В поисках еды и родичей пустилась Милюнэ в тундру, в стойбище Армагиргина, в ярангу Теневиля и Раулены.

Милюнэ и Раулена вполголоса переговаривались у костра, обсуждая свои женские дела, а Теневиль пытался изобразить историю девушки на берегу голодной реки Анадырь. Все они — и Теневиль и Раулена, и Милюнэ — были людьми одного рода, и предки их жили в долине тихой реки Танюрер.

На миг свет в распахнутой двери померк, и в проеме возник странно одетый человек.

— Како! — сказал в удивлении Теневиль.

— Кыкэ! — в один голос воскликнули женщины.

— Это я, — громко сказал Армагиргин, и все тотчас узнали не только его голос, но и его самого.

Армагиргин оглядел женщин и, задержав взгляд на Милюнэ, произнес:

— Раулена да Милюнэ — родичи пушистых грызунов…

Трудно было уразуметь, какой таинственный смысл крылся в этом выражении, и обитатели яранги промолчали.

— Откуда у тебя чайная бумага? — подозрительно спросил Армагиргин. — Чая в стойбище нет, опивки старые заваривают.

— Милюнэ немного принесла, — ответил Теневиль.

— Можем угостить, — услужливо сказала Раулена, — только что заварила.

Армагиргин принял из рук Раулены большую фарфоровую чашку, оплетенную проволокой, чтобы не развалилась на куски, и шумно втянул в себя пахучий напиток.

Милюнэ ловила на себе цепкий, будто царапающий взгляд Армагиргина и с тоской понимала значение его жадных, ищущих глаз.

Армагиргин пил чай, оглядывал чоттагин со скудной утварью и все же чувствовал нечто вроде зависти к Теневилю. Он дивился этому чувству: ну чего же завидовать тому, у которого ничего нет?

Армагиргин поставил опорожненную чашку.

— Однако что будешь делать с женщиной? — спросил он.

— Пусть живет у меня, — сказал Теневиль.

— Второй женой берешь? — усмехнулся Армагиргин.

— Рад был бы, но пуста моя яранга, оленей своих не имею, — ответил Теневиль.

— Об этом я и толкую тебе, — сказал Армагиргин. — Что зря женщине пропадать? Пусть перебирается в мою ярангу… Будет мне новой женой…

Женщина молчала, и в это мгновение она и впрямь напоминала испуганного, затравленного волком зайчонка.

— Такое счастье приходит человеку не каждый день, — продолжал Армагиргин, чуя невысказанное сопротивление и неодобрение и со стороны Теневиля. — Войдя в мою ярангу, ты сделаешь своего родича Теневиля и моим родственником. Появятся у него олени, станет он владельцем стада, и никто его не будет больше попрекать бедностью… Торговать будет с Черепаком, а может, даже и самим Малковым, много у него будет бумаги от чайных и табачных оберток для забавы… — Армагиргин не сдержался и сам усмехнулся своей речи. — Ну, что молчишь?

Милюнэ заплакала. Он встал, подошел к девушке и положил ей руку на плечо.

— Поплачь, поплачь, это бывает, — ласково произнес Армагиргин. — Так было и с первой моей женой, и со второй, Гуваной. — Армагиргин поправил на поясе кортик и попросил еще чаю.

Пока он пил, Милюнэ всхлипывала все громче и громче, заставив насторожиться спящих в чоттагине собак.

— Теневиль, не отдавай меня этому старику… Не хочу к нему… Буду тебе верной рабой, лучше ты меня возьми себе второй женой…

Армагиргин был так удивлен, что даже отставил чашку с чаем и повернул голову в сторону девушки.

— Неразумное говоришь, — увещевая, заметил он. — Теневиль еле себя с женой может прокормить, на что ты ему — второй женой?

— Теневиль, что ты молчишь? — услышал Теневиль голос жены.

Слушая разговор, Теневиль видел, как дрожала Милюнэ всем телом, напоминая испуганного звереныша, и жалость охватила его.

