«К счастью, все окончилось хорошо, — думал возвращавшийся на Петровку Костя Маслов, — хоть и не для всех». Он вспомнил убитых бандитов, но не почувствовал даже тени жалости. С непривычки Костя заблудился среди московских улиц, и только сделав приличный крюк, вышел к приземистому желтому зданию, в котором, несмотря на поздний час, светились несколько окон.
— Храповицкий еще на допросе? — спросил Костя у дежурного.
— Уже увели, — ответил тот.
— А Иван Григорьич у себя?
Хотя в глаза Опалина обычно называли по-простому — Ваней, но там, где имели место официальные отношения или присутствовали третьи лица, предпочитали звать по имени-отчеству.
— Да он даже ночует в кабинете, — усмехнулся дежурный. — Домой почти не ходит.
Опалин и впрямь находился в своем кабинете, расположенном в самом конце коридора. Иван откинулся на спинку стула, заложив руки за затылок, и рассеянно глядел на лежавшие на столе бумаги. За соседним столом (в кабинете их было два, поставленных под прямым углом) примостился худощавый седоватый Петрович и великолепным каллиграфическим почерком заполнял очередной протокол, изредка сверяясь с черновиком, испещренным каракулями Ивана. В управлении Петрович был, впрочем, знаменит не только образцовым почерком — на зависть более молодым коллегам, но и нелюбовью к своему дореволюционному имени Карп. Петрович то и дело интересовался у коллег, начальства, да и вообще у всех, кто соглашался его слушать, не лучше ли сменить пахнущее рыбой имя на какое-нибудь более приличное, например Карл. Впрочем, хотя это имя и напоминало о Марксе, чем-то оно Петровича тоже не устраивало, и он неизменно начинал перебирать все более-менее известные имена, но не знал, на каком из них остановиться. В итоге время шло, а Петрович никак не мог определиться, как же ему в конце концов называться. Товарищи знали о его слабости и подшучивали над ней, но беззлобно, потому что в этом кругу все знали друг другу цену и знали, что на Петровича можно положиться. Звезд он с неба не хватал, но исполнитель был точный и надежный — не говоря уже о том, что ему можно было поручить заполнение любого количества любых документов.
— Я проверил девушку, — сообщил Костя, опускаясь на стул. В кабинете имелось два свободных стула: один — для подследственных, другой — для своих, и хотя внешне стулья ничем не отличались, сотрудники все же предпочитали их не путать. Костя же, очевидно, так устал, что забыл о неписаном правиле и приземлился на стул, на котором до него сидел Храповицкий.
— Ничего подозрительного, — продолжал Костя. — Действительно Нина Морозова. Живет с родителями…
По лицу Опалина он понял — тот ни в чем Нину даже не подозревал, и немного рассердился. Ваня, конечно, человек хороший, но какого черта делать из него, Кости, провожатого глупой девицы, чуть не испортившей все дело?
— Храповицкий уже дал показания? — спросил Маслов, меняя тему.
— Угу.
Костя насторожился: интонация Опалина ему инстинктивно не понравилась.
— От всего отпирается?
— Нет. Но врет.
Петрович, как раз начавший новую страницу, желчно усмехнулся.
— Брата своего выгораживает, — пояснил он. — Не хочет, чтобы того расстреляли.
— То есть?
— Убийство кассирши и клиента банка в Ростове Храповицкий взял на себя, — сказал Опалин. — Хотя, по показаниям свидетелей, это Веник их застрелил.
Он расцепил пальцы и положил руки на стол. Черты лица у Опалина были крупные, четко вылепленные, лоб — высокий, глаза — карие с прозеленью, брови — ломаные. Клетчатая рубашка и обыкновенный серый костюм сидели так, словно их сшили именно для него и ни для кого другого. На левой руке красовались часы с именной гравировкой. Часы, сами по себе вроде бы ничем не примечательные, наполняли сердца коллег сложной смесью зависти и уважения, потому что все муровцы отлично знали, по какому случаю Опалин их получил и что стояло за подчеркнуто сухой, выгравированной надписью.
