Джабари видел, что настроение у Мириам может вот-вот испортиться.
— Если отбросить политику и географию, Мириам, и посмотреть с точки зрения культуры, то у арабов и евреев много общего. И мне кажется, что они наконец-то осознали это. На иврите вы… мы говорим «шалом алейхом», что значит «мира тебе». А на арабском мы говорим «салям алейкум», и фразы эти настолько близки, насколько мы сейчас подошли к миру.
Мириам Бернштейн налила себе в стакан араки.
— Алейхом шалом, и тебе мира. — Она выпила, почувствовав, как арака обожгла ей желудок.
За завтраком они говорили о том, что может произойти в Нью-Йорке. Мириам нравилось говорить с Джабари. Ее настораживала встреча с арабами лицом к лицу за столом переговоров на конференции ООН, и разговор с Джабари был для нее хорошей подготовкой. Мириам понимала, что Джабари уже тридцать лет рассуждает не как араб, он предан Израилю, и все же, если существует такое понятие, как дух нации, то, возможно, Абдель Джабари отражал его.
Джабари внимательно смотрел на нее, слушая хрипловатый голос, который временами звучал устало, а большей частью чувственно. За эти годы он постепенно узнал всю историю ее жизни, точно так же, как и Мириам узнала историю его жизни. Они оба знали, что значит быть скитальцами, а теперь оба занимали высокое положение в обществе, в их власти было изменять историю в лучшую или в худшую сторону.
Мириам Бернштейн являлась типичным продуктом разрушенной в результате войны Европы. Передовые части Красной Армии обнаружили ее в концентрационном лагере, назначение которого было таким же непонятным, как и его название, хотя в памяти Мириам и сохранились слова «медицинский экспериментальный». Она помнила, что когда-то у нее были родители и младшая сестренка и что она была еврейкой. Мириам немного говорила по-немецки, наверное, научилась этому от лагерных охранников, и немного по-польски, похоже, это был результат общения с другими детьми, находившимися в лагере. А еще она знала несколько слов на венгерском, и это наталкивало ее на мысль, что она родилась и жила в Венгрии. Но Мириам, в основном, была молчаливым ребенком; она не знала, да это ее и не волновало, была ли она немецкой, польской или венгерской еврейкой. Все, что она знала совершенно точно и что волновало ее, так это то, что она еврейка.
Солдаты Красной Армии отвезли ее и других детей в трудовой лагерь, где подростки постарше работали на восстановлении дорог. Многие из них умерли той зимой. А весной все работали на полях. Мириам заболела и попала в больницу, а потом ее отпустили, потому что ее удочерила пожилая еврейская чета.
Однажды к ним пришли какие-то люди из Еврейского комитета. Мириам, ее приемные родители и многие другие евреи отправились через разрушенную войной Европу. Многие недели они пробирались по забитым машинами дорогам, об этом у Мириам остались кошмарные воспоминания. Потом они погрузились на пароход и вышли в море. В Хайфе англичане не разрешили пароходу причалить, людей попытались высадить ночью на берег подальше от порта. Жестокая схватка разыгралась на берегу между евреями, пытавшимися удержать плацдарм для высадки людей, и арабами, которые старались не допустить их высадки. Потом в бой вмешались британские солдаты, и пароход отошел от берега. Мириам так и не узнала о дальнейшей судьбе пассажиров, потому что была в числе тех, кого успели высадить на берег до начала боя. Ее пожилые приемные родители, чьи имена она не могла вспомнить, исчезли — или погибли на берегу, или остались на пароходе.
Ее подобрала другая еврейская супружеская пара, они сказали британским солдатам, что ее зовут Мириам Бернштейн и что она их дочь, которая вышла из дома, заблудилась и случайно попала на берег, где шел бой. Да, она родилась в Палестине. Мириам помнила, что молодая супружеская пара врала очень неумело, но британские солдаты просто взглянули на Мириам и ушли.
Бернштейны забрали ее в новый кибуц в окрестностях Тель-Авива. Когда англичане ушли из Палестины, арабы нарушили соглашение о перемирии. Ее новый отец отправился защищать кибуц и домой уже не вернулся. Со временем Мириам узнала, что ее старший сводный брат Иосиф тоже является усыновленным беженцем. Ничего необычного в этом не было, потому что Мириам считала, что большинство детей в мире — во всяком случае, в ее мире — были выходцами из концентрационных лагерей Европы. Иосиф Бернштейн видел то, что видела Мириам, и даже больше. Как и она, Иосиф не знал ни своих настоящих родителей, ни своего настоящего имени, ни своей национальности и возраста. Молодые люди полюбили друг друга, а потом поженились.
Уже в молодости Мириам Бернштейн заинтересовалась деятельностью групп, призывавших к миру и пытавшихся установить добрососедские отношения с местными арабскими общинами. А жители ее кибуца, как и жители большинства других, были настроены воинственно, поэтому друзья и соседи сторонились ее. Понимал Мириам только Иосиф, хотя ему, летчику-истребителю, доставляли неудобства миролюбивые настроения жены.
