А ведь психовал он, Кай-то. Девке не понять, а я под ним уж сколько лет… Ну, мое дело маленькое — машину завел да поехал. На девку в зеркало поглядел — сбледнула она с фасада. Не сказать, чтоб до того шибко румянилась, а сейчас вовсе — краше в гроб кладут.

— Как ты? — Кай спросил. — Воды хочешь?

— Не надо. Спасибо. — Еле пролепетала.

Ясный день, «не надо», ей бы покрепче чего хлебнуть.

— К вечеру точно будешь в норме? Если плохо себя чувствуешь, можем перенести.

— Нет. Не надо переносить. — Зенки свои чудные распахнула, на Кая уставилась до того доверчиво, что по башке его треснуть захотелось. — Мне важно не потерять связь. Я справлюсь, обещаю.

Возле дома я их высадил, сам развернулся.

— Ты далеко?

— На рынок смотаюсь.

На рынке я за неделю-то обжился. Обвешивать они тут мастера, ну да и я не пальцем деланный. Торгаши меня уже запомнили, одного раза хватает — рявкнуть, дальше они дурку включать не решаются. Курицу я купил, зелени свежей взял. Потом конфет развесных набрал, да печенюшек всяких.

Домой приехал — Кай в столовке с ноутом сидит, а девку не видать.

— Чего такой смурной? — спрашиваю. — Не вышло, что ли, ни фига?

— Да выйти-то вышло… Кино показать?

— Давай.

Кай ноут ко мне развернул.

На экране — парковка сегодняшняя. Девку увидел. Сперва не понял, куда идет, потом сообразил — к чмыревой будке. Шла она небыстро, озираясь. Под машины заглядывала, вроде даже орала что-то. А потом как рванет! В будку вбежала, чмырь за пультом аж подпрыгнул. Изображение приблизилось. Я увидел, как девка под пульт залезла, а чмырь ей в куртку вцепился — выдернуть попытался.

— Ну, и на че тут смотреть? — спрашиваю. — Ну, офигел мужик — понятно. Не навешал, и то хлеб. Повезло дуре…

— Да не на охранника смотри! На нее. Видишь, руку на пульт положила?

— Ну.

Положить не положила, допустим, за такие дела чмырь ей разом клешню бы отдавил. Пальцами коснулась — случайно, типа.

— А теперь вот сюда смотри. — Кай мышью щелкнул, и картинка поменялась.

Теперь следаковую камеру стало видно, вблизи. Огонек на ней — показывающий, что запись идет.

— Ну? Камера как камера, хрен ли смотреть?

— Сейчас… Вот. — Кай снова щелкнул, остановил запись. — Видишь?

— Да ни фига я… Блин. Огонек погас?!

— Вот именно. Она сумела камеры отключить. Ненадолго — четыре с половиной секунды — но сумела.

— Как?

— А как она с моей карты деньги сняла? Примерно так же, видимо. — Кай полез было за сигаретами, чертыхнулся, пачку назад убрал.

— Так и че ты паришься? Радоваться надо.

— Рано, Витек. — Кай по столу пальцами забарабанил. — Радоваться будем, когда бабло потечет. А пока — рано. Девчонку я еще не приручил, сорваться может. Эх, была б постарше — никаких бы проблем! А так, и возраст дурной, и сама по себе девка непростая. В какую сторону клина поймает, хрен ее поймет. Тут ювелирно действовать надо.

— Пожрать ей надо, а не действовать, — я проворчал. — С утра не жрамши! Да и в завтрак — разве это еда была? Набодяжила какой-то дристни, и ту не доела.

Но Кай уже не слушал. В экран воткнулся, картинками защелкал. Мозговал что-то.

Ну, ладно. У него своя свадьба, у меня своя. Я курицу помыл, бульон варить поставил. Суп-то в эту дурочку не запихнешь, поди — так хоть бульон.

— Ты, это… — Зашел к ней в комнату. Лежит на койке, даже без ящика. Под одеялом свернулась. Шторы задернула, мне тут со свету темно, как в гробу. — Пообедать бы надо.

Заворочалась, села. И как сверкнет глазищами! В натуре, так и вспыхнули фиолетовым. Меня аж кондратий приобнял.

— Вы чего?

Нормально — «чего»?!

— Ты себя в зеркале видала? — говорю. — Ты что с глазами сотворила, дурында? Не вытекут?

— А что с ними? — Нахмурилась. Как есть, Хмура, правильно ее Кай обозвал. И, кажись, в натуре не догнала.

— Зеркало возьми, вот чего.

— У меня нет. — Встала, в ванную прошла. — Не понимаю, чему вы удивляетесь.

