"Труды г. Афанасьева, — писал рецензент "Вестника Европы", — принадлежат к числу тех, которые, прежде всего, вносят в литературу и в науку громадную массу новых познаний, фактов, а следовательно, говорят много для мыслящего человека и вызывают многих к новому труду... богатую сокровищницу представляет его труд, делающий честь нашему времени и дающий богатую и здоровую пищу как мысли научной, историческим заключениям и выводам, так и творческой фантазии поэта, который захотел бы облечь древние, величавые образы космогонии и теогонии бесконечно отдаленного от нас времени в новую форму"[13].
Но современники же отмечали и недостатки методологии Афанасьева: отрыв ряда толкований мифов от их бытовой, жизненной основы, увлечение "метеорологической" теорией, антиисторизм. Первым серьезные замечания сделал учитель и друг А. Н. Афанасьева К. Д. Кавелин. В упомянутой выше рецензии 1851 года на статью "Ведун и ведьма" он, в частности, писал о натяжках, вовлекших автора "в лабиринт толкований и предположений, как нам кажется, совершенно произвольных", о невнимании исследователя к "ходу и постепенности развития язычества у славян", указывал на отрыв некоторых положений мифологической школы от реальной действительности. "Автор весьма подробно и учено выводит, — писал К. Д. Кавелин, — что... поверье о доении коров ведьмами не должно принимать буквальио: это есть не что иное, как затемненный позднейшими переделками миф о том, что ведьмы (то есть жрицы) своими жертвоприношениями и мольбами призывали на землю плодотворные лучи солнца и дождь, дар божеств светлых... Где, в котором из наших народных поверий можно встретить подобные символы? Все эти поверья объясняются житейскими фактами, явлениями природы: непосредственный их смысл — всегда ближайший и вернейший. И в этой-то, самой первобытной, языческой религии из всех нам доселе известных у народов индоевропейского племени автор сумел отыскать философский миф. Удивительно"[14].
В 1854 году в обширной рецензии на "Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Калачовым (вып. 2, ч. 2)" Н. Г. Чернышевский подробно рассмотрел проблемы возникновения мифрлогической школы в Германии и России, проанализировал работу Ф. И. Буслаева о русских пословицах (критически оценив попытку ученого объяснять русские пословицы путем сопоставления их е индусскими верованиями) и высказал свое отношение к работам А. Н. Афанасьева. Н. Г. Чернышевский, в частности, писал, что на исследования А. Н. Афанасьева многие смотрят е недоверчивостью, "а между тем... у него часто встречаются объяснения, с которыми нельзя не согласиться". Н. Г. Чернышевский указал, что таких сближений много и в статье А. Н. Афанасьева "Мифологическая связь понятий: света, зрения" и проч. "Но желание отыскать во всем следы древней мифологии вредит успеху его исследований"[15].
О чрезмерном увлечении А. Н. Афанасьева отысканием в русских сказках остатков мифов писал и А. Н. Пыпин в рецензии на первый выпуск "Народных русских сказок".
"Сравнения наших сказочных мотивов с чужими у г. Афанасьева вообще очень метки и удачны; но в объяснениях мифического значения разных сказок он, кажется нам, идет уже слишком далеко, желая даже мелким подробностям дать место в мифических представлениях народа... Иногда сказка требует объяснения в другом, уже немифическом смысле". В качестве примера А. Н. Пыпин привел сказку "О злой жене". Эта сказка, писал он, основана на всем известном поверье, приписывающем болезнь действию нечистой силы, которая может поселиться в человеке, "и рассуждение автора об олицетворениях болезней в виде ужасных духов ничего не прибавляет к пониманию сказки, очевидно выросшей на новейшей почве[16].
Как видим, замечания критиков в основном совпадали. Наиболее резко они были высказаны К. Д. Кавелиным; может быть, поэтому в печати А. Н. Афанасьев ответил именно ему. Он указал на причины трудности и сложности исследования мифов. "Мифология, — писал он, — такая же науки, как наука о допотопных животных: она воссоздает целый организм но разрозненным остаткам старины".
А. Н. Афанасьев отверг ошибочное утверждение К. Д. Кавелина, что у него нет общего взгляда на явления и нет определенного метода: "...у нас есть и общий взгляд, и метод, основанные на древнейшей связи языка с развитием верований". В дальнейшем, в первой главе "Поэтических воззрений славян на природу", А. Н. Афанасьев подробно объяснит принятую им методику исследования.
Ответил А. Н. Афанасьев и на замечание о том, что русские предания и верования в статье объясняются как мифические представления, сравниваются с индусскими верованиями, в то время как они порождены реальной действительностью. Он писал: "Не то чтоб мы отвергали в народных преданиях присутствие естественных условий — нет, в предания много вошло из непосредственного наблюдения явлений природы; но, кроме того, в них много и такого, что не может быть объяснено никаким естественным явлением и что имеет только смысл мифический"[17].
Таким образом, А. Н. Афанасьев и в самом начале своей научной деятельности не отрицал связи народных преданий с реальной действительностью. Наоборот, он утверждал, что "в предания много вошло из непосредственного наблюдения явлений природы". Но его как исследователя интересовали остатки мифов в народной поэзии, он их пытался выявить и, как мог, объяснить. Подчеркиваем — как мог, потому что делались только первые шаги в исследовании фольклора. На этом этапе были естественны и ошибки, и увлечения... В 1854 году Н. Т. Чернышевский предостерегал представителей мифологической школы: "Науке молодой, какова у нас историческая филология, трудно удерживаться от увлечений; но она должна опасаться их еще более, нежели науки, установившие свою репутацию: на нее многие смотрят недоверчиво уже и потому, что не успели еще привыкнуть к ней; как же много может она повредить себе, если, с одной стороны, будет высказывать неумеренные притязания на превосходство над всеми другими науками, а с другой — не будет остерегаться положений слишком смелых в шатких"[18].
Скептическое отношение ряда критиков к методике исследования, а иногда и к работам ученого в целом, непонимание их научной ценности глубоко и болезненно переживались А. Н. Афанасьевым. 12 ноября 1858 г. он писал М. Ф. Де-Пуле:
"О мифологии я и сам тужу: приготовлено довольно, а делать еще больше осталось; а между тем разве подобные работы вызывают у нас не говорю сочувствие, но хоть должное уважение? Я столько наслушался нелепых сомнений в пользе этих разысканий, что и рукой махнул. В этой области у нас образцовая отсталость: новая филологическая метода не принимается, о языке встретишь самые странные рассуждения на страницах лучших журналов, о поэзии и (народной в особенности) — тоже. По поводу издания моего "Сказок" я уже довольно начитался разных статей, основанных на совершенном незнакомстве с этими вопросами и с трудами немецких ученых. Можно и должно исключить только статьи Пыпина, действительно прекрасные и дельные[19]. При такой обстановке работать не слишком приятно, и, чтоб нравственно отдохнуть, надо было взяться, хотя на время, за что-либо другое, и я взялся за историю литературы"[20].
