейный, будь он неладен, прием.

* * *

В пять вечера позвонил по мобильнику помощник губернатора:

- Мероприятие не отменяется?

- Нет, конечно.

- Тогда ждите. Губернатор будет в шесть. Мы сейчас в аэропорту, только что приземлились.

Слава те, Господи! Губернатор для нас сейчас как соломинка, но до последней минуты оставалось неясно: будет или нет? Успеет ли прилететь из Москвы, в которой задержался на пару дней после Англии? И вообще, захочет ли? Ведь мы теперь вроде бы как прокаженные. Была даже мысль отменить юбилейные мероприятия, но сразу же вызвала внутренний протест - с какой это стати?! У старейшей на Урале газеты много друзей, есть, в конце концов, деловые партнеры, рекламодатели. Нет, будем, решили, праздновать, всем чертям назло. Сначала погуляли всем коллективом в ресторане, и вот сегодня праздничный вечер для VIP-персон и друзей газеты в малом зале драмтеатра.

Губернатор прибыл с десятиминутным опозданием. Несколько человек сразу бросились к нему с приветствиями, но, минуя своих лизоблюдов, он подошел ко мне:

- Я привык выполнять свои обещания, - сказал, поздоровавшись.

Да, он обещал быть, когда я пригласил его месяц назад. Тогда ничего еще не предвещало нынешних мрачных событий, и теперь губернатор по определению оказался в непростой для себя ситуации. Понятно, что "силовики" не могли наехать на нас без его молчаливого, но согласия - все-таки самая массовая и влиятельная газета области, со славными, как когда-то говорили, традициями и богатой историей. Это как бы с одной стороны, а с другой… Власть сильно, конечно же, меняет людей, крепко корежит их, выжимает и высушивает, но в нем, молодом и сильном супермене, сохранились еще, кажется, остатки тех мальчишеских понятий о чести, которые и делают человека человеком, мужчиной. "Я привык отвечать за свои обещания" - как раз из этого кодекса чести. К тому же в глубине души он наверняка испытывал некоторые угрызения за то, что не вступился за нас, попросту говоря, сдал. И не мог, наверное, иначе - на той вершине, на которую он взошел, свои правила, свои понятия о добре и зле. А может, и не хотел? Ведь кроме желания оставаться справедливым и великодушным есть нечто куда более сильное - жажда власти, сметающая все, что оказалось помехой на пути к ее вершинам. А вдруг в числе таких помех для него стала и наша газета?

Обо всем этом я успел подумать за те пятнадцать минут, пока губернатор находился рядом. Был он мрачен и молчалив. Дождавшись, когда ему предоставят слово, выдавил несколько дежурных фраз, вымученно улыбнувшись, вручил мне Почетную грамоту, которой обладминистрация наградила газету. Все, на этом его миссия закончилась: не успели смолкнуть аплодисменты, как губернатор сказал мне, что ему пора: ждут неотложные дела. Я пошел его проводить. У дверей он молча протянул мне на прощание руку и в сопровождении помощника удалился, не оставив ни успокаивающей улыбки, ни дежурных ободряющих слов: "Держитесь, мол, ребята, с кем не бывает".

?то ж, поздравил, и на том спасибо, мог бы вообще не приехать. Из приглашенных VIP-персон треть не явилась. Нет ни одного "силовика" - ни обл-прокурора, ни начальника УВД со своими заместителями, хотя на прошлый юбилей, пять лет назад, все явились при полном своем генеральском параде.

Я хотел выйти на улицу глотнуть свежего воздуха, но в кармане зазвонил мобильник. Младший братишка сообщил, что доехали благополучно, маму уже оформили в отделение и завтра утром прооперируют.

Настроение несколько улучшилось, я пошел к гостям.

31 января.

Дозвонился наконец до хирурга. "Не волнуйтесь, - сказал он, - прооперировали". Я залез в Интернет, нашел, что при таких операциях кости скрепляют металлической пластиной. Случаются отторжения. Господи, помоги!

* * *

К шести вечера я подъехал к старинному особняку на тихой улочке, спускающейся к реке. Меня уже ждали, быстро оформили пропуск, и молчаливый лейтенант повел меня на второй этаж по извилистым, с высокими потолками и обшарпанными стенами, коридорам. Они были мне уже знакомы - ничего, кажется, не изменилось с тех пор, когда я здесь дважды побывал.

Давным-давно уже, в разгар горбачевской перестройки, это ведомство тоже решило поиграть в демократию, приподнять чуточку занавес. Нас, редакторов областных газет, а также телевизионных начальников пригласили в это здание как бы на экскурсию. Конечно же, никакой экскурсией даже близко не пахло - ни по каким кабинетам нас не водили, в мрачные подвалы, о которых до сих пор ходят "страшилки", мы не спускались. Собрали нас в конференц-зале, перед нами выступил самый главный здешний начальник - невысокий худенький генерал. Затем - начальники отделов,

упитанные бодрячки'. Все они потом, при новой власти, стали большими начальниками - кто налоговой полиции, кто таможни. Говорили они о том, что наш миллионный город, известный своей "оборонкой", по-прежнему остается притягательным для иностранных разведок, промышленного шпионажа и разных там идеологических диверсий. Для убедительности показали видеофильм о том, как выследили израильского шпиона - мужик в шляпе шел, оглядываясь, по железнодорожному перрону, и его фиксировали то крупным, то дальним планом.

А под занавес нас повели в буфет. Угостили чаем с засохшими крендельками. Ни вина, ни водки не дали, хотя эра фуршетов в нашем городе была уже в самом разгаре.

Второе посещение случилось после развала СССР. КГБ уже переименовали в ФСК. Генерала, еще совсем не старого, отправили на пенсию - за то, что в одной из зон отбывал в годы застоя срок один из самых именитых диссидентов - чуть ли не Сергей Ковалев. Из Москвы прислали нового начальника - вот он и пожелал познакомиться с редактором ведущей газеты, а заодно дать и первое свое интервью на здешней земле.