— Ты шутишь… — она сделала шаг вперед и оказалась между Ильей и забором. Он даже не отодвинулся в сторону, чтобы освободить проход, а еще пристальнее уставился на нее все тем же странным, как будто неприязненным взглядом.
— Валя…
— Что? Ты вспомнил, что хотел спросить?
— У вас что, роман с Ванькой?
Вопрос был в высшей степени бесцеремонный, и первым порывом Вали было осадить Илью — какое ему дело, у кого с кем роман! Но потом она передумала.
— А тебе это интересно? — кротко спросила она.
— Нет.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Просто… — пожал он плечами. — Я просто так спрашиваю. О чем-то же надо говорить, правда?
— Правда. Можно и о погоде, например… Завтра плюс двадцать пять — двадцать семь, дожди маловероятны, ветер юго-западный.
— Какой ветер?
— Юго-западный! Ты на электричку опоздаешь, — напомнила она.
— Они сейчас через каждые десять минут, — посмотрел он на часы.
— Ну и что? Вдруг отменят… А тебе рисковать нельзя — экзамен же завтра.
Он молчал, ничего не отвечая, стоял почти вплотную и продолжал пристально разглядывать Валю, и она не выдержала, сделала шаг вперед, тихо сказав:
— Ладно, иди. Мне надоело тут стоять.
Она набралась решимости и оттолкнула Илью, упершись ладонями в его грудь. Он был сильный, крепкий, и сдвинуть его с места было не так-то легко. Но он вдруг сам отступил и сказал:
— Ладно, Валька, пока. Все-таки ты необщительная личность.
Произнес он это без всякого раздражения, Вале показалось — добродушно даже, как старый приятель, и потому она, обернувшись, весело закричала ему:
— Вы не правы, товарищ! Еще никто и никогда не называл меня необщительной!
— Пока! До послезавтра! — махнул он рукой.
На берегу речки сидели Лида с Ваней и лениво резались в карты.
— Пришла! — обрадовался Иван.
— Валька, ты где пропадала, мы тебя уже сто лет ждем! — закричала Лида сердито.
От того, что сейчас они были втроем, все было немного по-другому. Они купались и загорали под оранжевыми лучами вечернего солнца, потом долго сидели на краю старого разбитого моста, находившегося ниже по течению Иволги, болтали ногами в воде и обсуждали фильм «Пятница, 13», который смотрели у своих знакомых на видео.
— Кстати, а сколько стоит видеомагнитофон? — с любопытством спросила Валя.
— Кажется, тысяч шесть, — пожала плечами Лида. — Нам он не светит.
— Разве шесть? — с удивлением спросил Иван. — По-моему, меньше…
— Точно, это я вам говорю! — возмутилась Лида. — Хороший импортный аппарат именно столько и стоит. Да его еще и не достать…
— А сходить в видеосалон — рубль, — заметила Валя. — Какая разница, где фильм смотреть — у себя дома или в каком-то другом месте?
Они разошлись поздно вечером.
На прощание Иван хотел поцеловать Валю, но рядом была Лида, которая смотрела на них с любопытством и насмешкой, словно не одобряя все эти «телячьи нежности».
— Потом, потом! — засмеялась Валя, отворачивая лицо. — Отстань, Ванечка…
— «Ванечка»… — передразнила подругу Лида. — Так вот, Ванечка… Приходите завтра, молодой человек!
Был уже совсем поздний вечер — одиннадцатый час, но еще не стемнело — стояли долгие июньские дни. Валя читала книгу у лампы и отмахивалась от мелких мошек, которые летели на свет. В руках у нее был «Черный обелиск» Ремарка.
Вдруг ставни едва слышно стукнули друг о друга.
— Ой, кто там? — прошептала она. — Ваня?
Это был он — стоял внизу, уцепившись руками за карниз, и тянул шею, стремясь разглядеть, что творится в комнате. На подоконнике лежал букет полевых цветов, очень сильно напоминающий веник.
— Ванечка, как мило! — Валя выключила свет и села на подоконник, отчего ее длинные волосы опустились вниз, прямо к его лицу. — Ты принес цветы…
— Мне очень жаль, что это не розы! — прошептал он. — Ты, наверное, розы любишь…
— Мне все равно. То есть я все цветы люблю! — с восторгом призналась она. — И потом, ты знаешь, мне еще не дарили цветов.
— Никто и никогда?
— Никто и никогда! Как ты сюда пробрался?
— Я же помню ту доску в заборе, которая легко отодвигается в сторону.
В полутьме он казался нереально красивым — черты лица были четкими, волосы завитками лежали на висках и на лбу. Валя опустила руку и погладила его по голове.
— Ванечка, хороший мальчик..
— Ты меня еще любишь?
