Валя не собиралась рассказывать об этом происшествии своей подруге, тем более что и Илья просил ее об этом. Но чем дальше, тем сильнее ей хотелось признаться во всем Лиде. Сказать — значит избавиться.
Подружку Валя нашла за кустами давно отцветшей сирени. Старательно прикусив язык, Лида красила ногти на руках ярко-сиреневым лаком.
— А, Пирогова… Слушай, помоги — левой рукой ничего не получается!
Валя села рядом с ней на скамейку, взяла пузырек с лаком, обмакнула в него кисточку.
— Слушай, Лидка, скажи мне честно — ты склонна к разочарованиям?
— Что? — не поняла та.
— Ну у тебя будет разбито сердце, если ты узнаешь что-нибудь плохое о человеке, который тебе нравится?
— Нет, не будет, — деловито ответила Лида. — Вот, а теперь мизинец… И вторым слоем!
— Понимаешь, у меня такое ощущение, что я должна тебе это рассказать, прямо-таки должна! Нет, Лидка, погоди, пусть сначала высохнут, а потом я второй раз их лаком покрою… Мы же никуда не торопимся.
— Если ты чувствуешь, что должна, то рассказывай, — серьезно произнесла Лида, растопырив пальцы.
Илья, он… — начала Валя и нахмурилась — воспоминания опять нахлынули на нее. Его лицо было так близко! Нет, конечно, она не любила Илью и всем существом воспротивилась тогда поцелую, новее равно… Как будто что-то отозвалось внутри, когда он обнял ее… Ох, эта странная, безвольная покорность, которая сковала ее на миг, — перед тем, как она нашла в себе силы оттолкнуть его… «На самом-то деле я не на Илью сержусь, а на себя!» — неожиданно озарило Валю.
— Что — Илья? — вдруг нахмурилась Лида. — При чем тут Илья?
— Я не… Лидка, он… Словом, иду я сегодня из автолавки, а он, Илья то есть, обгоняет меня на своем автомобиле и спрашивает, не подвезти ли меня.
Лида вспыхнула, а потом побледнела, словно догадавшись обо всем.
— Дальше, Пирогова, — каменным голосом произнесла она.
— Я сказала, что не хочу, а он… ну, словом, он все-таки упросил меня сесть.
— Упросил! Пирогова, ты что, забыла, что у тебя есть Ванечка твой и что я неравнодушна к Илье… Неужели ты села?
— Да, села, — с раскаянием произнесла Валя, только теперь окончательно понимая, какую страшную ошибку она совершила.
— Дальше, ну! Чего же ты замолчала? Подвез он тебя до дома, и…
— В том-то и дело, что не до дома. Мы поехали кататься по шоссе.
— Как ты могла…
— Прости, Лидочка! Я дура… А потом мы заехали в какое-то кафе, выпили сока…
— Он пригласил тебя в кафе! Нет, я не могу… — Лида в отчаянии сжала руки. — Ой, ну вот, все насмарку — я смазала этот дурацкий лак.
— А потом он повез меня посмотреть какой-то там необыкновенный вид на Иволгу. Вообще-то вид на самом деле замечательный…
В глазах у Лиды стояли слезы.
— Он тебя поцеловал?
Да, — Валя опустила голову. — Но я тут же оттолкнула его. Он сразу стал извиняться и сказал, что это произошло случайно и он вовсе не хотел…
— Случайно… — с горечью произнесла Лида. Она оторвала уголок у лежавшей рядом газеты и принялась с ожесточением оттирать полузасохший лак от ногтей.
— Лида, прости!
— Это все?
— Да, все. Больше ничего не было. Всю дорогу Илья извинялся…
— Как будто мне от этого легче. Зачем ты мне рассказала? Чтобы помучить меня, да?
— Ну что ты! — умоляюще протянула к ней руки Валя, но Лида с мрачным лицом отвела их. — Лидусик, я же ни в чем не виновата!
