По мере того как Каширин говорил, выражение лица Царегородцева менялось.
— Ваш кабинет, бумаги — все опечатано впредь до особого распоряжения из Петропавловска, — сообщил Станчиковский.
Царегородцев тяжело повернулся и пошел, сгорбившись, к своему дому.
Через несколько дней в Петропавловск ушла телеграмма, переданная тайком от Комитета общественного спасения перепуганным и ничего до сих пор не понявшим радистом Асаевичем:
«Опечатан в моей квартире домашний кабинет. В канцелярии опечатаны денежный ящик, шкафы с делами, бумагами, архив. Опечатаны склады с казенными припасами, экономическими товарами. Доступа без членов комитета нет… Председатель комитета требует предъявить на ревизию денежные книги, документы кассы специального сборщика… Царегородцев».
Чукотская весна семнадцатого года шла своим чередом. Исподволь таял и оседал снег, крыши ощетинились ледяными сосульками, блестевшими на ярком солнце.
Возвратившись из стада, Теневиль обнаружил в яранге полный разгром.
Женщины были расстроены, а Милюнэ со слезами зашивала свой изодранный в клочья кэркэр.
— Что случилось? — встревоженно спросил Теневиль, подбирая разбросанные по земляному полу клочки шерсти.
— Он опять приходил, — всхлипывая, ответила Милюнэ.
— Сначала долго упрашивал Милюнэ, — рассказала Раулена. — Сулил лакомую еду, пыжики, лахтачьи кожи. Потом стал говорить, что выкинет из яранги всех старых жен и сделает Милюнэ единственной и самой главной женой. О своем брате тосковал, что-то с ним случилось…
— С каким братом? — не понял Теневиль.
— С русским царем, — пояснила Раулена. — Какое-то несчастье произошло с Солнечным владыкой… Сильно разгневался Армагиргин и стал крушить все. Порвал кэркэр на Милюнэ.
Милюнэ, не поднимая головы, всхлипывала.
— Уполз он, — заключила Раулена. — Однако погрозился, что все равно не отстанет от Милюнэ и сделает ее своей женой…
Теневиль устало опустился на сдвинутое бревно-изголовье. Старик упорен и настойчив. Он не оставит бедную девушку в покое.
Приречного поселения, откуда ушла Милюнэ, уже больше не существует… Ехать ей в Марково — это слишком близко, да и больно много там дружков Армагиргина — тот же Черепак или купец Малков…
Оставался еще один родич — житель Ново-Мариинска, Тымнэро. К нему и придется отвезти бедную Милюнэ. А второй женой брать нет резона, хоть она и хорошая, работящая женщина. Детей пока у Теневиля нет, Раулена одна справляется, шьет одежду, готовит еду…
Приняв решение, Теневиль успокоил женщин и начал готовиться к дальней дороге.
Армагиргин прослышал о его намерении и призвал к себе.
Не любил Теневиль ходить в ярангу, поставленную впереди всего стойбища.
Армагиргин сидел у полога и скоблил ножом оленью ногу.
— А Милюнэ?
— Милюнэ едет к своему родичу в Ново-Мариинск.
— Это кто же у нее там родич?
— Тымнэро.
— Этот нищий рыбоед? Да она там подохнет с голоду на второй же день приезда.
— Найдет себе работу, — так же не повышая голоса, отвечал Теневиль. — У тангитанов на рыбалке постирать да убрать… Поселок большой, неужто для одной женщины работы не будет?
— Да первый же тангитан повалит ее в постель! — убежденно, с каким-то жалостным стоном проговорил Армагиргин. — Среди белых, выморочных русских баб она будет лакомым кусочком, и всяк будет на нее зариться! Чем на такое толкать родственницу, взял бы уговорил перейти в мою ярангу.
— Сам же знаешь, — не хочет она к тебе.
Теневиль слушал и дивился тому, что хозяин стойбища иной раз даже сдерживает голос. Почему он не кричит, не грозит, не говорит, что сгноит Теневиля и всех его родичей в дальнем стойбище, заморозит в дырявой нечиненой яранге?
— Хочу тебе дать добрый совет, — заговорил Армагиргин вкрадчиво и доверительно. — Нынче не время в Ново-Мариинск ездить. Похоже, среди тангитанов большая драка назревает. Худо будет тем, кто попадется под их горячую руку. Жалеть да рассматривать не будут, кто под пули да под казацкие сабли попадет.
— С чего бы им драться между собой? — подозрительно вглядываясь, стараясь угадать истинную цель увещевания, спросил Теневиль.
— Так и быть, скажу тебе тайну, — Армагиргин придвинулся к пастуху, понизил голос почти до шепота. — Свалили Солнечного владыку!
Теневиль, пораженный этой новостью, огляделся в чоттагине. У самого входа, возле очага, копошились жены Армагиргина.
— Как же это случилось?
— Черепак говорит — свалили его насильно, — сообщил Армагиргин. — Злые люди.
— Пришельцы?
— Свои же соплеменники, тангитаны, — махнул рукой Армагиргин. — Так что сейчас в Ново-Мариинск ехать опасно.
В большом сомнении вышел Теневиль из яранги Армагиргина.
Весеннее стойбище было оживленно — из яранги в ярангу спешили люди, ребятишки играли возле высокого, вкопанного в снег столба, пытаясь забросить на его вершину чаат. Чинили расслабившиеся за зиму нарты, меняли деревянные полозья на металлические, чтобы можно было ездить по талому снегу, мокрой тундре и каменистым осыпям.
Если промедлить, придется отказаться от поездки в Ново-Мариинск — солнце топит снег, съедает нартовую дорогу.
Возле своей яранги Теневиль остановился.
И тут-то догадался он, отчего Армагиргин был не то что мягок и ласков, а нерешителен и больше полагался на силу слов, нежели кулаков своих.
Если в царском стойбище Петербурге власть перешла к бедным, то, быть может, в уездном центре Ново-Мариинске… А кто еще беднее Тымнэро да тамошних чуванцев-каюров?
Теневиль быстро вошел в чоттагин своей яранги и громко сказал:
— Собирайся, Милюнэ! Завтра на рассвете едем в Ново-Мариинск!
Весной и летом 1917 года буржуазный Камчатский областной комитет стал активно готовиться к первому областному съезду представителей населения. На нем предполагалось избрать постоянный областной комитет, областного комиссара, обсудить вопросы экономической жизни. Буржуазия Северо-Востока стремилась закрепиться у власти, используя демократические формы представительства…
С властью в Ново-Мариинске творилось что-то непонятное. С одной стороны, существовал комитет, который собирался чуть ли не каждый день. Тымнэро, проходя мимо здания уездного правления, часто слышал возбужденные голоса. Явственно различался пронзительный, лисий говорок Ивана Тренева. С утра до позднего вечера бегал он по единственной улице Ново-Мариинска. Красный бант на рукаве давно снял, зато завел специальный мешок из нерпичьей кожи для бумаг. По вечерам у него по-прежнему собирались торговые люди Ново-Мариинска и громко кричали охрипшими пьяными голосами…
Иногда захаживал к Тымнэро Петр Васильевич Каширин. Без шапки ходил он берегом лимана к кладбищу. Оттуда сворачивал к яранге Тымнэро.
Он жадно пил заваренный спитым чаем кипяток и жаловался:
— Погубят они Чукотку, эти говоруны! Слышь, о чем запели? Товару в нонешний год Владивосток не даст, с Камчатки тоже нечего ожидать. Вот и хотят американцев призвать и наладить с ними торговлю на все — и на пушнину, и на оленей, и даже на землю…
