После войны 1973 года ее партия выдвинула Мириам на освободившееся место в кнессете в знак признания ее популярности среди израильских арабов и за заслуги в женском движении за мир.
Очень быстро на Мириам обратила внимание премьер-министр Голда Меир, и они стали подругами. Когда в 1974 году Голда Меир ушла в отставку, все понимали, что ее рупором в кнессете осталась Мириам Бернштейн. При поддержке Голды Меир Мириам вскоре получила пост заместителя министра. Сменялись правительства, но она сохраняла за собой и место в кнессете, и пост в министерстве. Внешне казалось, да и сама Мириам верила в это, что ей удается переживать любую смену кабинета министров потому, что она прекрасно справляется со своей работой. Ее враги говорили, что, по крайней мере частично, она обязана этому своей привлекательной внешности. На самом же деле ей удавалось выживать в непрочном мире парламентских политиков потому, что стремление к выживанию было заложено в ее натуре. Мириам не подозревала об этой черте своего характера, и, если бы ей когда-нибудь показали список ее политических махинаций или список людей, которых она уничтожила как политиков, она ни за что бы не поверила, что все это совершила Мириам Бернштейн.
Когда Мириам вспоминала помощь и поддержку госпожи Меир, в ее памяти всегда всплывал тот необычный случай, когда после проходившего всю ночь заседания кабинета министров премьер-министр привезла ее к себе домой и угостила кофе. На этом заседании кабинет министров требовал, чтобы Мириам изменила свою фамилию так, как она звучала на иврите, что правительство официально требовало от всех высокопоставленных чиновников. Госпожа Меир, бывшая Мейерсон, прекрасно поняла нежелание Мириам порывать единственную ниточку, связывавшую ее с прошлым, и поддержала отказ Мириам изменить фамилию.
Находились люди, считавшие, что Мириам готовят к тому, чтобы она в свое время заняла пост Голды Меир, но Мириам Бернштейн была лишена подобных амбиций. Говорили, что Голду Меир назначили на пост премьер-министра именно потому, что она не хотела занимать его. Израильтянам нравится давать власть человеку, который не желает этой власти. Так безопаснее.
Но сейчас у Мириам был пост, которым она гордилась больше, чем гордилась бы постом премьер-министра, — делегат мирной конференции. Еще несколько месяцев назад такого поста не существовало, но Мириам всегда верила, что когда-нибудь он появится.
В Нью-Йорке ее ждало много общественных дел, однако было у нее и личное дело. Во время Йом-Киппурской войны ее единственный сын Елиуй погиб в бою, а Иосиф уже три года считался пропавшим без вести. Интересно, сможет ли она в Нью-Йорке узнать у арабов о его судьбе.
Джабари заметил на улице какую-то суету и инстинктивно сунул руку в карман.
Мириам, похоже, не обратила на это внимания, она была занята разговором.
— Люди выбрали правительство, готовое поменять тактику уступок на прочные гарантии. Понимаешь, Абдель, мы продемонстрировали миру твердость своих намерений. Садат был одним из первых арабских лидеров, кто понял это. Когда он приехал в Иерусалим, за его действиями следили очень многие люди, которые с самого начала искали мира с Иерусалимом, и он первым разрушил тридцатилетнее противостояние. — Мириам наклонилась вперед. — Мы отлично сражались и завоевали уважение многих наций. Но враг больше не стоит у нашего порога, затяжной штурм закончился. Люди настроены сесть за стол переговоров.
Джабари кивнул.
— Надеюсь, это так. — Он бросил через плечо Мириам взгляд на собравшуюся на улице толпу, а она накрыла своей ладонью руку Джабари и продолжила:
— А ты, Абдель? Если они создадут новое палестинское государство, ты поедешь туда?
Некоторое время Джабари молчал, глядя прямо перед собой.
— Я избранный член кнессета. Не думаю, что меня с радостью встретят в любом новом палестинском государстве. — Он поднял изуродованную руку. — Но даже если и так, я все равно попытаюсь. Кто знает, может, там мне удастся воссоединиться с семьей.
Мириам Бернштейн уже пожалела, что задала этот вопрос.
— Ладно, нам всем придется принимать решения в будущем. Но сейчас важнее всего то, что мы отправляемся в Нью-Йорк обсуждать вопрос длительного и прочного мира.
Джабари кивнул.
— Да. И мы должны быть решительны, пока люди настроены на мир. Но боюсь, что произойдет нечто такое, что нарушит подобные настроения. Какой-нибудь инцидент. Какое-нибудь непонимание. — Джабари наклонился вперед. — Сейчас все условия — социальные, исторические, экономические, военные, политические — объединились для мира на Святой земле. Такого не случалось тысячелетиями. И к тому же сейчас весна. Так что ничто не может помешать переговорам. Правильно? — Джабари встал. — Но мне хотелось бы, чтобы мы уже были в Нью-Йорке, чтобы конференция шла полным ходом. — Он посмотрел на улицу. — Похоже, летят наши самолеты. Давай посмотрим.
Посетители кафе торопливо высыпали на улицу. С севера к аэропорту Лидды подлетали два «Конкорда», когда первый из них начал снижение, люди смогли увидеть на его белом хвостовом оперении голубую звезду Давида. Толпа, состоявшая из арабов и евреев, нестройно захлопала.
