Брошенный велосипед валялся на обочине. Из опрокинутой банки, стоявшей раньше в корзине у руля, на землю натекла приличная лужица молока, которое нагло лакала приблудившаяся кошка. Девчонка при виде этой картины опять собралась реветь.
Дура! За одно утро дважды чуть не попрощалась с жизнью, а собиралась устроить трагедию из-за пары литров молока!
— На! — выгреб из кармана мелочь и протянул плаксе, — Купишь еще.
— Ты что?! — отпрянула она.
— Из-за меня же, — мотнул головой на причину слез и брезгливо поморщился, когда грязные пряди хлестнули по лицу.
— Пойдем ко мне, отмоешься хоть немного, — произнесла она, затравленно глядя на протянутые монеты.
А это мысль! Ухватил девчонку за руку, насильно вложил в холодную перепачканную ладошку деньги и скомандовал:
— Веди!
Ехать оказалось недалеко — буквально три дома. Запустив меня в еще теплую со вчерашнего вечера баню, девчонка исчезла, пропищав, что скоро вернется. И на фига она мне? Спинку потереть, что ли? Но вскоре забыл обо всем, добравшись до теплой воды. Кайф!!! На отходняке, да еще пока двигался, не замечал, как продрог, а тут разом застучали зубы, и с ног до головы покрылся мурашками.
На приведение себя в порядок потратил все остатки из нагретого бака, домываться и полоскать одежду пришлось в холодной воде. Кожаную куртку, как мог, оттер хотя бы снаружи, рубашку теперь только на выкид — жижа оказалась на редкость стиркоустойчивой, но добраться до дому — сойдет. Зато ткань на сорочке воду не задерживала, и достаточно было пары энергичных встряхиваний, чтобы она стала почти сухой. Открытым остался вопрос с джинсами. Полоскание в трех тазах им мало помогло, разве что грязь теперь не концентрировалась на задней части, а равномерно распределилась по всей поверхности. И, разумеется, сколько их ни выжимал, с них по-прежнему продолжала капать вода.
Для оценки результатов затраченных усилий выбрался в предбанник — светильник в парной явно знавал лучшие времена. Протягивая штаны к чуть более яркой лампочке, нос к носу столкнулся с малявкой, раскладывавшей на лавке ветхое застиранное полотенце. Мелкая жалобно взвизгнула и покраснела так, что я начал волноваться за ее здоровье, а потом пулей вылетела за дверь, выронив темный сверток. Покосившись на прополосканные и зажатые в руках трусы и джинсы, пожал плечами: не думала же она, что я в одежде мыться буду? Но вскоре переменил о девчонке мнение в лучшую сторону: брошенный сверток при поднятии оказался штанами от робы. Дешевыми, поношенными, великоватыми, зато сухими и чистыми. А если не приглядываться, то и за джинсы издали сойдут.
Несчастье звали Маша, и училось оно в восьмом классе нашей же школы.
— Чаю выпьешь? — спросила она меня, когда с короткой церемонией знакомства было покончено.
Посмотрел на занимающийся рассвет, на передумавший расходиться туман и сказал:
— А, давай!
Скрыть ночную отлучку дома уже вряд ли удастся, а минутой больше — минутой меньше — роли не играет. Зато слегка убрать запах перегара не помешает.
В летней кухне — а в дом меня не пригласили — оглядел приготовленный натюрморт: два стакана, закопченный чайник и блюдце с четырьмя черными сухариками. И еще полный молочник — видать успела, пока я отмывался, по новой сгонять за молоком. Сама она, кстати, платье переодела, но гольфы на ней остались те же — с грязными разводами и одной сиротливой кисточкой. И почему-то эта кисточка так и лезла на глаза, вызывая иррациональные угрызения совести.
В утренней промозглой сырости чай остыл моментально, и я почти залпом выхлебал свой стакан, не притронувшись к сухарям. Если честно, в нормальное время я бы и собаке постеснялся такое дать, но не взял не поэтому. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что семья здесь живет бедная — об этом кричала и сервировка стола, и Машина одежда, и общая обстановка. Объедать тощую девчонку показалось мне кощунством.
— Спасибо за чай, — отставил я стакан, — Поеду. Когда удобно будет штаны вернуть?
— Ммм… — почему-то без труда догадался о ходе ее мыслей — любопытные соседки жили не только в моем квартале.
— Завтра с утра за молоком поедешь? — уж один-то день могу и встать спозаранку.
Маша, покраснев, кивнула.
— Тогда до завтра.
— До завтра, — еле слышно прошептала она.
Незамеченным проникнуть домой не удалось — в прихожей среди рассыпанной с полки обуви и пустых бутылок сидел пьяный в зюзю старик и плакал.
— Сынок! — обрадовано встрепенулся он, взмахивая унизанными перстнями кистями рук и безуспешно пытаясь подняться с пола, — Живой, слава богу!
Поодаль, отчаянно переминаясь с ноги на ногу, стояли два громилы и не решались к нему подойти. Могу их понять: пусть им по сороковнику, а отцу почти восемьдесят, пусть они в прошлом тренированные убийцы, а он никогда к физической силе не стремился, но Петр Исаевич Романов и сейчас считался одним из самых опасных людей в империи, наравне со старой аристократией. А любое из его колечек могло от непонравившегося ему человека и пепла не оставить. Прихватив, правда, пару кварталов заодно, но кто из нас совершенен? И даже если отнять его перстни, пуговки, цепочки и браслеты, он, вполне вероятно, был артефактом сам по себе. Это, конечно, только мои домыслы, но проверять я точно бы не взялся. И другим бы не советовал.
Да, этот с виду немощный старик — мой отец, единственный и неповторимый Петр Романов собственной персоной, чьим жалким подобием я являюсь. Когда-то давно шестидесятитрехлетний профессор артефакторики женился на собственной несовершеннолетней студентке, что повлекло за собой грандиозный скандал, переезд в глушь и через девять месяцев — меня. Надо впрочем признать, что до смерти матери он так не выглядел: одаренные в большинстве своем после определенного возраста смотрятся не на прожитые года, а так, как себя ощущают. И пять лет назад этот человек в одночасье из цветущего мужчины превратился в ту развалину, что я вижу сейчас.
Долгое, очень долгое время я считал, что это справедливо.
Но все-таки…
Машкин обрыв — назван, конечно, не в честь сегодняшней Машки, а по имени какой-то другой несчастной, — он регулярно собирал дань из человеческих жизней. Шесть метров высоты, острые камни внизу… В мэрии давно идут разговоры, чтобы как-то его оградить, обезопасить, но пока там до сих пор ежемесячно бьются машины. А на мне, не считая мелких царапин, ни одного ушиба. Сделанная им защита спасла.
