— Мою? — растерялся Фомин. — Какая же она моя?
— Чудак ты! — рассердился Тимофеев. — Спасешь — будет твоя! Разве может девушка не полюбить своего избавителя? Да пусть и не полюбит, что же — ее и выручать не надо? Или, может быть, — пошел он на откровенный шантаж, — ты, Коля, дрейфишь?..
Фомин, разумеется, осторожничал. Он всегда был нормальным человеком, с естественными реакциями на окружающую действительность. Но вот чего он не мог вынести — так это подозрения в трусости.
— Болтаем попусту, — сказал он, выплюнул папиросу и одним движением очутился на пассажирском сиденье ретромотива.
Тимофеев обрадованно затолкал чемодан ему над ноги, а сам занял место водителя.
— Двинули? — весело спросил он.
— Двинули!
— В шестой век?
— В шестой!
Тимофеев набрал полную грудь воздуха и вдавил клавишу туда до отказа.
В глазах у него потемнело. Тусклая коридорная лампочка погасла, будто задутая порывом ветра. Все закаруселилось в голове и мерзко отдалось в желудке. Ощущение было такое, словно валишься в самолетике для внутренних авиалиний с огромной высоты куда-то на такое далекое свежевспаханное поле. И полная безысходность: знаешь, что все равно не свалишься, что никто тебе не поможет и что лететь еще не менее часа…
Но полет оборвался прежде, чем Тимофееву стало запредельно плохо. Ретромотив дрогнул, словно уткнулся в мягкую, но непреодолимую преграду, и встал.
— Тимофеич, — услышал народный умелец из-за спины. — Что-то не похоже на шестой век.
Они находились в центре прекрасно освещенного зала на круглой огороженной площадке. В огромные окна било полуденное солнце, в живописно-синем небе сновали крыломашущие аппараты. А вокруг в позах крайнего изумления застыли люди, будто пытаясь изобразить знаменитую немую сцену из «Ревизора».
— Куда ты меня завез? — прошипел Фомин.
— Коля, — смутился Тимофеев. — Очевидно, сработал аварийный возврат, и мы сейчас в тридцатом веке. Ретромотив рассчитан только на челночные рейсы, туда-обратно… Вот здорово! Вообрази только: мы с тобой — в нашем собственном будущем!
Один из людей, остолбенело торчавших вдоль стен, внезапно воскликнул:
— Позвольте! Да ведь это же Виктор Тимофеев!
Последний не успел вдоволь насладиться сознанием своей популярности. Суровый толчок в спину вернул его с небес на землю.
— После раскланяешься, — зашептал он. — Нам в шестой век надо. И поскорее, пока не ссадили.
— Легко сказать… — проворчал Тимофеев, смятенно хватаясь за какие-то малопонятные рычажки на панели перед собой. — Допустим, нырнем мы обратно в двадцатый век, а глубже-то как? Челночный принцип, пропади он пропадом! Так и зациклимся на месте… Ага, вот оно что!
И он поднял неприметный тумблерок с подписью «Пр. фин.», что по его предположениям, означало движение по оси времени с промежуточным финишем.
— Какое сегодня число? — спросил он в панике. — Я забыл!
— Число?.. — опешил Фомин. — Кажется, седьмое, нет, восьмое!
Тимофеев успел набрать нужную дату и нажать кнопку «туда» прежде, чем сердитые потомки, не на шутку озабоченные подобной самостоятельностью со стороны предков, стащили их с ретромотива.
Просторный зал сменился родным захламленным коридором с пыльной лампочкой под серым потолком. Из-за двери доносились голоса Тахиона и Светы.
— Ну, Тимофеич, — сказал Фомин. — Теперь не подкачай.
— Постараюсь, — усмехнулся тот.
Ретромотив тряхнуло, в голове снова поднялась гнусная круговерть… А затем Тимофеев с удивлением обнаружил себя кувыркающимся через панель управления и ласточкой парящим над тем самым свежевспаханным полем, куда ему так хотелось упасть в своих тошнотворных иллюзиях. Спустя мгновение он ткнулся носом в горячую, хорошо взрыхленную землю и затих, испытывая великое облегчение.
— Откуда я знаю? — пожал плечами Тимофеев, отскребая жирные земляные комья от брюк. — Но могу утверждать во всей ответственностью, что до шестого века мы не долетели.
— Верно, — согласился Фомин. — На табло 624 год. Надо полагать, ты опять что-нибудь не так сделал.
— Ошибаешься, Николай, — возразил Тимофеев. — Нас, кажется, действительно встретили. Но подумать только: мы с тобой в седьмом веке! Мог ли ты, почти дипломированный историк, мечтать о таком?
Фомин молча обошел накренившийся ретромотив, ласково похлопывая его по бокам. Ему стыдно было признаться даже самому себе в том, что сильно хотелось, пока еще не поздно, вскочить на эту приемистую лошадку, пришпорить ее как следует и рвануть домой во все лопатки. И прекратить это неслыханное историческое хулиганство. Ну, там, сообщить Тахиону про незримый барьер в 624 году, который помешал им беспрепятственно проследовать к истокам шестого столетия. И пусть старшие товарищи из фантастического будущего примут меры. С их-то подготовкой им проще будет разобраться что и к чему, и не исключено, что им наконец удастся раскрыть тайну исчезновения девушки Вики.
Без его, Фомина, участия?..
Ретромотив увяз посреди тщательно распаханного клочка земли, со всех сторон окруженного стеной леса. Высоко в зените зависло доброе летнее солнышко. «Повезло, — подумал Фомин. — Могли бы выпасть в зиму. Какой бы от нас тогда вышел толк?» Несусветно большие деревья гудели на высоком ветру черными кронами. Где-то неподалеку слышался вполне обыденный стук дятла. И все же Фомину здесь не нравилось. Не лежала у него душа к тому, что влепились они точно в центр этой кропотливо расчищенной, разровненной полянки, будто она нарочно была приготовлена для финиша всяких там ретромотивов с неумелыми водителями. Что хвоя на высоченных соснах не по-хорошему черная. И что у самого Фомина, кроме голых рук, нет ничего, чтобы защитить в случае опасности себя и этого славного лопушка Тимофеева.
— А ведь это посадочная площадка, — сказал Тимофеев. — Значит, мы у цели. И заметь — она кое-где примята, будто на ней садились несколько часов тому назад.
— В трамвай садятся, — поправил Фомин. — А здесь финишируют… — Он присмотрелся. Тимофеев был прав: совсем недавно на этой же полянке вынырнули из времени целая толпа народа и убрела куда-то в лес. — Тахион ничего не говорил про какую-нибудь Базу-624?