— Люблю…
— Это хорошо. Я все боялся, что ты меня разлюбила…
— Так быстро я не смогу тебя разлюбить!
— Пусти меня к себе, — вдруг попросил он.
У Вали мурашки пробежали по спине — она сама хотела быть с ним рядом, ближе, как можно ближе. Но она сердито сказала:
— Ты с ума сошел! Там мама спит, у нее очень чуткий сон.
— Пусти!
— Да нет же, глупый…
— Тогда дай руку, зачем ты ее убрала! — тоже сердито прошептал он.
Валя опустила руку вниз — он прижал ее ладонь к своему лицу, поцеловал.
— Почему ты меня сегодня оттолкнула? — упрекнул он.
— Я тебя не отталкивала, просто Лидка смотрела…
— Я, наверное, с ума сошел. Я все время думаю о тебе! Хочешь, я всю ночь буду сидеть тут, под окном?
— Зачем? — засмеялась Валя.
— Чтобы просто быть рядом.
Битый час они шептались, протянув друг к другу руки, пока Вале не показалось, что Клавдия Петровна ворочается в соседней комнате.
— Все, иди! — испуганно прошептала она. — Мне будет очень неловко, если нас обнаружат в таком положении!
— В каком таком положении? Мы же ничего плохого не делаем!
— Я знаю, что ничего плохого, но все равно…
Она прогнала его, но тут же, едва он исчез за темными кустами, пожалела об этом. «Может быть, он сейчас вернется?» — с надеждой подумала она, вглядываясь в ночной сад. Из-за облаков выплыла луна, осветила все вокруг — его не было, он ушел.
Валя прекрасно знала, что завтра они увидятся, но все равно — ей стало так невыносимо грустно, что она заплакала. Она и сама не понимала, от горя или от радости она плачет — просто слезы лились, и все…
— Ну вот июнь уже прошел! — с досадой произнесла Лида. — Тебе не кажется, Пирогова, что время как-то чересчур быстро мчится? Вот так и вся жизнь пройдет…
— Да, еще чуть-чуть — и мы станем старухами, — вздохнула Валя.
— Ты вот, например, представляешь себя двадцатилетней? Хотя нет, быть двадцатилетней еще не так страшно… А лет в тридцать ты себя представляешь, а?
Валя задумалась.
— Тридцать лет… — страдальчески сдвинув брови, тихо произнесла она. — Боже мой, тридцать лет! Первые морщины и первые седые волосы… Морщины ведь именно в эти годы появляются, да?
— А лишний вес! — напомнила Лида. — Все старые тетки — толстые. Глупые толстые тетки, которые вечно бегают с авоськами и полдня проводят, стоя в очередях.
Валя не могла представить себя толстой. Сколько она себя помнила, она была тоненькой и легкой, словно балерина. Она посмотрела на свои руки, оглядела ноги, попыталась вообразить, как они будут выглядеть, если на них налепить несколько килограммов жира, — и не смогла.
— Я никогда не буду толстой! — сердито воскликнула она.
— Да-а, все так говорят… Ладно, идем дальше, а то здесь весь берег занят.
На эти выходные приехало очень много дачников — они оккупировали пляж, разводили костры, делали шашлыки, играли в волейбол и пили из пластмассовых стаканчиков водку.
По узкой тропинке девушки поднялись высоко вверх. Здесь берег был неудобный, обрывистый, зато людей почти не было. Расстелили полотенца и улеглись на них.
— Где же Ванечка твой? — насмешливо спросила Лида.
— До вечера он помогает матери — они там что-то делают на своем участке. А что?
— Да нет, ничего. Просто удивляюсь, что сегодня мы проводим время без его общества…
— Ты ревнуешь?
— Делать мне нечего! Ходит, как привязанный…
— Скажи лучше, что ты тоже так хотела бы, — довольно произнесла Валя.
— Как — так?
— Чтобы и Илья ходил за тобой с утра до вечера.
— Он и ходит, когда у него время есть, — с раздражением возразила Лида. — Пирогова, не забывай — он взрослый человек, он не привык зря время тратить. Кстати, он вчера признался мне, что я ему нравлюсь.
— Ты серьезно? — подскочила от удивления Валя. — Лидка, ты же так его обожаешь, и вот наконец-то…
Лида тоже села, сдвинула очки на лоб.
— Нехилый домишко, — сказала она, глядя на противоположный берег.
— А, ты про этот… Там адвокат один живет, очень известный, — понимающе кивнула Валя. — Гуров его фамилия.
— Да знаю я… — отмахнулась Лида. — Мы тут раньше вас живем, поэтому я лучше тебя все знаю.