Он решительно встал между Милюнэ и Армагиргином.

Армагиргин, не ожидавший такого, удивленно посмотрел на пастуха.

— Видно, ты весь свой разум потратил на пустое придумывание значков. Идем, женщина!

— Она не пойдет, — повторил Теневиль.

Он старался говорить спокойно, пряча свой гнев. Еще сегодня утром он и думать не посмел бы так разговаривать с хозяином стойбища.

— Ах ты безоленный мышеед! — закричал Армагиргин. — Да я тебя выгоню из моего стойбища, и пропадешь ты с голоду и холоду в тундре! Мэркырчгыргын![4]

— Мэй! Мэй! — послышалось снаружи яранги. — Черепак приехал!

Армагиргин сгреб со стены яранги вывешенную для просушки камлейку[5] Теневиля, торопливо напялил на себя и выскочил из яранги.

— Худо нам теперь будет, — пробормотал Теневиль. — Хозяин обиду хорошо помнит… И тебя все равно не оставит в покое.

— Что же делать? — тихо спросила Милюнэ.

— Уезжай отсюда, если и вправду не хочешь становиться третьей женой Армагиргина.

— Куда ехать?

— В Мариинский пост, — ответил Теневиль. — Там много народу. Живут не больно богато, но еда всегда есть. На прибрежной тундре поставил года три назад ярангу мой двоюродный брат Тымнэро.

Милюнэ в знак согласия низко наклонила голову.


Модест Черепахин торговал с чукчами просто и понятно: осенью он получал закупленные во Владивостоке и в Номе товары и тут же раздавал тундровым чукчам и береговым рыбакам в кредит. В несколько дней Модест Черепахин избавлялся от своих товаров и, посмеиваясь, смотрел, как купец первой гильдии Малков утеплял свои склады, нанимал сторожей, заводил какие-то специальные договоры-обязательства. Конечно, у Малкова размах поболее, чем у Черепахина, однако же фельдшер в иные годы прибыли брал куда гуще, нежели купец. Черепахин завел отличную собачью упряжку, нанял в каюры Ивашку Рольтыта. Куда бы ни приехал Черепахин — повсюду у него были должники, повсюду он чувствовал себя не столько желанным гостем, сколько хозяином.

Свободными от долгов были несколько владельцев стад, таких, как Армагиргин.

Черепахин уже был здесь в пору долгих зимних ночей, забрал пушнину и умчался на быстроходных собаках обратно в Марково.

Нынешний его приезд был неурочен, и Армагиргин издали пытливо разглядывал упряжку и ее хозяина в полосатой яркой матерчатой камлейке, стоящего возле собак и груженой нарты.

— Здорово, ваше величество! — крикнул еще издали Черепахин.

Армагиргин с годами начал понимать, что в таком обращении более насмешки, нежели уважительности, но уже привык, и в ответ, как это водилось, задал обычный свой вопрос:

— Как поживает мой брат Николай?

— Худо с твоим братом, — мрачно отвечал Черепахин.

— Заболел? — с сочувствием спросил Армагиргин.

— Хуже…

Армагиргин вспомнил разговоры о большой драке между тангитанами.

— На войне погиб?

— Если бы так, — с прежней мрачностью процедил сквозь зубы Черепахин. — Скинули царя, нету его больше у российского народа…

— Как — скинули? — растерянно пробормотал Армагиргин. — Кто же осмелился?

Армагиргин почему-то представлял Солнечного владыку, российского царя, восседающим на высоком золоченом сиденье.

— Что же будет? Как вы, русские, будете жить без власти? Это мы, чукчи, привыкли вольно, а вы?

— Нынче и у нас будет воля, народная власть, — туманно пояснил Черепахин.

Армагиргин никак не мог уразуметь новость.

— Бедный мой брат! — сочувственно произнес Армагиргин и с удивлением ощутил, как по его щеке покатилась слезинка.

