— Взгляните, сударь, на женишка; не правда ли, он достоин обручиться с такой красоткой?
В ответ на его слова я только усмехнулся и тихонько приказал одному из своих лакеев последовать за этими людьми и заметить дом, в который они войдут.
Брильянтщик не мог мне тут же сообщить ни имени их, ни звания, но обещал разузнать у своего приятеля, который был с ними знаком. Купив алмаз незначительной ценности и заказав печатку со своим гербом, я вернулся к себе на квартиру, где мой лакей, весьма опытный по части любовных поручений, доложил мне подробно и доподлинно все касавшееся жилища той особы, которую я уже величал своей возлюбленной. Кроме того, он сказал мне, что сопровождавшего ее старца зовут Валентином, о чем он узнал случайно, услыхав, как кто-то громко прощался с женихом на улице. На следующий день я не преминул прогуляться перед домом, где таилось мое сокровище. Мне посчастливилось увидать мещаночку на крыльце, и я отвесил ей поклон, достаточно обличавший чувства, которые я к ней питал.
Затем я отправился на мост Менял за своей печаткой, где брильянтщик подтвердил мне сообщение, сделанное моим лакеем о том, что жениха зовут Валентином, а кроме того сказал, что состоит он при одном знатном вельможе, по имени Алидан, делами коего издавна заправляет. Относительно же невесты он заверил меня, что зовут ее Лоретой, однако не мог сообщить ничего достоверного об ее происхождении.
Но стоило ли забивать себе голову всякими бесполезными подробностями? А потому я не стал наводить дальнейших справок. Все мои старания были направлены на то, чтоб заговорить с прелестной Лоретой. Я неоднократно прогуливался подле ее дома, но только раз посчастливилось мне ее увидать. Застав ее как-то под вечер на крыльце, я отвесил ей учтивый поклон и спросил, не знает ли она, где живет такой-то человек, имя коего я нарочно выдумал. Когда же она объявила, что он ей незнаком, я прикинулся удивленным, сказав, что он, несомненно, проживает по этой улице, поскольку сам меня в том заверил. Однако ответ моей прелестницы отнюдь не побудил меня отстать от нее. Она же, почти догадавшись о моем намерении, затеяла тотчас же другой разговор и спросила, не проживаю ли и я в их околотке, где она уже не раз меня видела. На это я отвечал отрицательно и сказал ей напрямик, что меня влекут туда ее бесподобные прелести, хотя и живу я весьма далеко от нее. Лорета возразила, что, вероятно, не она, а другие, более веские причины побуждают меня посещать их околоток, после чего окончательно ударилась в притворное смирение. Я не потерпел такого самоуничижения и превознес ее выше светил небесных. В завершение я сказал ей, как это обычно делается, что, пораженный ее необычайными совершенствами, ничего так не жажду, как чести называться ее рабом.
Тут Лорета показала мне, как искусна она в сей игре, ибо, заметив, что имеет дело не с новичком, развернула всю свою ловкость и хитрость: признаюсь, к стыду своему, что я чуть было не увидел того часу, когда меня оболванили.
Но это только усилило мою любовь к ней, и тонкие ее уловки, коими она меня улещала, словно подливали масла в огонь. Свадьба ее, вскоре после того отпразднованная, не причинила мне никакой досады, ибо я догадывался, что мне незачем огорчаться, если старец поспит с нею раньше меня, а также, что ему не достанется ее девство, коего, как я предполагал, и след простыл. Словом, надежда служила мне благотворным бальзамом, смягчавшим боль от всех моих ран. Я почитал несомненным, что Лорета, молодая и прекрасная, будет рада обрести друга, который вместо мужа исполнит работу, не подлежащую отмене и являющуюся в браке наиважнейшей. Нужно быть по меньшей мере Атласом, чтоб не изнемочь под столь тяжелым бременем, как обязанность утолить любовный пыл женщины. Плечи Валентина не были, по моему разумению, достаточно сильны, чтобы его вынести: кто-нибудь должен был ему помочь. А посему я воображал, что моя преданность побудит Лорету выбрать меня для этого дела предпочтительно перед всеми мужчинами на свете.