Иволга в этом месте была неширокой, и дом Гурова хорошо просматривался с косогора, на котором сидели девушки. За добротным каменным забором со столбами, на которых стояли вазоны с цветами, виднелся старинный дом с розовыми колоннами, красивый, словно декорация в кино. Настолько красивый, что Валя с трудом представляла, как там могут жить люди. Наверное, они едят на серебряных тарелках, и в каждой комнате у них по видеомагнитофону…
Она смотрела на дом как зачарованная, и постепенно воображение у нее разыгралось. Валя представила себе Гурова — благородного строгого старика, его жену (ну как же без жены!) — тоже пожилую женщину чрезвычайно благородного вида. Вот они принимают у себя мать Вани и самого Ваню, помогают ему, и тот с помощью старика-адвоката становится тоже известным адвокатом, и Гуров, который к тому времени полюбил Ваню, словно родного сына (Валя не встречала еще ни одного человека, который относился бы к Ване плохо!), завещает дом ему. И однажды, спустя много лет, они вдвоем входят во двор этого дома, который к тому времени уже принадлежит Ване, и Ваня спрашивает: «Валя, тебе здесь нравится?»
«Нет, не годится! — нахмурилась она. — Пусть старичок живет, а мы с Ваней уж как-нибудь обойдемся без этих розовых колонн и глиняных вазонов!»
— Пирогова, ты чего задумалась? — толкнула ее локтем Лида. — Опять какую-нибудь историю воображаешь?
— Так, глупости… — покраснела Валя.
— Кстати, вот и Гуров. Нечасто он сюда приезжает…
— Где? — всполошилась Валя, вытягивая шею. — Это Гуров? Не может быть!
Валя неоднократно слышала об этом человеке, но только сейчас впервые его увидела.
— Глупенькая, я же всех тут знаю! — обиделась Лида. — Это и есть Гуров собственной персоной! А вон его жена и дочка…
Из ворот старинного особняка вышла троица в сопровождении веселого коккер-спаниеля золотисто-рыжей расцветки. Пес весело носился вокруг них, прыгал, пытался ловить бабочек, потом упал на траву и принялся кататься по ней…
Филиппа Аскольдовича Гурова ни при каком раскладе нельзя было назвать стариком. Расстояние было довольно приличное, но все же Валя даже так, издалека, поняла, что ему не больше сорока пяти лет. Невысокий, спортивного сложения, в шикарных темных очках, он держался как человек, хорошо знающий себе цену. Одет он был весьма скромно — светлые шорты до колен и красная майка с какой-то надписью на груди, но Валя, хоть и не разбиралась во всех этих тонкостях, моментально почувствовала, что куплена его одежда не в соседнем сельпо и даже не в ГУМе, а либо в «Березке», либо непосредственно за границей.
Жена Гурова тоже никак не напоминала благородную старую даму, какой ее только что вообразила себе Валя. Она была весьма моложава, подтянута, в светлом спортивном костюме без рукавов, с короткой светлой стрижкой под мальчика. Правда, она не улыбалась и выглядела довольно надменной.
— Мы с их Марьяной когда-то даже гуляли вместе. Правда, сто лет назад, — сказала Лида, тоже с любопытством наблюдая за троицей на противоположном берегу. — Она неплохая девчонка, но очень папашу своего боится.
— С какой Марьяной? — спросила Валя.
— Дочь Гурова зовут Марьяной. Эй, привет! — громко крикнула Лида и помахала девушке на том берегу. — Может, узнает меня…
Но Марьяна Лиду не узнала. Вернее, она даже не стала смотреть в ее сторону.
— Нет, не узнала, — без всякого сожаления произнесла Лида. — Или просто зазналась.
— Сколько ей лет? — спросила Валя.
— Да нам с тобой ровесница…
— А почему она отца своего боится? — завороженно спросила Валя.
— Он строгий очень. От всех всегда требует, чтобы они точно знали, чего хотят, а Марьяна не всегда это знает. Принципиальный.
— А что все должны знать?
— Ну по жизни, по работе… даже в мелочах чтобы был порядок. Вот, например, лет шесть назад попросила Марьяна отца собаку купить. Купил он — вот этого, Джоя как раз, и вдруг выяснилось, что Марьяне он не нравится, а хочет она совсем другого пса — ну, типа дога или добермана. Джой слишком ластится ко всем и вообще какой-то дурной. Заполошный.
— Он очень милый… — задумчиво пробормотала Валя, глядя, как Джой носится взад-вперед по берегу.
— Милый-то милый, но она, оказывается, чего-то другого от собаки хотела! Этого даже лапу давать не смогли научить! И что же? Гуров, при его-то деньгах, хоть сто собак мог купить. Но нет же! Раз ты выбрала тогда именно этого песика, то и живи с ним. Исправить ошибку уже нельзя. И во всем прочем Гуров такой.