И правда, чему тут удивляться? Подумаешь, глаза светятся. Подумаешь — баба, и зеркала нету… Пошел за ней. Впялился в зеркальный шкафчик над умывальником. И правда — глаза, как глаза. Ну, цвет фиолетовый…

— Ой! — Хмура по лбу себя как хлопнет. — Там было написано — флюоресцентные, а я забыла!

— Чего?

— Это линзы, — говорит. — Они и должны в темноте светиться! Но я-то себя только на свету вижу — вот и не наблюдала этот эффект ни разу. Извините, что напугала.

— Шла бы ты, — ворчу, — со своими эффектами! — Досадно стало на себя. Каков герой — игрушки напугался. — Глаза испортишь, что делать будешь?

— Не испорчу.

— Ох, — говорю, — драли тебя мало! Ладно. Жрать пошли.

— Я не хочу. — Тут же опять набычилась.

— А вот это никто тебя не спрашивает! Кай поесть велел — стало быть, иди и ешь.

— Кто велел?

— Александр. — Ничего он не велел, на самом деле. Два часа назад к себе уполз и с тех пор не появлялся. — Сказал, чтоб испытание пройти, надо в форме быть. — Во, вроде правильные слова придумал.

Вздохнула, как будто я ее посуду мыть гоню.

— Ну ладно, пойдемте.

К бульону я гренки подсушил, зелень порезал мелко.

— Ешь, — говорю. Хоть какие, а витамины.

Взялась за ложку.

— Гренки бери, похрусти! Вкуснее будет, с гренками-то.

Берет. Бульона хлебнула. Еще…

— Правда, очень вкусно. Спасибо вам.

Вот, кто бы мне сказал, что так буду радоваться оттого, что незнакомой соплюхе угодил.

— На здоровье. — К плите отвернулся.

— А вы давно знаете Сашу?

— С детства. В одном дворе жили.

— Правда?

— «Правда», — говорю, — это газета такая. Была, да вся вышла. С чего мне врать-то?

— Не знаю. Ни с чего, наверное. Просто вы с Сашей… немного разные.

Да уж, есть маленько.

— А у вас во дворе все одинаковые, что ли?

— Иногда мне кажется, что да. — Ложку опустила, задумалась. Ох, зря я про двор спросил. Предупреждал ведь Кай — ни слова о ее доме. — А где Саша?

— К себе пошел. Отчет для начальства пишет.

— Уже не пишет. — Это Кай сказал. Зашел на кухню, ощерился.

Ходит он неслышно, с самого детства так. Я-то привычный, а Хмура вздрогнула. Улыбался он, с виду ласково, а глаза — леденеющие. Стало быть, про двор услыхал. Ох, и ввалит мне, когда Хмуры рядом не будет.

— Уже обо всем доложил в подробностях.

Хмура вскинулась:

— И что они сказали?

— Пока ничего. Ждут окончания испытания. — Кай за стол уселся. — Меня-то накормишь?

— Тебя попробуй не накорми.

Жалко мне почему-то эту Хмуру. Как есть, дурында, хоть и умная.

* * *

… — Вставай. Пора.

Хмура не спала — а я-то думал, тормошить придется.

— Еще две минуты. Я будильник завела.

Ишь ты, «будильник»! Я их, бывало, по три штуки заводил — дальше что? Но по Хмуре видать, что будильник у ней не для мебели. Зазвонит — встанет. И никаких тебе «училка болеет, нам ко второму уроку».

— Я там кофе варю, — говорю. — Тебе капучино сделать, или просто с молоком? И, может, перекусить чего сварганить?

— Спасибо. Не надо. — Села на кровати. Задумалась. — Хотя кофе, наверное, нужно выпить.

— Ясное дело, нужно… Ох, чтоб тебя! Ты б хоть на ночь эту дрянь из глаз вынимала.

На парковку мы по пропуску заехали, как и утром. Встали поближе к чмыревой будке, это Хмура попросила. Кай с понтом дела из тачки вышел и к лифту двинулся — типа, домой заскочить решил перед тем как дальше ехать. А Хмура на заднем сиденье съежилась, в ящик свой вцепилась.

Что там мелькало, в ящике, я не разглядел. Видел только, как у Хмуры зенки сверкали и губы шевелились — шептала что-то. До того на нервяке была, что, кажись, тронь сейчас — на куски разлетится. Аж смотреть невозможно… И не смотреть — невозможно. Кай потом с кого спросит?

Ох, скорей бы ты сдулась уже! Я б тебя самолично домой отвез, да бате сказал, чтоб ремня ввалил как следует и за дитем получше приглядывал. А Кай — хрен с ним, пусть матерится. Случались и у него обломы, переживет. Другую поищет, постарше да покрепче…