— Э-э-э… нет, сестричка, так дело не пойдет!
У Ханя глаз всегда был зоркий, он ловко подхватил падающую навзничь Имэй, не дав удариться головой о землю, и сразу же надавил на нужную точку за ухом.
— Пожалуй, я ему-таки вломлю на дорожку, — посулил Лю Хань, легонько похлопывая девушку по щекам, чтобы в себя пришла. — Что он тебе сказал, этот опарыш гнойный?
— Назвал… стратежкой.
— Вот ведь сучий пес!
Прозвище когда-то дал ей Бродяга.
— Стратежк-а-а-а…
Открывать глаза не то чтобы не хотелось, а просто не было никакой возможности, хоть пальцами веки держи. Голова тяжелая к подушке намертво прикипела — не оторвешь.
— Чего… тебе?
Имэй перевернулась на другой бок, поглубже закопавшись в теплое одеяло, чтобы только нос торчал. Но от Бродяги разве отвяжешься? Он то за щеку ущипнет, то пятку пощекочет.
— Вставай, Стратежка, вставай! Снег же выпал. Красиво там.
Снег, особенно первый, Имэй любила — и смотреть, и рисовать. Как он падает, как летит, как укрывает старые деревья в саду, ложится на привычные изгибы крыш, превращая вдоль и поперек истоптанные дорожки в белоснежный лист шелковой бумаги. А еще в день первого снега Мастер устраивал чаепитие в беседке для всех, кто зимует в поместье.
По такому случаю даже Чжу Юань выползал из своей «норы», пусть и завернувшись в меховое покрывало с головой, но от традиционных посиделок не отказывался никогда. Имэй рисовала, брат Шэн мог сыграть на цине что-нибудь подходящее. Чтобы любование первым снегом проходило, как у приличных людей. Лю Хань всегда бухтел, что без приглашенных танцорок ему скучно, за что получал по шее от Тин Тин.
Но все эти развлечения начинались не раньше часа змеи.
— Просыпайся, Стратежка, хватит дрыхнуть.
— Темно еще… — жалобно скулила Имэй.
— В самый раз! Я фонарики зажег.
— У меня… туфли не просохли
— Я тебя отнесу.
— Холодно… бррррр….
Но, видимо, Бродяга устал от уговоров. Он откопал девушку из-под одеяла, закутал в меховой плащ и подставил свою спину:
— Ну! Забирайся быстренько. Давай-давай.
А что оставалось делать? Только обхватить его ногами и руками, и уткнуться носом в шею. И продолжать крепко спать. От братца Фэна шел жар, как от хорошей печки, возле которой немудрено задремать в блаженном тепле. Но печка каменная, а Бродяга-то живой — мышцы волнами перекатываются под гладкой кожей, и мурлычет, словно кот:
— Стратежка, а Стратежка, что ж ты такая маленькая? Тебе надо больше есть, Стратежка. Так тебя ветер однажды унесет. Слышишь меня, Стратежка? Тебя откармливать надо срочно.
— Угу…
И все же Бродяга своего добился. Мороз укусил Имэй за голую пятку, заставив окончательно пробудиться. И очень вовремя. Девушка открыла глаза и восхищенно ахнула. Братец Бай Фэн не поленился развесить фонарики на всех деревьях, и теперь они, золотистые и ласково мерцающие, превратили сад в волшебный мир сбышихся грёз. Из предрассветных пасмурных небес падал золотой снег, сверкал и переливался. Имэй раскинула руки, словно собиралась взлететь, запрокинула голову, подставляя лицо крупным хлопьям.
— Ну как? Нравится? — спросил Бродяга.
— Кажется, будто летишь вверх. Жаль, что я не умею, как остальные братья и сестры.
Бай Фэн рассмеялся.
— Так ты же стра-теж-ка, а не воительница демонов, зачем тебе летать?
— Как это зачем? — немного обиделась девушка. — Вот сейчас бы взмыть в небо и кружиться там вместе со снежными вихрями. Просто так.
— Вот еще! Тебя облачные стражи украдут, — проворчал Бродяга и крепче прижал её коленки к своим бокам. — Небесному Владыке, поди, тоже нужны стратеги.
— Так я же не стратег, а, как ты говоришь, стратежка.
Ей отчаянно нравилось это прозвище, хотя бы только потому, что придумал его Бродяга. А еще больше — их игра в легкую обиду. «Стратег Ли» звучит внушительнее, чем какая-то «Стратежка». Как тут не обижаться? Совсем чуть-чуть, понарошку.
— Знаю я этих старых хитрых владык, — фыркнул Фэн. — Они и от стратежки не откажутся. Так что никуда ты не летишь, усекла? И, вообще, укройся плащом сейчас же! Простужу тебя, Мастер мне ноги переломает.
Они еще побродили по саду. Имэй любовалась снегом, а Бродяга ворчал и ворчал: «Стратежки всем нужны. Стратежки должны сидеть попкой на мягкой подушечке и мыслить стратегически, а не летать где ни попадя. Пусть всякие дураки летают, коль им по земле не ходится». Бу-бу-бу.
Чудом, истинно чудом Имэй удалось-таки уговорить Ханя не устраивать засаду на генерала Хоу прямо в поместье. Прежде всего, он — гость Мастера, а потом уже наглый говнюк и похотливая сволочь. Репутация Школы и так весьма шаткая. Опять же, да-цзян Хоу Цзин теперь верноподданный Лян, он присягнул императору, и трогать его не моги.
— Будь он проклят… — проворчал брат Лю, соглашаясь, и отдал Имэй злополучный колун. — Везет же уродам. Когда б он по-прежнему вэйцем был…
— Кто тут поминает Вэй?
Голосом брата Чжу Юаня можно было резать ажурное кружево по кости — звонкий, острый, твердый такой, ни с чьи другим не перепутаешь.
— Привет, братец, — обрадовалась Имэй, получив в ответ одну их двух улыбок шамана-медиума — кривую на правую сторону лица. Добрую, то бишь улыбочку.
С Ханем они лишь поклонились друг другу. Вроде и не придерешься, побратимам из одной Школы так и положено, однако радости в этом приветствии ни щепотки. Напряженные позы, колкие взгляды.
— Где Мастер?
— У него сейчас гости.
Брат Чжу досадливо поморщился и поплотнее запахнул добротный плащ своего любимого черного цвета. Мальчишки — младшие ученики, робко подглядывающие из флигеля, глаз не могли оторвать от высокого, стройного Юаня, каждая черта которого выдавала в нем человека благородного происхождения. От высокой гуани на макушке до тисненой кожи дорожных сапог — аристократ. Он и сам знал, какое впечатление производит на малышню, и, чтобы дополнить образ, виртуозно выругался. Для контраста.
Имэй смущенно покраснела, а Хань буркнул: «Позёр!»
Итак, в Школу вернулся старший ученик Чжу Юань — третий сын лянского сян-го Чжу И от наложницы, шаман, говорящий с мертвыми и духами, заклинатель ветров и дождей. Вернулся сразу в отвратительном настроении, словно предчувствовал, что очень скоро для него появится уважительная причина.