Глава вторая

Пост Ново-Мариинск (старое название города Анадыря), являвшийся центром всей Анадырской округи, насчитывал несколько десятков построек. Население поселка в основном было русское. Но проживало также несколько десятков семей чукчей, чуванцев, камчадалов, занимавшихся главным образом охотой, рыбной ловлей, каюрством — извозом…

Н. А. Жихарев. В борьбе за Советы на Чукотке. Магадан. 1958.

Две высокие металлические мачты придали облику Ново-Мариинского поста новый вид. И откуда бы ни приближался путник — с верховьев ли реки, с моря или из-за одинокого скалистого острова Алюмка, торчащего посредине лимана, он видел эти ажурные мачты, вознесенные в небо, еще более подчеркивающие убожество анадырских жилищ.

Поселение разделяла тундровая речка Казачка, берущая начало у подножия горы Святого Дионисия к югу от Анадырского лимана.

Радиомачты были поставлены Российско-американской компанией по сооружению всемирной телеграфной линии через Америку, Берингов пролив, Азию — в Европу. После успешной прокладки подводного кабеля по дну Атлантического океана надобность в постройке трансазиатской телеграфной линии отпала, но в память об этом кое-где остались вот такие мачты.

Над Ново-Мариинским постом висело низкое облако черного угольного дыма, хорошо заметное со льда Анадырского лимана. Жители деревянных домишек не торопились вставать: купеческие лавки открывались не ранее полудня, а уездное правление, располагавшееся в большом доме у самого устья реки Казачки, в иные дни вообще оставалось под замком; особо срочных дел у его начальника Царегородцева не было. Так же редко посещал присутственное место секретарь, который больше сидел за картами у Ивана Тренева, местного коммерсанта, которого знали от Ново-Мариинского поста до далекого Уэлена.

Тымнэро держал путь на высокие мачты. На душе против зимней мрачности было куда светлее: худо-бедно, а зима оставалась позади.

Трудно было в этом году. Рыбы едва-едва наловили. Того, что оставалось в кислых ямах, вряд ли хватит до новой путины.

В верховье вовсе ничего не попадало. Иные бросали яранги и подавались к кочевникам: там хоть изредка перепадал кусок старой жилистой оленины. Нищета такая, что иные анадырские соплеменники Тымнэро часто копались вместе с собаками на тангитанских помойках. Гордость свою начисто утратили… Да и какая гордость, если есть хочется. Тымнэро вспомнил своих детишек — мальчонку и девочку, совсем еще крохотных.

Тяжело груженная нарта пересекла гряду прибрежных торосов, поднялась на материковый берег и проехала мимо дома уездного правления. Переводчик из чуванского рода Колька Кулиновский очищал от снега крыльцо.

— Амын етти, паря! — приветствовал он Тымнэро. — Однако, мольч, погодка доспелась нонче…

Кулиновский говорил на старинном анадырском наречии, и смысл его слов был таков: здорово, парень… погода хорошая установилась.

Чукча Тымнэро и этот русский язык едва понимал, а из настоящего российского разговора едва доходили до него лишь отдельные слова.

Нарта выбралась на ровное место, и Тымнэро, усевшись верхом на угольный мешок, подъехал к радиостанции.

Радист Асаевич не слышал, как вошел Тымнэро.

Он машинально читал азбуку Морзе, точки и тире складывались в слова… «Ввиду отречения государя от престола… старое правительство низложено…» Вдруг что-то словно изнутри ударило Асаевича. Он схватил ленту, поднес к глазам, нашел начало и вполголоса стал читать: «Ввиду отречения государя от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который также отрекся, старое правительство низложено. Войска перешли на сторону нового правительства, образовавшегося из членов Думы, составившего Временный исполнительный комитет Государственной думы. Распоряжения его беспрекословно должны выполняться. По всем случаям, вызывающим сомнение, обращаться за разъяснением ко мне. Предлагаю поддерживать строгий порядок и спокойно и непрерывно продолжать работу.