— Но ведь он не сможет убедить суд, будто Веник тут ни при чем? — сердито спросил Костя. — Они же все на «вышку» наработали. Сволочи.
— Показания Храповицкого против показаний свидетелей, — пробурчал опытный Петрович, не отрывая взгляда от бумаги. — Тут еще такой нюанс — Веник парень молодой, могут и проявить гуманность.
— Какая там еще гуманность, — злобно выпалил Костя, — они же сначала прохожих по ночам убивали и грабили. Несчастную бабу какую-то убили, а у нее при себе только сорок копеек было…
Опалин промолчал. Он мог сказать, что провел только первый допрос, что все до чертиков устали, что главная схватка еще впереди…
Хотя, если Храповицкий будет стоять на своем, а братец его не расколется…
— А где Веник? — спросил Костя.
— Его Антон допрашивает. И Юра тоже.
Антон Завалинка, отчаянно курносый, рисковый парень, был незаменим, когда требовалось кого-то арестовывать или взять с поличным, но допросы удавались ему плохо. Костя понял, что Опалин поручил Веника Антону, так сказать, в качестве практики, а более опытный Юра подстраховывает своего горячего коллегу.
— Слабо Антону расколоть Веника, — возмутился Костя, поднимаясь с места. — Молодо-ой! — Он неприязненно сузил глаза, повторив недавнее словечко Петровича. — За сорок копеек живую душу… — Маслов не договорил, безнадежно махнул рукой. — Ладно, я пойду, чего попусту лясы точить…
— Тебе бы отоспаться хорошенько, — посоветовал Петрович, бросив быстрый взгляд на Костино бледное, напряженное лицо. — Харулин еще не уехал, скажи ему, чтобы подбросил до гостиницы…
— Да нет, все нормально, — вяло отозвался Костя, поправляя кепку. — Пока.
И вышел, хлопнув дверью.
Зазвонил телефон. Опалин снял трубку.
— Иван Григорьич, — голос дежурного казался немного смущенным, — не побеспокоил? Я забыл сказать, следователь Соколов звонил, спрашивал вас.
— Когда?
На другом конце провода зашелестели бумажки.
— Днем в 16.17. Я должен был сразу вам сказать…
— Ладно, я все равно поздно вернулся. Соколов что-нибудь передавал?
— Да. Он теперь вместо Фриновского.
— Больше ничего?
— Ничего.
16.17. Красивое сочетание. Почти как 17.17.
— Ладно, отбой, — распорядился Опалин, вешая трубку.
И тут они с Петровичем услышали сухой треск выстрела. Звук донесся из коридора и разом пробудил в душах оперов самые скверные предчувствия. Коротко ругнувшись, Опалин схватил свой ТТ и бросился за дверь. За ним последовал чуть замешкавшийся Петрович.
Бегом миновав коридор, они оказались около лестницы, ведущей на первый этаж. На верхней ступеньке лицом вниз лежал человек, и кровь вытекала из-под копны его волос. Рядом, опустив руку с оружием, стоял Костя Маслов.
— Он пытался убежать, — сказал Костя Опалину.
Иван, поглядев на лицо Кости, прочитал всё: упрямство, убежденность в собственной правоте, но самое главное, в глубине под всем этим — нечто зыбкое и пока не имеющее названия, но глубоко Опалина возмутившее. Вокруг тем временем собрались люди: Юра, ошеломленный Антон, Елагин, не изменивший своей обычной флегматичности, и кто-то из конвойных.
— Наповал, — констатировал Петрович, убирая оружие и для проформы проверяя пульс.
Как выяснилось из сбивчивого рассказа Юры и Антона, Костя заглянул к ним в кабинет, когда допрос Веника был закончен, и, поскольку конвойный где-то задержался, предложил лично доставить молодого бандита во внутреннюю тюрьму. Веник, который весь допрос говорил на языке блатных, испытывая терпение оперов, и тут ухитрился отпустить какую-то рискованную шутку, на которую Костя не ответил. Маслов вывел задержанного в коридор, а через несколько секунд грянул выстрел.
