Несмотря на эту цепную реакцию, которая распространяется в обществе, потребление продуктов животного происхождения настолько укоренилось в нашей экономике и культуре, что большинство из нас едят продукты этой эксплуатирующей системы несколько раз в день. В результате большинство из нас остаются в блаженном неведении относительно насилия, творимого над людьми и животными от нашего имени, во имя наших желаний. Подобным образом большинство из нас находятся в блаженном неведении относительно другого аспекта жестокого обращения с животными ради выгоды, который укоренился в нашей научно-исследовательской культуре и играет одну из ключевых ролей в процессе сертификации медицинских препаратов в США.
Вивисекция
Хотя вы готовы признать, что производство товаров животноводства — воплощение ненужного установления власти над животными и означает сопутствующие страдания, многие из вас, несомненно, будут против запрета вивисекции и использования животных для исследований и опытов. В конце концов, логика нашей культуры предполагает, что опыты над животными приносят человечеству бесспорную пользу. Нам внушают, что опыты над животными — неизбежное условие достижений в медицине, необходимых для лечения болезней, решения медицинских проблем и развития хирургических методов. Но если заглянуть за дверь лаборатории, мы узнаем, что вивисекция — равно как и разведение животных для еды — это ненужное, жестокое и беспечное использование страданий животных для нужд человека. Кроме того, вивисекция — это большой бизнес, плотно укоренившийся в институциональной среде в научной, медицинской, военной областях и сфере инноваций.
Количество животных, умирающих при вивисекции, несоизмеримо меньше числа умерщвляемых ради производства еды, тем не менее, мы не можем закрыть глаза на эти страдания, которые продолжаются ради человеческих целей. Ежегодно десятки миллионов животных убиваются ради научно-исследовательских целей — согласно самым скромным подсчётам, только в США ради науки умерщвляется около 20 миллионов особей в год [76]. Точное количество используемых в вивисекции животных подсчитать трудно, потому что статистическое ведомство США не требует от вивисекторов данных о том, сколько мышей, крыс, птиц, рептилий, земноводных, лошадей и других животных используется для сельскохозяйственных исследований [77].
Хотя мы убеждены, что эти эксперименты крайне необходимы для нашего благополучия, на самом деле значительная часть опытов на животных не имеет отношения к жизненно важным интересам человека [78]. Марк Роуландс в книге Animals Like Us («Животные как мы») выделяет четыре области, в которых практикуются опыты над животными: медицинские, психологические исследования, тестирование продуктов и военные испытания. Токсичность продукта при коммерческом тестировании определяется путём введения инъекции или принудительного скармливания (или другими способами) большого количества исследуемых химических веществ или препаратов. Одним из самых распространённых тестов считается ЛД50 (полулетальная доза) [79]. В ходе него устанавливается, сколько вещества необходимо, чтобы умертвить половину подопытной группы животных. Обычно с помощью этого исследования собирают данные о токсичности определённых соединений. В ходе эксперимента животным постоянно увеличивают дозировку изучаемого вещества или препарата до тех пор, пока половина популяции не погибнет. Дозу, при которой это произошло, помечают как ЛД50, и процесс её верификации занимает от двух недель до шести месяцев [80]. После того, как половина животных погибает, оставшихся в живых ещё две недели насильно кормят тем же веществом. После этого выживших убивают, препарируют и исследуют, чтобы выяснить, как накопленные яды повлияли на внутренние органы [81].
Можно было бы предположить, что ЛД50 действительно помогает нам узнать больше о токсичности и её воздействии на нас, но есть факты, подтверждающие, что степень корреляции между данными опытов на ЛД50 и действительным воздействием препаратов на человека составляет приблизительно от 5% до 25%. Данная вероятность доказывает, что результаты теста ЛД50 точны не более, чем гадание на кофейной гуще [82]. Сам показатель ЛД50 может варьироваться в зависимости не только от вида испытуемых животных, но и от отдельных особей одного и того же вида. Более того, результаты исследований зависят от «пола, возраста, температуры, влажности, способа дозировки, плотности размещения животных в отведённом для них пространстве» [83].
