J’ai соnnu une blonde,
Il n’y a qu’une seule au monde[15].
В самых пикантных местах дамы стыдливо потупляют глазки, а мужчины громко хохочут. Полковник заканчивает под гром аплодисментов. Сам корпусной смеется и награждает певца несколькими хлопками.
Рядом со мною сидит Гамалий. Он с аппетитом ест, обильно запивая кушанья красным вином. Лицо его замкнуто, и я тщетно пытаюсь прочесть в его глазах впечатление от всего того, что происходит вокруг нас.
Наконец генерал встает и в короткой речи благодарит гостей. Снова шум, приветствия, подобострастные взгляды. «Музыкантский» стол гремит «ура», и под звуки оркестра, играющего генеральский марш, корпусный в сопровождении Робертса уходит через сад в свои покои.
Зуев и Химич, оба основательно охмелевшие, выбираются из толпы бушующих офицеров и, покачиваясь, бредут к нам.
– А мы за вами, – лепечет Зуев, – мы за вами, господин есаул. Верьте, честное-е… слов-во… мы за вас… ду-у… шш… – Он заикается и тянет: – Ду-у-шу отда-а-дим.
– Отдадим, ей-богу, – подтверждает Химич.
– Ну, ребятки, – ласково перебивает Гамалий, – верю, верю вам, вот скоро и докажете все, а теперь сидайте на коней и айда в сотню, через час и мы приедем.
Зуев, пошатываясь, берет под козырек, а Химич смеется хитрым казацким смешком и пьяным, фамильярным голосом говорит:
– Начальство до дивок п-ишло… пон-нимаем… Ну, нехай вам боже, а нам описля!
Оба бредут к воротам разыскивать своих вестовых в куче перемешавшихся людей и лошадей. Мы идем в комнату дежурного штаб-офицера.
Сад пустеет.
Гамалий в отличном настроении. Он вспоминает свою службу вольноопределяющимся в 1904 году.
– …У нас, среди вольноперов того времени, был один удивительный фрукт, графчик Олсуфьев, маменькин сынок, благородный отпрыск старого дворянского рода, – прислала его к нам в полк аристократка тетка, чтобы отхватил он себе медальку на георгиевской ленте или крест, – каким-то родственником приходился нашему полковому командиру, князю Трубецкому. Но как на грех приезжает этот фендрик, а князь накануне из-за болезни в Петербург эвакуировался и к нам назначили командиром генерала, да не из салонных, а простого, строевого, всю свою жизнь в гарнизонах тянувшего лямку. Генералу этому плевать на сиятельное родство и титулы его вольноперов. Вот идет как-то командир через двор, а навстречу ему Олсуфьев – службы графчик не знал, строя не любил, нас, простых смертных, чурался – и небрежно этак прошел мимо командира. Тот кричит:
«Кто таков?»
«Граф Олсуфьев», – отвечает фендрик и этак изящно приподымает фуражку.
«Граф?.. Я тебе покажу графа! Отчего честь не отдал? Отчего во фронт не стал?»
«Не заметил, – говорит, – ваше превосходительство, а к тому же прошу не кричать на меня и не „тыкать”, меня это нервирует».
«Нервирует? А ну, вахмистр, в карцер этого неврастеника на десять суток! Я ему там нервы повылечу».
«Ваше превосходительство, я, – говорит фендрик, – в Петербург на вас князю Гагарину и генералу Куропаткину жаловаться буду».
Как затопает на него старик.
«Ах ты, – кричит, – штафирка! Жаловаться тетушкам да бабушкам на меня будешь?! На двадцать суток его, каналью! Да чтобы каждый день в строю был, а потом – в карцер!»
Отсидел наш графчик двадцать суток, вышел из карцера бледный, напуганный, похудевший и к нам вдруг проникся симпатиями, не отходит от вольноперов. Только на второй день угораздило его опять на глаза командиру попасться. Остановился он, смотрит на генерала и опять не отдает ему чести. Рассвирепел тот, побагровел весь:
«Вы это что, бунтова-а-ать? Издеваться над начальством? Упеку под суд! Поч-че-му не отдаешь чести?»
«Извините, ваше превосходительство, – совсем оторопев, говорит графчик. – Я думал, что мы с вами в ссоре!»
Тут уж и генерал растерялся. Поглядел-поглядел в невинные глаза Олсуфьева, плюнул:
«Ну и дура-ак! Откомандировать это чучело из полка куда угодно!»
Мы весело смеемся. Особенно нравится рассказ Зуеву.
– Хороший анекдот, – заливаясь смехом, говорит он, – надо запомнить.
– Нет, господа, к сожалению, не анекдот, – вздохнув, продолжает Гамалий. – Вы видели сегодня возле командира корпуса высокого гвардейского полковника с пышными усами и «Владимиром» на груди?
– Того, что пел французскую шансонетку? – спрашиваю я.
Гамалий молча кивает головой.
– Так вот он сам, своей персоной, и есть полковник граф Алексис Олсуфьев, – медленно говорит Гамалий.
Зуев негодующе откидывается назад.
– Видно, тетушка продолжает ворожить ему. Полковник! – с непередаваемым презрением заканчивает Гамалий.
