Медведь был самым грозным противником человека в лесистой полосе Европы. Его опасались больше, чем любого другого зверя. А древним людям представлялось, что имя любого существа связано с ним самим таинственной и чудесной связью. Имя — не одежда, которую можно накинуть и снова снять. Имя — часть человека, зверя, предмета; притом, может быть, самая важная их часть.
Следы этого взгляда на вещи дожили до нас. Есть русская поговорка: «Про серого [т. е. волка] речь, а серый — навстречь!» Есть ее французский двойник: «Кто помянет волка, увидит его хвост!» Смысл обеих: не называй, не произноси всуе имени опасного существа — ты призовешь его самого!
Этого мало: обратное может произойти, если ты будешь выкликать, поминать в разговоре слова, называющие других зверей, не опасных, а нужных — возможную добычу… Услышав свои имена, они почуют беду — и поминай как звали!
Как же быть? Очень просто: надо на место действительных, настоящих имен создать другие, условные. Надо выдумать заменители имен и называть кого нужно, не называя. Древним людям эта выдумка представлялась, вероятно, верхом хитроумия: страшное имя «орктос» они заменили очень удачным псевдонимом медоед — мед-у-едь, медведь. Его можно было произносить и старым и малым: оно ведь не было настоящим медвежьим именем, никакой силой не обладало и опасности за собой повлечь не могло.
Казалось бы, чего лучше? Но через несколько поколений наши предки нацело забыли, что когда-то зверь назывался «орктос». Новое имя — «медведь» — стало для них единственным известным и, значит, снова опасным. Его понадобилось опять заменять…
Можете улыбаться, но и в наши дни кое-где в глуши лесов наши современники и соотечественники охотники предпочитают не называть медведя медведем, выходя против него один на один. Они стараются говорить о нем обиняками, именуя его то «хозяином», то «лесным», то просто и загадочно «зверем»: «На зверя иду…» И ведь даже смешные сказочные имена медведя, милые нам по детским воспоминаниям, — «Мишка», «Косолапый», «Топтыгин», «Михал Иваныч» — в глазах ученого кажутся преподозрительными: вероятно, и за ними скрыто то же самое старание обойтись как-нибудь без настоящего медвежьего имени, как когда-то наши далекие предки обошлись без страшного имени «орктос».
А что, так случилось только с одним словом «медведь»? Будь так, явление не представило бы ни малейшего интереса. Подобных слов множество, в этом вся суть.
Помните, как осторожно выражается та русская пословица, которую я упомянул: «Про серого речь», не про «волка». «Серый навстречь» — не «волк». «Серый», «бирюк» — такие же имена-заменители, как и «медведь».
Мы, ничего не подозревая, зовем змею змеей, а ведь это тоже слово, возникшее благодаря табу. «Змий», «змия» — значило первоначально «ползающая по земи», т. е. по земле; таким описательным выражением было заменено неизвестное нам более древнее имя пресмыкающегося, вероятно родственное греческому «эхис» — «ехидна», «змея».
Связано с запретом и слово «рыба». «Настоящее» название обитательницы вод в языке наших предков звучало совсем по-другому, возможно — похоже на современное латышское «zivs» или литовское «zuvis» («рыба»). Это слово употреблять не хотелось, чтобы не распугать возможную добычу. И «воду замутили» очень хитро: древнее имя заменили словом, родственным немецкому «руппа, руппе», которые значили «головастик», «личинка угря», из них и образовалось наше «рыба».
Как остроумно! Какой щуке пришло бы в голову, что опасность грозит ей, если люди на берегу говорят про жалких головастиков? А если принять в расчет, что табу было наложено и на слово «вод» — «бредень» (так, от корня «вод-ить», была первоначально названа рыболовная сеть), что оно было заменено лукавым отрицанием «не-вод», то вы увидите, как жестоко были обмануты простодушные жительницы рек и озер, наивные рыбы…
Они-то, пожалуй, были сбиты с толку только в воображении наших далеких пращуров… А вот на теперешних ученых-этимологов эти пращуры, действуя так лукаво и коварно, навлекли множество чрезвычайных затруднений. Ведь мало точно узнать, почему медведь был переименован в «медоеда» или рыба — в «головастика-личинку». Надо прежде того еще угадать, какое слово было подвергнуто такому перелицеванию, какое — нет. Попробуйте выяснить это тысячелетия спустя после того, как все случилось.