Пока баюкаю себя такой надеждой, случается одно обстоятельство, коего я никак не ожидал, а именно Валентин уезжает навсегда из Парижа со всеми своими домочадцами. Навожу справки о месте его пребывания: мне указывают этот край и замок, принадлежащий хозяину Валентина и отстоящий отсюда не более чем на четыре мили. Я выхожу из себя, впадаю в ярость и предаюсь отчаянию из-за отъезда Лореты, без которой, как мне казалось, я не могу дольше жить. Наконец решаюсь отказаться от милостей, коих я ожидал от короля, и приехать сюда, дабы добиться таковых от Амура. Пять Дней тому назад я прибыл в деревню, где живет Валентин; перерядившись паломником в одном городке неподалеку отсюда, я оставил там своих челядинцев за исключением того лакея, коего вы только что видели.
Я уверил всех, что возвращаюсь с богомолья от Пречистой Девы Монферратской, но было это чистейшим обманом, ибо отправлялся я на богомолье к нечистой деве Лоретской [12]. Женщины требовали у меня четок, и я снабжал их весьма красивыми, каковыми не преминул запастись. По прибытии в замок застал я там Валентина, встретившего меня очень учтиво и принявшего с вежливыми изъявлениями благодарности четки, которые я ему преподнес. Затем я попросил разрешения сделать такой же презент госпоже его супруге; он согласился без всяких возражений, так что я передал ей оный в его присутствии. А поскольку приближалось обеденное время, то пригласил меня Валентин у него откушать, чему я не слишком противился, боясь, как бы он не прекратил своих настойчивых просьб, ибо я ничего так не жаждал, как побыть подольше в его доме. Он не преминул расспросить меня о моей родине и звании моих родителей, о чем я наврал ему с три короба.
После сего я уже не говорил ни о чем другом, кроме веры, покаяния и чуда, так что он стал почитать меня маленьким угодником, коему когда-нибудь отведут место в календаре [13]. Благодаря столь благоприятному обо мне мнению, он не побоялся оставить меня наедине со своей супругой, а сам отправился по каким-то домашним делам. Тут я внезапно подошел к Лорете, которая, увидав меня в таком одеянии, глазам своим не верила. Я же обратился к ней, не меняя своего елейного тона:
— Поверите ли вы, сударыня, что, побуждаемый милосердием, я дерзаю передать вам просьбу лица, которое вы жестоко терзаете и которое ждет помощи только от вашей руки. Я говорю о Франсионе, побежденном вашими совершенствами, и умоляю вас ради него только об одном: прикажите, как надлежит ему жить впредь.
— Не удивляюсь тому, что вы взяли на себя этот труд, — сказала Лорета, — ибо вы хлопочете о самом себе.
— В одежде паломника я — паломник, а посему паломник просит вас за Франсиона, — возразил я.
После того поведал я Лорете про беспримерную страсть, которую к ней питаю, и заверил ее, что явился в этот край и переменил одеяние только для того, чтоб ее повидать.
Лорета, будучи превеликой искусницей извлекать из моих же речей материю для своих хитроумных ответов, тотчас же возразила мне:
— Раз вы клятвенно утверждаете, будто явились сюда только для того, чтоб меня повидать, то окажетесь самым бесчестным человеком на свете, если станете докучать мне просьбами о каких-либо больших благодеяниях, нежели это.
Я попрекнул Лорету за проявленную ко мне жестокость, а также за злостное извращение моих речей и заявил, что если она не смягчится, то доведет меня до отчаяния. В противность моим ожиданиям негодница вздумала поразить меня угрозами, обещая открыть Валентину, кто я такой и зачем сюда приехал, но я отвечал, что не боюсь этого, ибо после потери ее благосклонности гибель моей чести и жизни нисколько меня не тревожит.
