Я рассмеялась, качая головой.
— Неа. Я просила дважды. Твоя очередь, Блэк.
— Брось, — произнёс он умасливающим тоном. — В третий раз повезёт.
Я издала очередной невольный смешок.
Подойдя к нему, я скользнула на его колени, обвив руками его шею.
Волна жара выплеснулась из Блэка, как только я опустила свой вес. Он прикрыл глаза, обхватывая меня руками поверх халата. Притягивая меня ближе на колени, Блэк испустил удовлетворённый вздох, как только я прислонилась к его груди, затем он упёрся лбом мне в плечо. Однако я все ещё ощущала в нем что-то иное.
— Ты в порядке? — спросила я, пропуская его волосы между пальцев.
Я много раз задавала ему этот вопрос за последние несколько дней.
Как и в большинстве случаев, он не ответил.
Слегка вздохнув, я решила больше не спрашивать.
Наклонившись через него, я потянулась к тяжёлому на вид конверту, лежащему на кровати.
Блэк ощутил это и тут же напрягся — затем нырнул к нему, добравшись раньше меня. Прежде чем я попыталась вырвать конверт из его пальцев, Блэк забросил всю посылку через кровать. Он швырнул её достаточно сильно, чтобы она свалилась с края кровати, упав на ковёр с гулким стуком.
Когда я нахмурилась и начала слезать с его колен, чтобы подойти к конверту, Блэк крепче стиснул меня руками, удерживая на месте.
— Оставь это, Мири. Пожалуйста, — он прижался лицом к моей шее. — Пожалуйста, дорогая. Пожалуйста.
— Блэк, — произнесла я. — Тебе нужно сказать мне, что происходит.
Он покачал головой, не отрывая лица от моей шеи.
Затем он поднял взгляд. В его золотистых глазах я увидела борьбу.
Эти более светлые, почти прозрачные пятнышки как будто сделались ярче, когда я смотрела, как он изучает моё лицо. Я видела, как какая-то часть его желала все мне рассказать, поговорить о том, что его беспокоит… доверить мне правду.
В конце концов, какое-то другое решение пересилило этот проблеск открытости, который я увидела. Взгляд его глаз сделался твёрже. Я видела, как закрывается окно.
Я видела это, и ничего не сделала.
Я даже ничего не сказала.
Я все ещё наблюдала за его лицом, когда Блэк опустил мой рот к своему.
Поначалу он целовал меня робко… затем, всего через несколько секунд, грубо. Его рука сжалась, стискивая мои влажные волосы. Вскоре после начала поцелуя в нем полыхнул жар, с интенсивностью ударив по всем моим мышцам и суставам, усиливаясь по мере углубления поцелуя и заставляя меня обмякнуть на его коленях. В этот раз Блэк иначе использовал язык и губы, каким-то образом более интимно, как будто он почти пил из меня… и от безжалостного притяжения перехватывало дыхание.
Слишком многое таилось там. Достаточно, чтобы я забеспокоилась.
То есть, ещё сильнее забеспокоилась.
Там жила тоска. Желание. Та странная боль, которая на-самом-деле-не-боль. Собственничество. Более неуловимые и более охраняемые от моего разума эмоции. Возможно, воспоминания. Я чувствовала, как он меня хочет… хочет почти безжалостно, ненадолго позволяет самому себе ощутить глубину этого желания. Я также ощущала там горе, которое могло оказаться сожалением.
У меня не было лучших слов для описания этого.
Все это теперь кажется мне таким неадекватным.
Блэк хотел от меня чего-то, лишь косвенно связанного с сексом. Его руки, его ладони, каждая часть его притягивали меня, прося о той вещи, которую он желал. Я чувствовала, как он отчаянно в этом нуждается. И в то же время я понимала, что он думал, будто никогда этого не получит.
Осознание этого в какой-то мере разбивало ему сердце.
Или, возможно, просто вызывало у него отрицание. Может, даже неприятие, хотя это неприятие не было нацелено на меня.
Я не знаю, как долго мы целовались.
Я даже не помню, как закончился поцелуй, и что мы делали после этого.
Съели завтрак, наверное. Поговорили.
Я знаю лишь, что картонный конверт оставался на полу, когда мы вышли из номера. Я знаю, что когда я вернулась на поиски его примерно через час, он исчез.
Но прежде всего, я знаю, что позднее в тот же день Блэк уехал.
Блэк уехал, и я не видела его ещё очень долго.
3 месяца спустя
19 часов вечера по тихоокеанскому времени
Сан-Франциско, Калифорния
«Погоди секундочку, док…»
Там, где он находился, было уже поздно. Или рано, смотря как толковать.
Ранние утренние часы, как я предполагала. Может, всего несколько часов до рассвета.
Я одержимо отслеживала каждую деталь в поисках улик.
После его отъезда я недели потратила на попытки выяснить, где именно он находится, улавливая каждый намёк, который он мне давал, каждый проблеск его окружения, каждый ветерок присутствия или кадр зданий или людей, мимо или через которых он проходил.
Я все ещё уделяла внимание каждой промелькнувшей детали, какой бы незначительной она ни была.
Я наблюдала за ним на собраниях в комнатах с высокими потолками. Я наблюдала за ним на улицах, когда снежинки таяли, касаясь кожи его лица и губ. Я видела его на мостах, лежащим в кроватях, сидящим на диванах и в кожаных креслах. Я видела его в кофейнях, в ресторанах. Я видела его с другими людьми.
По крайней мере, пока что я не видела, чтобы он с кем-то трахался.
Он получал предложения. Много, много предложений.
Конечно, я понятия не имела, сколько он от меня скрывал.
Я знала, что сейчас он сидел на подоконнике в темной квартире, глядя на мощёную брусчаткой улицу. Я улавливала проблески осознания, пока он проверял, не наблюдает ли кто-нибудь ещё за данным участком темной дороги. Я чувствовала, как он ищет окна, используя свой разум, чтобы просканировать блуждающие мысли и присутствия. Я чувствовала низкое гудение его сознания на фоне, его попытки отвлечь меня, пока он сосредоточился на выкрашенной зелёной краской двери, пострадавшей от воды и ветра.
Однако он не мог полностью меня заблокировать. Не как раньше.
Что-то между нами изменилось.
Я понятия не имела, что это было.
Наши разумы переплелись таким образом, который я не могла объяснить самой себе — или ему, хотя я не пыталась сделать ни того, не другого. Я не говорила с ним об этом. Я не хотела, чтобы он знал, потому что подозревала, что он может найти другой способ отсечь меня.