— Не виновата! — с ненавистью прошептала Лида. — Ты своим предательством сердце мне разбила, вот что! Мало тебе было Ваньки, так нет же, тебе еще и Илья понадобился…
— Лида! Это все неправда! — ужаснулась Валя. — Честное слово, ты не права!
— А зачем ты к нему в машину села? Разве ты не знала, что так делать нельзя?
— Да почему же нельзя? — растерялась Валя. — Ведь он меня просто подвезти хотел!
— Ты мне больше не друг.
— Ах вот как! — возмутилась Валя. — Вот ты как со мной… Все, Лаптий, я тоже на тебя обиделась.
Она вскочила и бросилась к калитке.
Так они поссорились.
Вечером у Вали было свидание с Иваном — обычно она радовалась, когда он просил ее о встрече, но тут в первый раз не испытывала желания увидеть его. «Еще и Ванечку с Ильей рассорю… — пришла ей в голову новая огорчительная мысль. — Нет, определенно во всем виновата только я! И зачем, зачем я только села к нему в машину, зачем рассказала обо всем Лидке…»
Но не идти было еще хуже.
Валя надела свое любимое желтое платье, сорвала возле дома цветок купавки, заткнула его за ухо. «Она была порочной женщиной…» — мстительно подумала она о себе почему-то в третьем лице.
— Ты уходишь? — спросил Арсений Никитич, выходя на крыльцо. — Не будет нескромным, если я спрошу тебя — куда?
— Не будет, — хмуро ответила Валя. — На свидание с Ваней… Только маме ничего не говори, ладно?
— С Ваней? Очень порядочный молодой человек! — почему-то обрадовался дед. — Таких, пожалуй, редко сейчас встретишь…
— Ты в этом уверен?
— Я, Валюта, слава богу, пожил и в людях разбираюсь… Уж он куда лучше этого лорда Байрона.
— Кого? — изумилась Валя.
— Ну этого, другого вашего с Лидой приятеля. Илья, что ли, его зовут…
— Да, Илья, — отвернулась Валя.
— Так вот… О чем это я? Ах, да, я хотел тебе рассказать о том, что до войны мы жили на берегу Москвы-реки — ну там, где раньше стоял храм Христа Спасителя.
— Где теперь бассейн, что ли?
— Да-да! Так вот, когда храм снесли, на том месте собирались построить Дворец Советов. Грандиознейший проект! И станцию метро рядом назвали — «Дворец Советов». Только чего-то не получилось с этим дворцом, и метро переименовали в «Кропоткинскую»…
— Слушай, дед, мне сейчас некогда. Потом расскажешь, ладно?..
— Ждешь? — спросила она, сияя глазами.
— Жду, — ответил он. — А ты опаздываешь…
— Да ну, дед со всякими ретровоспоминаниями привязался… Кстати, ты ему очень нравишься.
— Кому?
— Господи, да дедушке моему! — засмеялась Валя.
— Мне все равно, — улыбаясь, покачал Ваня головой. — Я хочу нравиться только тебе. Если ты меня разлюбишь, то я умру.
Иван произнес это с шутливой интонацией. Но все равно Вале стало на миг страшно. Она обняла его изо всех сил, прижалась щекой к груди — там, где стучало его сердце.
— Никогда не разлюблю! — горячо прошептала она. — И ты никогда не умрешь!
— Значит, ты гарантируешь мне бессмертие?
— Да!
Стоило ей только увидеть Ивана, как недавние сомнения и мучения покинули ее. Какая разница, о чем думал Илья, обиделась или нет Лида… Иван — вот кто был главным. Валя, глядя на него, забыла о недавнем происшествии с Ильей. Да и Илью уже забыла!
— Идем, Ванечка…
— Куда?
— Да хоть куда — вон вниз по течению, — махнула она вперед.
Они побрели вдоль берега, держась за руки.
— Красивый цветок, — сказал он, гладя ее по волосам. — Как называется?
— Купавка…
— Купавка… Какое смешное название. Он желтый, и платье у тебя желтое… Ты сама вся как солнышко. Валька!
