Твердые злые пальцы не отпускали. Зяблик глупо забился, пытаясь прикрыть рисунок спиной, как будто вновь прятался от отца. Но Ворон, сидя на корточках, равнодушно глянул на изрезанную доску, перевел взгляд на руку Зяблика. Пальцы правой руки коснулись лезвия, потянули. Зяблик вцепился в рукоятку изо всех сил.

— Это мое! — горячо шепнул он. — Мой…

— Твой нож? — Ворон перестал тянуть. — А для чего он тебе?

Ворон отпустил руку, отпустил лезвие, и Зяблик шарахнулся от него, прижался спиной к стене, закрывая рисунок. Перевел дух.

— Нож — инструмент убийцы. Ты — убийца?

Зяблик мелко дышал, глядя в глаза настоящего убийцы. Того, чьё имя гремело на все княжества. Того, которого не могли поймать без малого десять лет, а когда поймали и потащили на площадь казней, прискакал вестовой от князя Торатиса и сказал, что казней больше не будет. Княжеству потребен каждый его житель, независимо от того, светит ему Солнце, или шепчет Река.

Зяблик слыхал, что Ворон хрипло рассмеялся в озадаченные лица конвоиров, в искаженные яростью лица собравшихся людей — друзей и родственников убитых им. «Даже смерть меня боится!» — каркнул Ворон и отправился обратно в каземат, ждать своего часа. Зяблику повезло попасть под начало этого человека. И этот человек ждал от него ответа.

— Если ты убийца — покажи. Бей, — сказал Ворон.

Зяблик успокоил сердце, глубоко вдохнул и попытался объяснить:

— Я… Мне нужно… Я им просто, тут, ну…

— Не слышу. — Ворон поднес к уху согнутую ладонь. — Ты убийца?

И Зяблик обреченно выдохнул:

— Нет…

Ворон вздохнул, опустил голову, и у Зяблика создалось обманчивое впечатление, будто тот ему сочувствует.

— Видишь, в чем дело, — тихо произнес Ворон. — Я отвечаю за порядок на этом корабле. С меня за всё спросят. За жизнь каждого из вас — особенно. Убийца имеет право на нож, потому что знает, что делает. Убийца не позволит смерти нарушить уклад. Убийца не убьет без нужды. А ребенок, завладевший ножом, может сделать с ним какую-нибудь глупость и доставить всем нам неприятности. Доставить неприятности мне. Ты хочешь доставить мне неприятности?

Шершавая широкая ладонь протянулась к Зяблику, будто предоставляя тому выбор. Будто не могла одним движением убить Зяблика. И Зяблик понял, что выбора у него нет. Опустив взгляд, он протянул нож рукоятью вперед. Миг спустя лезвие выскользнуло из пальцев.

— Умный ребенок, — кивнул Ворон и встал. Нож коротко сверкнул, крутнулся в его ладони и исчез в складках черного одеяния убийцы. — Ложись спать. Завтра трудный день. Я присмотрю за тобой.

Шагал Ворон беззвучно. Тенью поднялся по ступенькам на вторую палубу и опустил крышку. Зяблика окутала тьма. Свернувшись калачиком, он всхлипнул. «Присмотрю за тобой»… Что может быть хуже, чем попасться на глаза Ворону? Зяблик знал, что бывает с теми, за кем Ворон «присматривает». Сама жизнь начинала испытывать их на прогиб и не отступала, пока те не ломались пополам. А потом из обломков сшивались новые, покладистые, раболепные существа.

2

Непрошеными пришли, навернулись на глаза слёзы. Зяблик всхлипывал, закрыв рот ладонью, глуша рыдания. Нож… Это был его нож! Единственная в мире его вещь, по-настоящему его! И единственный грех.

Тьма расцветилась воспоминаниями. Зяблик будто со стороны видел себя в повозке, запряженной четверкой лошадей. Глупого, зевающего, щурящегося на Солнце. Он ждет друзей, которые попросили помочь перевезти вещи. Вот и они. Бегут, вдвоем согнувшись под тяжестью свертка. Бросились в повозку и хрипло кричат: «Пошел! Пошел!» — будто извозчику. Зяблик хмурится, Зяблик хочет спросить, что случилось, и почему такая спешка. Но один из друзей, поняв, что прыти от Зяблика не дождешься, бьет его по голове чем-то твердым, тяжелым.

Очнулся Зяблик всё в той же повозке. Открыл глаза и встретил равнодушный взгляд начальника городской стражи. «Глянь-ка, живой! — удивился начальник. И тут же, вздохнув, отвел взгляд. — Э-э-эх…».

Друзей Зяблик больше не видел. Только на суде ему удалось из витиеватых речений судьи вызнать, что обвиняют его в ограблении. Не то из дома княжеского казначея, не то из едущей к нему повозки украли золотую статую. Всё бы ничего, но это была статуя, изображающая юную жену казначея, которую тот любил больше жизни. Выяснилось, что девушка его обманывала и сама вступила в сговор с злоумышленниками. Дело вышло государственным и серьезным, его старались решить быстро и тайно.

Зяблика никто не слушал. А жену казначея он увидел один лишь раз, на том же суде. Её спросили, знает ли она этого человека, и девушка — действительно очень красивая, — зло сверкнув глазами, выпалила: «Да!». Зяблик промолчал. Во взгляде девушки он увидел свою судьбу. Она тонула и готова была утянуть с собой на дно любого, лишь бы не одной погибать.