Дюраньо шёл самой короткой дорогой — через задний двор кафе мадам Годо. Собака, лежавшая в тени под лестницей, лениво взглянула на него; поодаль в куче отбросов рылся петух. Когда Дюраньо завернул за угол и вышел на шоссе, он заметил, что у поворота, там, где начинается дорога на Шатильон-сюр-Сен, остановился жёлтый фургон булочника. Оттуда выскочил какой-то человек. Он крикнул шофёру «спасибо», фургон тронулся, и фигура незнакомца исчезла в облаке пыли.
Дюраньо прибавил шагу. В маленьком посёлке не часто встретишь чужого. Облезшая вывеска над дверью кафе мадам Годо давно уже никого не привлекала, а дома были слишком обшарпанные, чтобы ими могли заинтересоваться туристы.
Внизу, у остановки, незнакомец стряхивал пыль с плаща. Плащ был широкий, длинный и, казалось, ужасно жаркий, Дюраньо снова пошёл медленно. Незнакомец производил какое-то странное впечатление. Это был старик с худым, загорелым лицом, от глаз к углам рта тянулись глубокие морщины — словно он привык подолгу улыбаться, а может, щурить глаза и смотреть на солнце.
Старик поднял мешок, лежавший рядом на земле, достал оттуда бутылку и кусок белого хлеба и огляделся, где бы присесть.
— Иди сюда, — позвал Дюраньо. — Вот сюда, на крышку колодца. Мы всегда тут сидим, когда ждём автобуса.
Тут старик впервые посмотрел на мальчика. Осторожно поставив бутылку на покатую крышку, он перенёс туда же мешок и ещё какой-то серый предмет овальной формы. Потом уселся сам, вытянул ноги, подобрал плащ и рукой похлопал по крышке.
— Иди и ты сюда, — сказал он мальчику.
В его голосе послышалась какая-то таинственность. Казалось бы, голос как голос… но нет, в нём, как в резной шкатулке из лаврового дерева, заключалось нечто загадочное.
Дюраньо сел рядом. Больше незнакомец ничего не сказал. Он отпил из бутылки, откусил кусок хлеба и, щурясь, стал жевать. Потом стряхнул с колен крошки и ладонью отёр рот.
Дюраньо испытывал такое чувство, будто он непременно должен что-то сказать.
— Жарко сегодня, — начал он.
— Ты думаешь? — отозвался старик, взглянув на мальчика. Седые волосы упали ему на лоб, и Дюраньо увидел, что кожа у старика совершенно сухая, без единой капельки пота. И плащ, который на расстоянии выглядел таким тяжёлым и жарким, теперь показался мальчику прохладным, словно тень от пальмы. Он поблёскивал, точно покрытый мельчайшими капельками росы.
Старик убрал в мешок бутылку и остатки хлеба, потом наклонился и взял в руки странный предмет в форме груши, который Дюраньо заметил раньше. Предмет был обтянут серой кожей, с виду мягкой, как замша.
Дюраньо больше не казалось, что он непременно должен разговаривать со стариком; они просто сидели рядом и молчали. Старик перебирал пальцами серую кожу футляра и, улыбаясь, поглядывал на мальчика. И — странное дело — сидя рядом с незнакомцем, Дюраньо в это жаркое утро ощущал прохладу.
Сзади, в дверном проёме, раздался шорох. Пластиковые занавески из разноцветных полос раздвинулись, и оттуда выглянула женщина в халате, по-утреннему растрёпанная, с измождённым лицом. Поймав серьёзный взгляд Дюраньо, она снова исчезла в полумраке комнаты.
— Это её колодец, — пояснил мальчик. — Но сейчас-то он ей уже ни к чему, им провели водопровод.
Старик улыбнулся.
— Куда ты собрался? — спросил он.
— В школу. Жду автобуса.
Старик снова замолчал. Но мальчик расхрабрился и, протянув руку, потрогал серую кожу.
— Ой, какая мягкая. Что это?
— Бибаньо, — ответил старик.
— Бибаньо? А что это такое?
Вместо ответа старик расцепил маленькие металлические крючки, и футляр раскрылся посередине. Внутри оказался инструмент, похожий на две соединённые снизу половинки груши. На каждой половинке были натянуты струны. Они, как в зеркале, отражались на чёрной лакированной поверхности.
Дюраньо смотрел во все глаза. Блестящие струны и полированное дерево, обтянутое мягкой серой кожей. Старик поудобнее перехватил инструмент, струны ярко заблестели на солнце. Он улыбнулся, одним пальцем попробовал струну и запел. Вопреки ожиданию голос у него оказался не надтреснутый, старческий, а глубокий и сильный. И внезапно мальчику почудилось, что перед ним молодой человек, полный сил и энергии.
Незнакомец пел на чужом языке. В тёплом воздухе звуки переливались, мерцали, точно струйки летнего дождя. Слов Дюраньо не понимал, но музыка, словно по волшебству, будила в нём воспоминания о прохладе солёного прибоя и тени, морском ветерке и колдовской ночи.
Старик замолчал, взглянул на мальчика и медленно сложил половинки инструмента.
— Любишь ловить рыбу? — спросил он.
— Да, вон в том ручье. — Дюраньо показал туда, где за пыльной травой сверкали свежие зелёные кусты.
— А спишь когда-нибудь на воздухе?
— Да, — ответил мальчик. — Когда тепло, как сегодня. Я часто сплю в саду. Или в горах под деревом. Я тогда зажигаю костёр и пеку на углях картошку.
Старик кивнул.
— И смотришь на звёзды?
— Звёзды… — как эхо откликнулся мальчик.
Старик снова кивнул.
— Тебе нравится мой плащ? — немного погодя спросил он и, поднявшись, расправил складки.
Дюраньо посмотрел на серую ткань, казалось, излучавшую лёгкое сияние.
— Плащ красивый, — сказал он. — Ты в нём похож на волшебника. Или на монаха.
Незнакомец улыбнулся и натянул на голову капюшон.
— А я и есть волшебник. Хочешь посмотреть?
— Ну, конечно, ещё бы, — сказал Дюраньо. — А что ты мне покажешь?
— Звёзды, — ответил незнакомец. — Я ищу мальчиков, которые любят смотреть на звёзды, любят лежать на спине у костра, когда искры взлетают высоко-высоко, и думать о том, есть ли где-нибудь на других планетах такие же мальчики и смотрят ли они сейчас на нашу Землю. Вот таких волшебники берут к себе и учат смешивать стихии, воду и огонь, землю и воздух и колдовать со звёздами.