— Ты сам солнышко… Ой, а веснушек-то у тебя сколько!
Было жарко, но к вечеру небо заволокли густые белые облака. Клочья тумана стлались над водой — как тогда, когда они встречали рассвет. Никого вокруг не было, дачный поселок остался далеко позади.
— Ванечка…
— Что?
— Ванечка, я вот все думаю о том, что будет дальше, — задумчиво произнесла она.
— А что будет дальше?
— Лето кончится, и как мы будем друг без друга…
— Так мы в гости будем ездить друг к другу! В кино ходить, и все такое… Просто гулять — вот как сейчас, например.
— Ты на одном конце Москвы, а я на другом… — вздохнула Валя.
— Метро же есть!
— Да, я и забыла… И телефон.
Он остановился, обнял ее — каждое его прикосновение отзывалось болью восторга в ней.
— А ты меня не разлюбишь, Ванечка? — спросила она, смеясь. — Я ведь тоже тогда умру!
— Глупая, глупая Валька… — Он целовал ее в лицо, беспорядочно и часто — губы, щеки, лоб, глаза…
Потом они сели на берегу, смотрели на воду. Потом встали, опять побрели куда-то. Долго целовались под старой ивой, спустившей свои ветви до самой воды. Потом пошли в сторону полуразвалившегося моста и там снова целовались.
Если бы кто-то невидимый взялся бы со стороны наблюдать за ними, то не нашел бы никакой логики в этих хаотичных передвижениях. Это был извилистый, запутанный путь, с бесконечными возвращениями и поворотами, который если и вел куда-то, то только от сердца к сердцу.
Первые сумерки опустились на землю, и капли дождя ударили по листве.
— Ой, дождик! — удивилась Валя, протянув вперед ладонь. — Ванечка, смотри — дождь…
Они попытались спрятаться под дерево, но дождь ударил сильнее. Настоящий июльский ливень.
— Ну все, — засмеялась Валя, — это знак. Пора домой!
— Еще пять минут…
— Через пять минут нас просто смоет!
И они бросились бежать, держа друг друга за руки.
— Купавка твоя упала…
— Да бог с ней! — отмахнулась Валя, краем глаза заметив, как желтый цветок уносит бурлящий ручей, проложивший себе путь вдоль забора.
Позже, переодевшись, она вышла на веранду. Темный сад весь блестел от воды.
— Ужинать пора, — сказала Клавдия Петровна. — Арсений Никитич, вы где?
— Как пахнет… — мечтательно потянула носом Валя. — Это что такое?
— Молодая картошка. Я в нее зеленого лука покрошила…
— Королевский ужин!
Вышел Арсений Никитич, с удовольствием откашлялся:
— Да-да, ничего лучше и не придумаешь!
С крыши капала вода, ее брызги долетали до сидевших за столом.
— Вот разверзлись хляби небесные… — вздрогнув, сказала Клавдия Петровна. — Может, в дом перейдем?
— Нет, ни за что! — отказалась Валя.
Небесная вода — она животворящая, — как молитву, произнес Арсений Никитич, сидя над дымящейся тарелкой. — Древние считали, что если есть дожди, то, значит, на полях будут колоситься хлеба и давать большие урожаи овощи на грядках. Иногда рог изобилия изображали как бы льющим воду… Да и вообще, стоит также взглянуть на само слово «дождь» — не кажется ли вам оно родственным слову «Даждь» — одному из имен древнего божества Даждьбога?
— Кажется, кажется… — рассеянно пробормотала Клавдия Петровна.
— Между прочим, имя «Даждьбог» получилось из двух корней: «даж» — то есть давать, благотворить, помогать — и собственно «бог». И вообще, дождевая вода носит, в отличие от речной, мужское оплодотворяющее начало.
— Папа! Арсений Никитич! — взвилась Клавдия Петровна. — Мы же за столом! И при ребенке еще!