Нашу беседу прерывает конный драгун, прибывший из штаба.
– Вашскобродье! – щелкая шпорами и четко отдавая честь, докладывает он. – Их превосходительство генерал-майор фон Эрн требуют вас со старшим офицером к себе.
– Сейчас будем, – вставая, говорит есаул.
Драгун исчезает, и кованые копыта его коня стучат за палаткой.
Мы спешим в штаб.
– Видите этот зигзаг? Это караванная тропа, ведущая в ущелье Алдун. Отсюда тянутся еще две дороги. На этой карте их нет, но я провожу их карандашом для вашей ориентировки. Правая – вот эта – ведет в Хумезен и проходит по богатой долине Али-Аллах. Здесь вы найдете и скот, и фураж, и воду, но населяют ее воинственные кельхоры[16], а западнее – дикие и враждебные нам луры пуштеку[17]. По этому пути вы смогли бы дойти при благоприятных обстоятельствах – повторяю: при благоприятных – суток за пятнадцать-шестнадцать. Это, конечно, в том случае, если у вас не будут падать кони, не заболеют люди и на вас не нападут враги. Второй путь, более трудный по условиям перехода, сулит вам меньше опасностей от неприятеля. Правда, ваш маршрут удлинится на несколько дней, и почти наверняка из состава сотни к концу останется лишь половина, но зато вы дойдете до англичан и выполните задание. При первом же варианте я больше чем уверен, что уже на полпути вы будете уничтожены турецкими регулярными войсками и бродячими отрядами противника.
Карандаш генерала Эрна скользит по карте, отмечая важные для нас ориентиры.
– Вот тут, – продолжает он, – заканчивается сравнительно мирная полоса. Далее идут области, не уточненные на карте. Что здесь за население и как оно отнесется к вам – трудно сказать. Но думаю, что главные затруднения начнутся не здесь…
Карандаш бежит дальше.
– Здесь, здесь и вот тут населенные области. В этих районах живет смешанное население, тут вы встретите и курдов, и арабов, и даже евреев. Кстати, мой совет: обходите подальше все селения и кочевья, идите балками и ущельями и продвигайтесь главным образом только по ночам. Пройдя эту зону, вы уже вступаете в пределы Месопотамии, на настоящую арабскую территорию, и вот тут-то, по моим расчетам, вас и ожидают главные опасности: безводье, бескормица, падеж коней, малярия и воинственно настроенное в пользу турок население. На протяжении сотен верст перед вами ляжет обширная песчаная пустыня с редкими путями и оазисами, прочно занятыми турецкими войсками. Вам надо будет обходить эти гарнизоны, ибо они уничтожат вас в первом же бою. Помните и не забывайте, что вы будете находиться в тылу стотысячной турецкой армии и что задача ваша – встретиться с англичанами, а не партизанить в тылу противника. Что еще? Кажется, все. Ах да… вы, конечно, получите от меня деньги в золоте, тысяч до сорока. Не жалейте их. Привлекайте симпатии населения своей щедростью, а главное – не скупитесь на подкупы курдских ханов и старшин.
Мы молчим. Генерал волнуется и барабанит белыми, холеными пальцами по столу.
– Должен, господа, откровенно высказать вам свое мнение о походе. Я считаю, что это ненужная и бесцельная жертва. Но что поделаешь? Дипломатические соображения… Английское командование категорически настаивает на этом рейде.
– Ваше превосходительство, если бы вы и не сказали нам откровенно всего этого, все равно я был бы точно такого же мнения об экспедиции, в которую нас посылают. Я отлично знаю ее трудности и предвижу еще большие опасности, чем рассказали вы, и все же… – Гамалий выпрямляется и твердо чеканит: – И все же мы совершим этот переход и благополучно вернемся обратно.
Генерал пожимает ему руку:
– Итак, каким же путем: через Курдистан или в обход на Гилян[18]? Первый – опасен и вряд ли выполним, второй – легче, но утомительнее.
Минутное молчание, затем Гамалий твердо отчеканивает:
– Мы пойдем по первому пути, через Курдистан.
Начальник штаба ошеломлен. Он недоверчиво смотрит на есаула:
– Но ведь там вы непременно натолкнетесь на противника, и он уничтожит вас.
– Ваше превосходительство, були б тильки кони; поки казак мае коня, ему сам бис нестрашный, а як що у казака нема коняки, пропала його козацька голова.
Мы оба смеемся. Генерал удивленно разводит руками и соглашается.
Затем он показывает нам груду лежащих на полу небольших холщовых мешочков, крепко, крест-накрест, перевязанных упругой бечевой. На каждом из них белеет квадратный картон, по которому алым пятном расползается казенная сургучная печать.
– В каждом по две тысячи золотых рублей, – говорит генерал, – вот эти пяти-, а эти десятирублевого достоинства. Всего двадцать пять мешков на общую сумму пятьдесят тысяч рублей. Помимо этого вот эти, – он показывает глазами на отдельно лежащие пузатые мешочки, – серебро, персидские туманы, это вам на дорогу. Денег не жалейте, в вашем путешествии они эффективнее пулеметов.
