Бревноподобные ветви кустарников не часто, но симпатично врезались в бревноподобные же прутья клетки. Нельзя сказать, чтобы я приходила в ужас от этих столкновений — я понимала и видела, что защищена достаточно надежно, но удовольствия это мне явно не доставляло. К тому же, сквозь прутья в клетку влетали сухие и пыльные лохмотья мертвых листьев, быстро покрывшие дно клетки и меня саму. Эти царапающие, иногда болезненно, прикосновения не вызывали ничего, кроме раздражения и чиха.

И все же я очень старалась сосредоточиться на прелестях прогулки. Закуталась в махровый полог, оставив только щелку для глаз, и смотрела, смотрела, понимая, что смотреть мне осталось недолго.

И видела я улетающие в небесную бесконечность, изрытые глубокими шрамами, сверхъестественно громадные стволы деревьев, которые мне не то, что обхватить, но и обежать-то непросто. Я практически легла в кресле, вытянув ноги, чтобы разглядеть кроны, однако они темным пятном расплывались в серой пропасти неба. Стволы смыкались над моей клеточкой исполинской клеткой и угрожающе раскачивались. У меня закружилась голова. Показалось, что они вот-вот рухнут под тяжестью неба и раздавят меня. Я закрыла глаза. Осенняя симфония ветра продолжалась. И хотя звучала она не очень весело, но все-таки жизнеутверждающе. Что есть бессмертнее этой симфонии? Даже тишина штиля — лишь пауза в ней.

Я открыла глаза. И тут же заметила темное и громадное летящее на меня нечто. Я инстинктивно закрылась руками, будто это могло меня спасти. Нечто мягко прилепилось к прутьям клетки, прижатое ветром, и, повисев там несколько мгновений, соскользнуло вниз. Это был багрово-желтый лист. Но он был гораздо больше меня. Хорошо, что я не завизжала, как истеричка! Почему «как»? — я давно уже полноценная истеричка. То ору, то плачу. Все меня пугает. Немудрено, если ты в этом исполинском мире такая маленькая.

Послышалось пронзительно-оглушительное гудение. Я резко обернулась на звук. В мою клетку между прутьев залетело страшное чудовище. Наверное, оно, по-своему, было прекрасно. Однако меня видок его привел в невольный трепет. Я узнала это существо — комар! Но до чего же громадный! В нашем доме повсюду антикомариная защита, и я их давно не видела. Конечно, он был не больше меня, но вспомните, как вы шарахаетесь от осы или шмеля, которые не больше ногтя вашего, и представьте свою реакцию на комара размером с вашу голову, у которого жало с кухонный нож…

Он кружил надо мной, как самолет в поисках цели. Я закуталась в мех с головой, но угрожающее зудение не удалялось. Я мысленно соотнесла толщину меха и длину жала. Стало очевидно, что я избрала страусиную тактику. Выглянула из меха. Комар явно готовился к посадке на меня. Звать на помощь? Ох, поздно!.. Я соскочила с кресла и начала размахивать мехом, как пропеллером. Уж не знаю, куда я попала, но зудение прекратилось, и я увидела поверженного агрессора на дне клетки. Он был жив, но ошеломлен. Стремясь закрепить успех, пока не поздно, я опять раскрутила мех и бросилась на комара. Он тяжело взмахнул крыльями, кстати, очень красивыми и, оттолкнувшись лапками, вылетел, предпочитая покинуть столь негостеприимную территорию.

Победа осталась за мной. Я чувствовала воодушевление, но и тревогу столько таких комариков, жучков, паучков, птичек, лягушек и прочих столь же «милых» тварей поджидает меня в этом мире?! И смогу ли я им противостоять? Хотя о чем разговор… Я забылась в боевом азарте. Мир остается им. Я ухожу. Однако, похоже, очень себя жалею при этом. И выдаю ложные сентенции. Вполне возможно, этот комарик покинет мир гораздо раньше меня. Птичка слопает, Святогор прихлопнет или жизненный цикл завершится.

Поэтому живи, пока живешь. И этот мир в равной степени со всеми остальными — твой. И ты имеешь основания отстаивать свое право на жизнь в нем… Бодрый голос оптимиста…

— Эй, Микрошечка, — раздался из микродинамика приглушенный голос Святогора, а где-то далеко вверху пронеслись раскаты грома. — У тебя все в порядке?

Моя клетка стремительно взлетела ввысь, и от перегрузки я вынуждена была сесть прямо на пол. Еще раз спасибо вестибюлярному аппарату — меня не вырвало, хотя тошнота ощутилась.

— Все отлично, спасибо, — мужественно соврала я, глядя в огромные бело-голубые озера его глаз. Фу, какой пошлый штамп!.. Не озера! Его глаза похожи на небо: черный зрачок с искорками — на ночное, сине-голубая радужная оболочка — на ясное дневное, а белки — на белые облака, надвигающиеся на небо с горизонта…