Земельный надел — тупу — выделялся мужчине, как главе имеющейся (или могущей возникнуть в будущем!) семьи, а также его детям, но не жене. Размер выделяемого при ежегодном перераспределении общинных земель семейного надела (т. е. количество тупу) зависел только и исключительно от численного состава семьи. Подчинение семьи общине носило абсолютный характер, однако сам общинник не был на положении раба, поскольку имел право на свой земельный надел, и в этом смысле был его владельцем (собственником); он избирал руководителей административных подразделений общины из пяти, десяти и даже пятидесяти семей и, следовательно, мог сам быть избран таким руководителем (во главе ста и более семей уже стояли кураки или касики — представители родовой знати, занимавшие этот «пост» по наследству).
Моногамия является признаком наступления эпохи цивилизации, т. е. крушения родового строя и его главного института — общины; разрушают же родовой строй два крупных разделения общественного труда, на которые указывает Ф. Энгельс: выделение пастушеских племен, эквивалентом которого в условиях запада, т. е. Америки, являлось орошение возделываемых полей и постройки из адобов, а также отделение ремесла от земледелия. Оба эти явления четко просматриваются не только в инкском обществе, но и в предшествовавших инкам цивилизациях.
Далее Ф. Энгельс пишет, что родовой строй «... был взорван разделением труда и его последствием — расколом общества на классы. Он был заменен государством». (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 21. М., 1961, стр. 169.)
Между тем имеется целый ряд признаков-характеристик, указываемых Ф. Энгельсом в цитируемой нами работе, которые применительно к Тавантин-суйу говорят именно о том, что инкское общество уже перешагнуло первобытнообщинный строй а созданная инками административно-управленческая надстройка являлась не чем иным, как государством. Напомним главные из этих признаков: государство отличается от родовой организации 1) территориальным делением; 2) наличием публичной власти; 3) взиманием налогов, которые «были совершенно не известны родовому обществу»; 4) появлением органов, стоящих над обществом. Подтверждение всего этого читатель найдет у Гарсиласо. Ф. Энгельс указывает, что родовые связи разрываются путем разделения членов общества на привилегированных и непривилегированных; в инкском обществе это было наглядно выражено в системе налогов, разделившей все население страны на меньшинство, не платившее налоги, и подавляющее большинство, выплачивавшее налоги (в том числе и личным трудом). Раскол общества делает государство необходимостью, а публичная власть, отделенная от массы народа, — один из характернейших признаков появления государства. Типичное для Тавантин-суйу господство над покоренными племенами и народами несовместимо с родовым строем.
Можно указать еще на многие подобные явления, свойственные Тавантин-суйу и свидетельствующие о том, что инкское общество уже вступило в период цивилизации.
Однако... однако имеются две чрезвычайно важные особенности инкского общества, ставящие под сомнение такое утверждение. К ним относятся, во-первых, отсутствие товара и «товара-товаров» — денег, а также рабов, без наличия которых абсурдно говорить о рабовладельческом характере любого общества.
Что касается первого, то создавшуюся в Тавантин-суйу ситуацию можно объяснить практическим отсутствием в фауне этого географического района животных, которые могли бы стать домашним скотом; между тем именно скот становится не только первым товаром, но и первыми деньгами. Его отсутствие в Америке резко затруднило процесс первоначального накопления и возникновения частной собственности. Попытку увидеть в листьях коки, в перце или иных сельскохозяйственных культурах своеобразные инкские «деньги» вряд ли следует признать правильной. Можно согласиться, что в дальнейшем они могли принять на себя функции денег, но к моменту прихода испанцев в Перу такого не случилось. Здесь, как нам представляется, в силу особых природных условий, а именно из-за отсутствия скота — лошадей, коров, овец, свиней, — сложились объективные условия, затормозившие этот исторически неизбежный процесс.
Сложнее обстоит дело с рабами. По свидетельству большинства хронистов в Тавантин-суйу не было института рабства. Лишь «янакон» можно отнести к категории домашних рабов, но их роль в экономической деятельности общества ничтожно мала, как ничтожно мала и их численность — несколько тысяч на более чем десятимиллионное население Тавантин-суйу.
Между тем наличие этой категории населения, социально-экономическое положение которой радикально отличалось от положения подавляющей массы трудящихся, т. е. общинников, само по себе служит достаточно убедительным доказательством того, что инкское общество нельзя также уподоблять и так называемому азиатскому способу производства (или азиатским формам собственности), поскольку последнему, как указывал К. Маркс, было свойственно «поголовное рабство». (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 46, ч. 1. М., 1968, стр. 485.)
И все же вопрос о рабстве и о рабовладельческом строе в Тавантин-суйу на этом нельзя считать закрытым и вот почему. Мы уже говорили о внутреннем положении общины. Но на общину воздействовала также внешняя среда, и в том числе «общинная политика», сознательно и последовательно проводившаяся правящей элитой, т. е. кланом инков. Между тем инки самым решительным образом укрепляли общину, но не путем ее дальнейшего развития, которое лишь ускорило бы ее разложение, а через полное подчинение общины интересам их государства. Поясним эту мысль: гарантом целостности общины было ее абсолютное бесправие по отношению к верховной власти, скрепленное личной ответственностью каждого ее члена за всю общину и всей общины за каждого общинника. Доказательством наличия именно такой ситуации является митмак — широко практиковавшееся инками насильственное переселение не только отдельных общин, но и целых народов.
Митмак в еще большей степени, чем при азиатских формах собственности, укреплял за «объединяющим единым началом» (К. Маркс) право собственности на землю, фактически абсолютизируя это его право, в результате чего община была лишена возможности выступать даже в качестве «наследственного владельца» землей. «Поэтому в условиях восточного деспотизма и кажущегося там юридического отсутствия собственности, — писал К. Маркс, — фактически в качестве его основы существует эта племенная или общинная собственность...» (Там же, стр. 463, 464)
