— Вот гляди, — несколько смягчившись поучал печатник. — Телеграф! Давно ли мы получали письма почтовыми дилижансами или вовсе с оказиями. А сколько они тряслись?… А теперь? Полчаса, и в Петербурге знают, о том, что происходит в Севастополе. Или вот даже почтовый ящик! Когда-то это была сенсация!
Аркадий кивнул: эту историю он слышал не менее дюжины раз от разных людей. Сколоченный из крепких досок ящик с прорезью стоял около почтамта. Хоть прошло уже года три, он до сих пор оставался единственным в уезде. До его появления, письма отдавали либо в руки почтмейстеру, либо в мелочных лавках. Ящик, как и всякое новшество, стал причиной долгого оживления среди горожан. Все были поборниками прогресса, но письма все же старались отправить по старинке, полагая, что отданное в живые руки, послание дойдет вернее.
Пролистнув почту, Кондоиди принялся писать сам, после велел отнести написанное на телеграф, передать это в губернский Екатеринослав. Аркадию хватило одного взгляда, чтоб опознать в депеше свою заметку.
— Но вы же сами говорили, что это не новость?…
— Для нас — нет, но для Екатеринослава — еще какая. Война, можно сказать, идет в губернии. Шагай! И до вечера ты мне не нужен…
Уже на телеграфе Аркадий узнал от приятеля, что английская эскадра снялась с якоря, и, поймав попутный ветер, ушла не то к Мариуполю, не то к Таганрогу. Рыбаки осторожно выходили в море, вытаскивали сети, местами поврежденные ядрами.
Зайдя на Малую Садовую, где он снимал комнатушку, Аркадий наскоро перекусил краюхой хлеба и брынзой. Затем с неудовольствием влез в подобие своего единственного выходного костюма, на босые ноги натянул башмаки. Носить эту одежду по этакой жаре было настоящей пыткой, но некоторые работодатели по одежке не просто принимали, но и платили.
За десять копеек Аркадий отбыл два часа урока с купеческим сынишкой, которого готовил к поступлению в гимназию.
Мальчишка был небесталанен, однако взбудораженный сегодняшними событиями, сегодня больше предрасположен к шалостям, нежели к учебе. И получив положенный гонорар, Аркадий вернулся: сперва к себе домой, после телеграфа — в типографию.
Кондоиди с принесенной охапкой новостей ознакомился, что-то отложил. Из карманов штанов достал разномастные листки бумаги, на которых записаны были объявления, с полки снял старую поваренную книгу, открыл ее на случайной странице.
Из этого всего принялся стряпать газету — стал за кассы, набирая очередной выпуск «Листка». Шрифта было мало, да и тот за долгие годы использования изрядно потерся. Набор газеты представлял некое искусство, которое дядя Костя никому не доверял, хотя Аркадий и был уверен, что он управиться.
Когда, наконец, грек набрал гранки, Аркадий встал за печатный станок с приводом мощностью в одну человеческую силу. За его работой недолго следил Кондоиди, но скоро удалился, сославшись на неотложные дела. Дела эти, как знал его помощник, находились в трактире все на той же Греческой.
Прогрохотал скорый летний дождь, но вместо прохлады принес влажную духоту. Отпечатав половину экземпляров, Аркадий выглянул в окно. Время шло к вечеру. Немного подумав, юноша пожал плечами и отправился на море.
Город стоял в глубине залива, на холме между берегом моря и изгибом реки. В реку по сотням сточных канав сбегали городские нечистоты. Песчаная стрелка у устья реки была усыпана мусором, который оставляли здесь обедающие битюжники и рыбаки. И лишь налетевший шторм устраивал порой здесь уборку.