То же можно сказать и об использовании животных при тестировании лекарственных средств. Бытует мнение, что без проведения опытов на животных прогресс в медицине невозможен, однако ряд ярких примеров показывает, что такое испытание лекарств, скорее, наносит ущерб разработке препаратов, чем способствует ей [84]. В книге Sacred Cows and Golden Geese: The Human Cost of Experiments on Animals («Священная корова и золотой гусь: опыты на животных и последствия для человека») доктор медицины Рэй Грик (Ray Greek) и доктор ветеринарии Джин Свингл Грик (Jean Swingle Greek) подробно разбирают более 30 примеров того, как результаты исследований лекарственных средств на животных оказывались неприменимы к человеку. В некоторых случаях препарат оказывал на людей неблагоприятное воздействие, которое не было выявлено в ходе соответствующих опытов на животных. Авторы также приводят список лекарств — туда вошёл, например, популярный препарат против изжоги «Присолек» — которые были изъяты из продажи из-за некачественных результатов испытаний на животных. Более того, Грики пишут, что история медицины знает множество случаев использования «опасных препаратов и человеческих жертв, которые связаны с зависимостью разработок лекарств от тестов на животных» [85]. Самым заметным из них стала катастрофа с препаратом талидомид, признанным безопасным по результатам опытов на животных и ставшим причиной врождённых пороков у детей [86]. История с талидомидом, однако, только один из примеров неспособности тестирования лекарств на животных выявить потенциальную опасность препарата для человека. Вспомним недавний случай с популярным лекарством Vioxx (рофекоксиб) [87], когда из-за некачественных исследований на животных не удалось установить, что применение ингибиторов ЦОГ-2 [88] в два раза увеличивает риск инфаркта и инсульта у пациентов, принимающих по 25 мг препарата ежедневно [89]. Данные, полученные при исследовании ингибиторов ЦОГ-2 на животных, «часто противоречили друг другу, варьировались в зависимости от вида животных, не подходили для определения безопасности и эффективности препарата для человека» [90]. Тем не менее, лекарство много лет оставалось на рынке, а компания-производитель «Мерк» (Merck), как и прежде, оправдывала его продажи результатами опытов на животных. В итоге против данной компании было подано почти 3,8 тысячи судебных исков о причинении вреда [91]. В свете появления на рынке более безопасных и точных альтернатив тестированию на животных [92], использование вивисекции становится весьма сомнительным с практической точки зрения и несостоятельным для определения воздействия лекарств или препаратов на человека.
Помимо медицинских опытов, животных регулярно используют в психологических исследованиях, причём делается это, как утверждают, зачастую «извращённым и жутким» образом [93]. В книге Introduction to Animal Rights: Your Child or the Dog? Гэри Франсион обращает внимание на несколько невероятно жестоких и неуместных экспериментов над животными. Во время многих из этих испытаний, которые проводятся в уважаемых и престижных научных учреждениях страны, животных подвергают шоку и стрессу, ослепляют, ранят, лишают еды и воды, бьют током, подсаживают на наркотики и иными способами калечат, пытаясь найти ответы на вопросы, не имеющие прямого отношения и влияния на здоровье человека. Одним из самых жестоких опытов считается эксперимент Гарри Харлоу по «разлучению с матерью» (материнской депривации). Харлоу и его коллеги разлучали матерей-обезьян и детёнышей сразу после рождения. Одних растили в полнейшей изоляции, другие воспитывались суррогатной матерью из ткани и проволоки, при этом к некоторым «мачехам» подвели ток, чтобы детёныш получал разряд всякий раз, когда будет искать материнской ласки. Реакция детёнышей на бьющую током суррогатную мать впоследствии использовалась при доказательстве важности контакта с матерью для развития человека [94]. Похожим образом при изучении так называемой «благоприобретённой беспомощности» исследователи под руководством Мартина Селигмана в Пенсильванском университете били собак током и прижигали, причём некоторые собаки понимали, что, независимо от их действий, избежать боли не удастся. Это помогло доказать, что животные и люди могут научиться «беспомощности», если они не могут избежать сложившейся ситуации или не надеются на будущее.
Описанные выше случаи хорошо известны, но есть тысячи других, менее заметных примеров того, как животные используются в качестве «инструментов» для исследований, не имеющих абсолютно никакого значения для благосостояния человека. Не говоря уже о повседневной «эксплуатации» животных в образовании. Так, на примере мышей и крыс на уроках психологии в колледжах обычно изучают модели поведения и обучения, что чревато многочисленными жертвами, отдающими свои жизни после использования. Вскрытие животных — обычная практика на уроках в колледжах и школах. Студенты-ветеринары в США регулярно проводят вивисекцию животных в рамках курса, хотя на факультетах медицины и ветеринарии в Великобритании это запрещено [95]. На самом деле около 5,7 миллиона животных ежегодно используются в «образовательных» целях [96], достичь которых можно и без неоправданной эксплуатации живых существ.
Все эти случаи использования животных создают для защитников вивисекции парадоксальную ситуацию. Если животные в действительности так похожи на нас, что на их примере можно делать выводы о моделях поведения человека, в необходимости чего убеждены некоторые учёные, то нужно признать, что животные на самом деле подобны нам и не заслуживают того, чтобы страдать так, как страдали бы мы в подобных обстоятельствах. Впрочем, вивисекторы и сторонники вивисекции в разговорах со мной не раз утверждали, что животные и люди существенно различаются в восприятии боли и проявляют разные физиологические реакции. Если это так, и животные действительно имеют с нами так мало общего, то возникает вопрос, насколько опыты на них релевантны для понимания физиологии и психологии человека. В этом смысле опыты на животных заводят нас в логическую ловушку. Если животные достаточно похожи на нас, чтобы использовать их в качестве подопытных, нужно принимать во внимание, что страдают они точно так же, как мы. Если животные настолько отличаются от нас, что не способны страдать и быть чем-то бо́льшим, чем просто «бездушная машина» по определению Декарта, тогда мы должны усомниться, насколько хороши животные в качестве подопытных.
