По мнению В. Н. Черковца, советская политическая экономия социализма, хотя и исходила из нерыночной природы экономики социализма, тем не менее составляет необходимую часть политической экономии в широком ее смысле, и вместе с последней нуждается в возрождении и развитии. Это диктуется не только ее востребованностью странами социалистической ориентации (Китай, Вьетнам, Северная Корея, Куба), но и необходимостью изучения материальных предпосылок социализма, создаваемых внутри капиталистического способа производства, особенно в системе производительных сил, общественного труда и производства, связанных с современным этапом их интернационализации в условиях глобализации {16}. А. В. Бузгалин полагает, что политическая экономия социализма нужна и для понимания будущего постиндустриального, постэкономического, информационного общества. Из нее, по его мнению, можно взять учения о планомерности, о собственности как основном экономическом отношении, о непосредственно общественном характере труда и продукта, о наличии дорыночных и пострыночных форм хозяйствования, о подчинении производства росту благосостояния и развитию человека.
Представляется, что политическая экономия социализма более или менее адекватно в научном отношении отражала этапы и предпосылки перехода от капитализма к социализму, а также начальный этап строительства экономики социализма в СССР. Она хотя и преодолевала ограничительную версию трактовки своего предмета, но так и не стала политической экономией труда, теорией социализма на его собственной основе, т. е. ее предметом не стал не имеющий стоимости труд и его социальные формы. Учебники, выпущенные в СССР, в разделах, посвященных экономике социализма, строились на основе трудовой теории стоимости, что, по-видимому, могло служить одним из аргументов сохранения политической экономии и ее применимости к социализму. Это дало повод С. Г. Кара-Мурзе заявить, что «то хозяйство, которое реально создавалось в СССР, было насильно втиснуто в непригодные для него понятийные структуры „хрематистики“, превратившие политическую экономию социализма в химеру» {17}.
В этой связи представляется важным оценить выдвигаемые предложения о восстановлении политической экономии с точки зрения того, в какой мере основанием для этого может служить трудовая теория, т. е. стремление воссоздать ее как политическую экономию труда. К сожалению, как в прошлом, так и в настоящее время, когда речь заходит о необходимости политической экономии или о создании «новой» политико-экономической науки, ее трудовая основа почти не затрагивается. Участники упомянутой выше дискуссии в Московском университете, справедливо защищая научную значимость политической экономии социализма, обходят вопрос о главном — о ее трудовой основе. Акцент на принципе планомерности как на противоположности товарно-рыночной экономике не решает проблемы, поскольку оставляет в стороне действительную противоположность этой экономики — потребительностоимостную экономику, которая только и сможет заменить товарно-рыночное хозяйство. Вместе с тем противники товарного производства, выдвигавшие в свое время альтернативу: «либо товарное, либо социалистическое хозяйство» (Н. А. Цаголов,
А. М. Еремин и другие) оказались правы — товарно-рыночное хозяйство, вопреки мнению И. В. Сталина, привело страну к капитализму. На это указывали и представители леворадикальной политэкономии на Западе (П. Суизи, П. Баран).
Несмотря на критику этой точки зрения в прошлом, позиция Д. В. Валового о месте труда в политической экономии заслуживает всемерной поддержки. Он, выступая против измерения экономического развития стоимостным валом, постоянно призывает всемерно использовать трудовые и натуральные показатели. Еще в своей книге «Экономика в человеческом измерении» он подчеркивал, что целью производства является потребительная стоимость, что ее примат над стоимостью позволяет оценивать экономику в человеческом измерении {18}. Что же касается стоимостных показателей, то они являются косвенными измерителями затрат труда и сами по себе они не способны давать достоверную информацию о динамике экономических процессов. Нужны натуральные и трудовые показатели, позволяющие сопоставлять количество различных видов продукции с затратами, измеряемыми человеко-часами, что дает наиболее достоверное представление об экономической динамике, об эффективности производства.
Сегодня о восстановлении политической экономии в ее широком смысле на базе неоклассической теории (и тем более «Экономикса») не может быть и речи. Нет оснований ее возрождать и в прежнем виде: как политическую экономию капитализма, политическую экономию социализма или других докапиталистических формаций, даже взятых в их совокупности.
Пришло время разработать политическую экономию в широком ее смысле как науку об условиях и формах, при которых происходит производство, обмен и распределение продуктов в различных человеческих обществах, которая, по мнению Ф. Энгельса, должна еще быть создана.
Автор убежден, что этой наукой может и должна стать политическая экономия, основанная на общей теории труда, т. е. социальная экономия труда. Эта убежденность исходит прежде всего из той простой истины, что именно труд является вечным условием человеческой жизни, общим для всех ее общественных форм, ибо каждое общество экономической основой своей жизни имеет труд, то или иное общественное производство, отношения которого выступают как экономические отношения.
Кроме того, сама политическая экономия становится наукой благодаря обращению к труду: как причине и источнику богатства (А. Смит); как определителю меры стоимости (Д. Рикардо) и прибавочной стоимости (К. Маркс). Если бы стоимость не имела источником труд, то отпала бы всякая рациональная основа политической экономии.
Казалось бы, что на этой трудовой основе можно было уже давно иметь наряду с политической экономией капитализма, политической экономией социализма и общую политическую экономию в ее широком смысле.
Однако эта задача оказалась невыполненной. Анализ труда, образующего стоимость, т. е. созданная трудовая теория стоимости, вылилась в политическую экономию капитала. К. Маркс намеревался после капитала рассмотреть земельную собственность, а после нее наемный труд, но не успел выполнить задуманное, ограничившись лекциями о наемном труде и капитале применительно к одной общественной форме — капиталистическому обществу. Вместе с тем он надеялся на предстоящую победу «политической экономии труда над политической экономией капитала», о чем было заявлено в Учредительном манифесте Международного товарищества рабочих.