— Перестань, мама, — меланхолично остановила ее Валя. — Я не ребенок, мне уже шестнадцать. Ты еще скажи, что меня в капусте нашли…
Пока ужинали, дождь кончился. Пора было ложиться спать, но Валю не покидало чувство, что она забыла о чем-то… Ах, да — Лида! Надо бы с ней помириться… Происшествие с Ильей казалось сейчас Вале не более чем глупым недоразумением. Тем печальнее было то, что Лида, наверное, до сих пор дуется.
Валя надела резиновые сапоги и по мокрой траве зашлепала к калитке, которая вела в соседний двор. В окне у Лиды горел тусклый ночник — это значило, что она не спит еще… Валя тихонько постучала по стеклу.
В комнате мелькнула тень, окно с легким звоном распахнулось.
— Пирогова, это ты? — отстраненно произнесла Лида. — Чего тебе?
— Поговорить…
— Нам не о чем говорить.
— Лида, ты сейчас совершаешь большую ошибку… — сердито начала Валя, скользя в резиновых сапогах по размокшей земле.
Это ты совершила ошибку! — шепотом воскликнула Лида. — Мало тебе твоего Ванечки, ты еще и Илью захотела… У, ненасытная!
На Валю неожиданно напал хохот — ей почему-то показалось очень смешным слово «ненасытная».
— Ты еще и смеешься надо мной? — возмутилась Лида.
— Ой, Лидочка, прости… — замахала руками Валя, пытаясь сдержать смех, и едва не упала.
Лида некоторое время надменно смотрела, как ее подруга корчится внизу от смеха, теряя равновесие в дурацких сапогах, потом ее лицо исказила гримаса недоумения, а потом и ее тоже разобрал смех.
— Пирогова, ты совершенно невозможная! — безнадежно сказала Лида, отсмеявшись. — Ты просто чучело какое-то… Ладно, заходи, только сапоги не забудь снять.
Валя быстро обежала дом, сбросила на крыльце тяжелые, с комьями налипшей грязи сапоги и ворвалась в комнату подруги.
— Лидка, какая ты молодец! — закричала она. — Ты на меня больше не сердишься!
Лида села по-турецки на свою постель, укоризненно покачала головой:
— На тебя совершенно невозможно сердиться, Пирогова. Но это еще ничего не значит…
— А что, что это значит? — Валя села на жесткий деревянный стул.
— Валька, он меня не любит, — вдруг трагическим голосом произнесла Лида.
— Кто, Илья? Господи, Лида, — я же тебе говорю, что меня он поцеловал совершенно случайно… Наверное, просто представил на моем месте тебя!
— Нет, нет… — поморщилась Лида. — Не утешай меня, я же не такая дура, чтобы поверить этому. Но он и тебя не любит!
— Конечно, — быстро согласилась Валя. — Я же знаю, когда любят, а когда нет. Вот у нас с Ванечкой…
— Пирогова, отстань ты за-ради бога со своим Ванечкой! Я все об Илье думаю… Он такой…
— Какой? — спросила Валя с любопытством. — Ну скажи — какой?
— Непонятный, — тихо произнесла Лида, и глаза ее заблестели в тусклом свете ночника… — Душу бы отдала за то, чтобы узнать, о чем он думает. Он говорил мне, что я ему нравлюсь, комплименты всякие говорил и еще однажды обнял — ну, тогда вы с Ваней купались в Иволге и не видели…
— Он думает о тебе! Не это ли подтверждение…
— Нет! Все гораздо сложнее. И одновременно проще. Он мужчина, на три года нас старше, он умный, красивый… Зачем ему я?
— А я нужна ему еще меньше! — не преминула вставить Валя.
— Ой, да ты тут вообще ни при чем… Я для него, Валька, знаешь кто?
— Кто?
— Дачная интрижка. Да, я для него дачная интрижка!
Вале был непонятен смысл этих легкомысленных слов, для нее все было серьезно. Ведь у них с Ваней, например, далеко не дачная интрижка — то есть нечто преходящее и незамысловатое. У них все основательно и на века. Ваня и Валя, Валя и Ваня… И у всех окружающих должно быть тоже так.
