Ему хотелось увидеть труп, как и любому человеку хочется увидеть нечто страшное и отталкивающее, чтобы потом говорить себе: «Ну, у меня-то всё ещё не так плохо». Ему хотелось убедиться, что это — не Нырок. Ему хотелось, чтобы это был Нырок, и он представлял, как оплачет друга. Хотелось посмотреть, как Ворона повесят на рее вниз головой и отходят плетьми. Хотелось, чтобы такого не случилось.
Ещё одна лестница, верхняя палуба. Здесь не пришлось долго думать, куда бежать. Толпа собралась у левого борта, и оттуда же доносился зычный голос капитана:
— Я что, мать вашу, недостаточно понятно объяснил? Вы, засранцы, слишком расслабились? Если вы думаете, что можете здесь спокойно решать свои дела, то жестоко ошиблись. У вас нет никаких дел. Вы, помои, можете лишь гнить и вонять. Этим и занимайтесь, если не хотите, чтоб я пригласил на корабль солдат. Будете засыпать, наслаждаясь наконечниками копий в задницах. А теперь — кто это сделал? А? Кто этот сукин сын? Выходи сюда задницей вперед, потому что я собираюсь жестоко тебя покарать за то, что ты рылся в княжеских помоях!
Зяблик рванулся сквозь толпу. Думая, что он собирается сдаться, его пропускали, удивленно приподнимая брови. Но Зяблик, оказавшись в первых рядах, замер. У борта лежал в сером утреннем полусвете Чибис. Его лицо, выражающее нечто среднее между ужасом и восторгом, смотрело в небо. Крови не было. Если не считать царапин на груди и огромном животе.
Капитан стоял у головы трупа, сунув руки в карманы брюк. От заключенных его отделяли вооруженные матросы, но уже было очевидно, что бунтом не пахнет. Все заключенные с удивлением смотрели на Чибиса.
— А может, он сам? — предположил кто-то. — Гля, рожа какая. Вышел отлить за борт, огляделся, увидел, красотища какая, вот и подох на радостях.
Неуверенный смех прокатился по толпе. Капитан поднял голову, посмотрел в сторону шутника.
— Оборжаться, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Ворон! Сюда выйди.
Как будто тень отделилась от толпы и выплыла вперед. Ворон остановился у ног Чибиса, равнодушно глядя единственным глазом на мертвеца.
— Как будешь оправдываться? — рыкнул капитан.
Ворон молча опустился на колено, приподнял голову Чибиса, потом — его тяжеленную тушу, заглянул под спину. Встав, пожал плечами:
— Его не зарезали и не пристукнули, никаких следов. Не будь царапин, было бы похоже, что помер сам. Но его исцарапали. Людей, которые могут убить, не оставляя следов, на борту нет. Я бы знал.
Ворон посмотрел на капитана. Тот сплюнул за борт.
— Волшебство! — крикнул он. — Это, мать её, русалка выскочила из моря и высосала из этого бугая душу, так?
В этот раз смех был более дружным и громким. Не смеялись лишь трое: Зяблик, Ворон и капитан.
— Может, и так, — сказал Ворон, когда смех утих. — А может, правда сам помер. Бывает такое. Шёл-шёл человек, вдруг упал и помер. Кто уж разберет, что там внутри него приключилось.
— А царапины? — не отставал капитан.
— Русалка в страсти расцарапала! — выкрикнул давешний шутник. — Эх, мне б так помереть! Всё лучше, чем на чужбине с неведомой бедой рубиться.
— Трупы царапать нам не запрещали, — мрачно изрёк Ворон. — Это письмена ведь? Прочтете? Сам-то я научиться не удосужился.
Капитан обошел тело, встал рядом с Вороном, взмахом руки велев команде оставаться на месте. Предрассветные сумерки становились светлее, и теперь Зяблик тоже видел, что царапины на Чибисе складываются в письмена.
— «Живёт он очень много лет, но, несмотря на возраст, чёрен, хранитель тайн, предвестник бед, мудрейший и коварный… Верни чужое, моего не тронь». Чушь какая-то. Я бы даже с перепоя такого не написал. За борт тело! Пока терплю, Ворон, но если ещё одна такая загадочная смерть — ты помнишь, что я обещал.
Двое матросов подступили к трупу, но Ворон каркнул:
— Погодите! — и они остановились.
— Что, оплакивать будешь? — хмыкнул капитан.
