Былъ въ Сангунѣ русскій кабачекъ для проѣзжихъ матросовъ. Его содержалъ Шляпкинъ, отставной матросъ русской службы, выкрестъ-еврей изъ Одессы. Тамъ стали собираться матросскіе митинги въ билліардной. Потомъ организовался соединенный комитетъ сацгунскихъ матросовъ. Этотъ комитетъ былъ странный, совсѣмъ не такой, какъ россійскіе комитеты. Его нельзя было даже назвать революціоннымъ. Просто всѣ мы не знали, гдѣ мы и что мы. Положеніе было странное. Охрана китайская, а дисциплина русская. Одни законы на борту, другіе на берегу. Но на самомъ дѣлѣ не дѣйствуютъ ни тѣ и ни другіе…
Матросы собирались и обсуждали, какъ быть. Иные предлагали:
— Отобьемъ у китайцевъ свои пушки и уйдемъ въ море. А другіе спрашивали: „Куда?“ Было много сверхсрочныхъ, которымъ еще до войны приходилось выйти въ запасъ. Тѣ рвались больше всѣхъ и кричали: „Домой!“ А мы имъ говорили, что, конечно, англичане догонятъ насъ и вернутъ обратно.
Иные предлагали: — Покинемъ офицеровъ на берегу, шутъ съ ними. Сами пойдемъ обходомъ до Владивостока!..
Я въ то время удерживалъ ихъ, а зачѣмъ — не знаю. Говорилъ на митингахъ рѣчи каждый день, будто прорвало меня, и все о соціализмѣ, о будущемъ строѣ. О настоящемъ не говорилъ, а только о будущемъ; расписывалъ его, какъ радугу. А они слушали, какъ сказку. Старый Шляпкинъ тоже слушалъ, и однажды предложилъ: — Знаете что, возьмемъ свои корабли и уйдемъ въ океанъ. Я тоже пойду съ вами. Отыщемъ пустынный островъ. Тамъ устроимъ такую новую жизнь…
Теперь вспоминаю тѣ разговоры и самъ удивляюсь. Откуда что бралось? Кажется, природа моя совсѣмъ не подходящая, и раньше того я не былъ любителемъ такъ называемой пропаганды. Но видно время было такое и съ ними надо было разговаривать именно такъ.
Клавдія Ивановна тоже ходила на митинги. Наши роли какъ будто перемѣнились. Она ходила за мной неотвязно, слушала рѣчи, глядѣла на матросовъ. Но всѣ наши разговоры она понимала по-своему, иначе. Одинъ разъ она спросила меня въ упоръ:
— А вы вѣрите тому, что говорите?
Я вспыхнулъ и сказалъ: — Говорю, значитъ вѣрю…
Она не угомонилась, подошла къ Шляпкину и спросила: — А вы вѣрите Василію Андреевичу? — Въ то время меня звали такъ. И чуть не вышелъ скандалъ. Но Шляпкинъ подумалъ и сказалъ: — Я старому не вѣрю. Новому можно вѣрить.
Когда мы шли домой, Клавдія Ивановна сказала: — Если бы я была на вашемъ мѣстѣ, я взяла бы эти суда и ушла бы въ море.
— А куда? — спросилъ я такимъ же тономъ, какъ недавно матросы.
Она засмѣялась: — Пошла бы къ Саровакскому султану на островъ Борнео… Царство бы основала… Выкинула бы черный флагъ и стала пиратомъ… Я нашла бы, куда…
Въ домѣ у фонъ-Гюниха стали собираться русскіе офицеры. Было ихъ человѣкъ тридцать. Но они растерялись еще больше матросовъ. Что дѣлается въ Россіи, никто не зналъ. Русскія газеты къ намъ не доходили. Иногда получались старые номера „Харбинскаго Вѣстника“. Издавалъ его Ровенскій и, кажется, потомъ угодилъ за него на каторгу. Мѣстная англійская газета печатала телеграммы одна нелѣпѣе другой. Напримѣръ: „въ Петербургѣ диктаторъ поднялся на воздушномъ шарѣ, а опуститься негдѣ. Все занято мятежниками…“ Надо замѣтить, что это было осенью 1905 года, до манифеста.
Офицеры ходили ко мнѣ и спрашивали совѣта. Я выдвигался впередъ противъ собственной воли. Въ карты мы играли отъ нечего дѣлать. Везло мнѣ страшно. Я выигралъ 3.000 рублей.
Потомъ пришелъ манифестъ 17 октября. Тутъ я рѣшилъ, что надо вызвать кого-нибудь отвѣтственнаго и далъ на авось телеграмму во Владивостокъ, въ редакцію газеты. На другой день пришелъ отвѣтъ: „Ѣду, Берсъ“.
Берсъ пріѣхалъ черезъ недѣлю. Я видѣлъ его въ первый разъ. Онъ былъ сѣдой, важный, въ кудряхъ. Я снялъ клубный залъ и расклеилъ плакаты по городу: „Извѣстный общественный дѣятель, Анатолій Ивановичъ Берсъ, прочтетъ докладъ о современномъ политическомъ положеніи Россіи“. Пришли всѣ русскіе, матросы и торговцы. Даже англичане пришли. Если не послушать, то хоть посмотрѣть на Берса.
Берсъ говорилъ не по-моему. Стригъ онъ, и брилъ, и кровь отворялъ, бралъ города съ бою, сокрушалъ всѣ преграды.
На другой день фонъ-Гюнихъ въ полномъ парадномъ мундирѣ поѣхалъ знакомиться съ Берсомъ. И меня попросилъ вмѣстѣ. Карточки отнесли на подносѣ. Берсъ принялъ консула въ креслѣ, только всталъ навстрѣчу. Баронъ сидѣлъ недолго, держался, какъ передъ начальствомъ и пригласилъ Берса на обѣдъ.
Послѣ обѣда мы съ Берсомъ прошли къ барону въ кабинетъ. Берсъ объяснилъ, что разсчитываетъ получить отъ барона посильный взносъ. Баронъ немного помялся и сказалъ: „Большихъ денегъ у меня нѣтъ. Тысячи двѣ могу положить на алтарь отечества (такъ прямо и сказалъ полными словами). Зато могу предложить вамъ выгодный казенный подрядъ по продовольствію флота“.