— Осмотрю. Сброшу сам. Не тревожьтесь.
Капитан, цокнув языком, посмотрел через борт на княжеский корабль.
— Там вампиры, а они, бают, глазастые, — пробормотал он в задумчивости и обратился к Ворону: — Нам тут разборки не нужны. Куском не скидывай, порежь и заверни во что-нибудь. Пусть думают — мусор выбрасываем.
Сделав знак команде следовать за ним, капитан удалился. Ворон присел опять возле трупа. Теперь он исследовал его шею, ощупывал, поворачивая мёртвую голову туда и сюда. Заключенные расходились, не желая, видимо, смотреть, как Ворон разделает труп. Только Зяблик всё ещё стоял, завороженно глядя на Чибиса и нависшего над ним Ворона.
Вот пальцы Ворона остановились, нашли что-то. Он замер. Потом медленно повернул голову, и Зяблик встретил его мрачный взгляд. Другой раз он бы отвернулся, а то и вовсе убежал, но сегодня… Сегодня он улыбнулся Ворону.
Зяблик знал загадку, написанную на брюхе Чибиса, и догадался, что это — «моё» и «чужое».
— Моя Покровительница присматривает за мной, — сказал он и, развернувшись, пошел к корме, чувствуя, как бешено колотится от восторга сердце, как сверлит спину взгляд Ворона. Кто бы мог подумать, что на корабле, идущем в никуда, в окружении смертников можно чувствовать себя счастливым.
Будь на корабле обычные люди, убийство всколыхнуло бы их надолго. Все другие разговоры бы иссякли на день, а то и на неделю. Но для преступников, многим из которых приходилось не только видеть, но и делать трупы, ничего особенного в произошедшем не было. Только интересно, кто же это так чисто сработал. Но и этот вопрос отступил, когда толпа зевающих заключенных, скитаясь в ожидании завтрака, обнаружила на корме Нырка. Он замер, стоя на коленях на подстеленном коврике и, обратив лицо с закрытыми глазами к оставшемуся далеко позади Востоку, ждал первого луча.
— Вот оно как! — выкрикнул Кречет, не веря в такую лакомую добычу. — Други, да он, кажется, улететь хочет. К Солнышку, мать его.
В голосе Кречета, помимо издевки, слышалась злость на человека, который осмелился сохранить истинную веру. Как будто в грязный вонючий вертеп, где все, плюхаясь в грязи, наливаются дешевым пойлом, вошел вдруг чистый, хорошо одетый человек и спросил кувшин воды.
— Хочет, да! — подтвердил Сокол. — Я слыхал, рулевой кому-то сказывал, что они с Зябликом трепались про такое. Мы, мол, все в Реке потонем, а они — к Солнцу полетят.
Нырок не шелохнулся, не взглянул на задирающих его обозленных людей. Быть может, только челюсти его сжались крепче.
— Надо перышки почистить, — решил Бекас. — Дело-то серьёзное, к Солнцу лететь.
Он первым подошел к Нырку и пнул его в плечо. Нырок качнулся, но продолжал сидеть. Бекас сжал кулаки и, подзуживаемый насмешками товарищей, пнул сильнее, на этот раз — в голову.
Нырок повалился на палубу, тут же поднялся и сел как прежде. Даже улыбнулся. Наверное, думал в этот миг, что рад испытаниям, которые лишь закалят его веру.
— Ты помой его, — хохотнул Кречет. — Сразу встрепенется.
Бекас, наклонившись, харкнул в лицо Нырка.
— Да кто ж так моет! — поморщился Кречет и отстранил друга. — Глянь, как надо.
Встав позади Нырка, он принялся развязывать тесьму на штанах. Его поддержали смехом.
— Ой, кажется, дождь пойдет! — проорал Кречет. — Всё небо в тучах, не дождемся Солнышка-то…
Все, затаив дыхание, смотрели на Нырка, ждали, как изменится его лицо, когда по нему потечет вонючая моча. Поэтому не заметили, как подошёл Зяблик.
Зяблик не просто так шатался. Он знал, где найти друга, и шёл к нему, обеспокоенный. Обычно в такое время все ещё спали, разве что кто-нибудь из команды делал обход. Чем занять толпу заключенных, никто и днем-то не знал, поэтому до свету их не будили. И Нырок, упорный в своей вере, мог в тишине и одиночестве встретить первый луч и уйти, не показавшись никому на глаза.
